Волшебный корабль - Робин Хобб

— Лично я ничего не знала. Заявляю об этом с облегчением, но и со стыдом, — сурово ответила бабушка. И повернулась к матери Малты, причем в глазах у нее было готовое вырваться обвинение: — Кефрия! Знала ли ты, что на уме у твоей дочери? — И, прежде чем та успела ответить, продолжила: — А если не знала, то почему? Как так могло получиться?

Малта ждала, чтобы мама заломила руки и ударилась в слезы. Так всегда раньше и происходило… На сей раз Малта просчиталась.

— Как ты могла поступить так со мной? — спросила Кефрия. — За что, Малта? За что? — В ее голосе звучало неподдельное горе. — Разве я не говорила тебе, что требуется всего лишь чуть-чуть подождать? Что настанет время, и тебя должным образом представят? Введут в общество?… Что же заставило тебя… на это пойти?

Кефрия была в отчаянии. Малта на миг кое в чем усомнилась… но только на миг.

— Я очень хотела пойти на бал праздника урожая. Я говорила тебе! Много-много раз говорила! Я очень просилась, умоляла, чтобы меня пустили! Только кто меня слушал! Даже после того, как папа разрешил мне пойти и сказал, что у меня будет настоящее платье!.. — Тут Малта помедлила, ожидая, что мать кивнет и тем подтвердит данное ей обещание. Но Кефрия лишь смотрела на нее в молчаливом остолбенении, и Малта перешла на крик: — Удивляешься? Ну и поделом тебе! Я просто сделала то, что папа мне разрешил!..

Что-то переменилось в лице Кефрии. Очень нехорошо переменилось.

— Знала бы ты, до чего мне охота прямо сейчас по щекам тебя отхлестать… так что лучше говори-ка повежливей, девка!

Никогда прежде мать не говорила с ней в таком тоне. «Девка»! Вот как, значит, она ее назвала! Точно Малта была ей не дочерью, а служанкой!..

— Ну так отхлещи!.. — в ярости взвизгнула Малта. — И так уже мне весь вечер испортили, как только могли! Давай, поколоти меня прямо здесь, у всех на глазах! И покончим с этим!..

Какие блистательные планы пошли прахом, какие сладкие мечты оказались безжалостно втоптаны в грязь… Можно ли вообще после этого жить?

Давад Рестар так и заерзал на стуле.

— Я, пожалуй, пойду… — буркнул он торопливо. И поднялся.

— Да ладно, сядь ты, Давад, — вздохнула бабушка устало. — Сейчас чай принесут. Хоть чаем-то можем мы тебя попоить за то, что ты всех нас сегодня спас?… И, пожалуйста, не смущайся театральными истериками моей внучки. Неплохо, конечно, было бы задать Малте какую следует взбучку — небось всем стало бы легче. Только мы никогда еще до такого не опускались… пока.

Она скупо улыбнулась торговцу Рестару и взяла его за руку. Отвела противного толстяка назад к его стулу, и он послушно уселся. Малту чуть не стошнило… Да как могли они настолько не брезговать старикашкой — с его лысиной, блестящей от обильного пота, и плохо сидящей, давным-давно вышедшей из моды одеждой?… Как могли они еще и благодарить его за ее унижение?!

В комнату вошла Нана с подносом и чайными принадлежностями. Из-под мышки у нее торчала бутылка вина, на руке висело полотенце. Она поставила поднос и бутылку на стол — и подала Малте влажное полотенце.

— Вытрись! — коротко приказала старая служанка.

Все взрослые посмотрели на Малту… потом отвернулись. Ей позволят выполнить распоряжение без посторонних глаз. На миг Малта ощутила благодарность… но потом до нее дошло. Ее опять унижали. Ей приказали вытереться, точно чумазой девчонке!..

— Не буду!.. — взвыла она. И швырнула полотенце на пол.

Последовало нескончаемое мгновение тишины. Потом бабушка спокойно поинтересовалась:

— Ты что, не понимаешь, что смахиваешь на дешевую шлюху?

— Нет! — объявила Малта во всеуслышание. — Не понимаю! — Червячок сомнения вновь шевельнулся в ней, но она подавила это чувство. — Сервин Трелл вовсе не нашел меня непривлекательной! И это платье, и подкрашенные глаза — последняя столичная мода!..

— Среди проституток. Охотно верю, — продолжала бабушка неумолимо. — И я, кажется, не говорила, что ты «непривлекательна». Только вот не та это привлекательность, к которой приличной женщине следовало бы стремиться.

— Вообще-то… — нерешительно начал было Давад, но бабушка перебила:

— И еще. Здесь тебе не Джамелия. И ты — не потаскуха. Ты — дочь старинной и гордой торговой семьи, в которой не принято вот так выставлять себя напоказ перед людьми… Удивляюсь я, как ты ухитрилась до сих пор этого не понять?

— Тогда… тогда я хочу жить в Джамелии и быть потаскухой! — яростно закричала Малта. — Все лучше, чем с вами здесь задыхаться! Вы меня заставляете одеваться и вести себя, точно я маленькая девочка, а я почти уже взрослая женщина! Я должна быть все время тихая, всегда вежливая… незаметная! А я не хочу!!! Не хочу так расти, не хочу быть как вы с мамой! Я хочу… быть красивой, и веселиться, и чтобы меня замечали, и чтобы мужчины ухаживали за мной и посылали мне цветы и подарки! Не хочу одеваться по прошлогодней моде, да еще делать вид, будто это меня ничуть не волнует!.. Я хочу…

— Вообще-то, — неуклюже вмешался Давад, — примерно такая мода нынче в Джамелии. Этак с прошлого года… Одна из… ммм… Подруг нашего сатрапа появилась на людях в таком же убранстве. В смысле… ммм… уличной женщины. Нет, не на официальном мероприятии, просто на частной вечеринке, хотя и большой. Она желала таким образом заявить о своей… ммм… абсолютной преданности сатрапу и готовности исполнять любую его прихоть. Желала выглядеть и чтобы с ней обращались как с его… — Давад перевел дух. — Я бы нипочем не стал с вами это обсуждать, — заметил он, ужасно стесняясь. — Но это вправду случилось, и… ммм… в последующие несколько месяцев породило, скажем так, эхо в модной одежде. И тени на ушах, и все эти… ммм… доступные разрезы на юбках…

Он залился густой краской и смолк.

— Так вот, — сердито мотнула головой бабушка, — вот до чего докатился наш сатрап! Он не держит обещаний, данных его дедом и отцом… да еще и низводит своих Сердечных Подруг до уровня шлюх, годных только удовлетворять его похоть! А ведь было же время, когда семьи гордились своими дочерьми, удостоенными звания Подруг, ибо это был важный пост при дворе, и от женщины требовалось искусство дипломата и немалая мудрость… Во что же он их теперь превратил? В свой гарем?… Какое безобразие! Ни за что не позволю, чтобы моя внучка таким образом одевалась, даже если подобное и у нас в моду войдет…

— Ты хочешь, чтобы я стала такой же старой и таким же синим чулком, как вы с мамой! — выкрикнула Малта запальчиво. — Чтобы я из ребенка сразу превратилась в старуху! А я не хочу! Я совсем другого хочу!

— Никогда в жизни, — произнесла Кефрия, — я не разговаривала таким образом со своей матерью. И не потерплю, чтобы ты вот так отвечала бабушке. Если…

— Если бы ты ей отвечала, как я, может, тогда бы ты сумела пожить! — заявила Малта. — Но ты не сумела! Спорю на что угодно, ты всегда была серенькой мышкой, тихой и послушной. В один год тебя показали обществу, а на другой уже выдали замуж… как откормленную корову, которую на ярмарке продают! Всего один сезон веселья и танцев — и вот ты уже замужем, чтобы плодить младенцев тому, кто предложит твоим родителям самый выгодный брачный контракт!.. — Старшие потрясенно молчали, и Малта обвела их глазами: — А я этого не хочу, мамочка. Вот. Я хочу пожить в свое удовольствие! Хочу наряжаться! Посещать всякие замечательные места, где весело и красиво! Я не хочу замуж за какого-нибудь причесанного и приглаженного сынка из «приличной купеческой семьи», которого вы мне подберете. Я хочу когда-нибудь поехать в Джамелию, хочу побывать при дворе сатрапа — и не как замужняя дама с целым выводком малышни!!! Я хочу быть свободной! Я хочу…

— По миру ты нас хочешь пустить, вот что, — сказала бабушка негромко. И принялась разливать чай — спокойно, неторопливо. — Только и слышно от тебя: «я хочу», «я хочу». А о нуждах семьи у тебя и мысли не появляется. — И подняла глаза: — Тебе вина или чаю, Давад?

— Чаю, пожалуйста, — отозвался он с благодарностью. — Ты уж извини, мне особо засиживаться некогда. Надо успеть хотя бы к Представлению Подношений. Мне ведь, вы знаете, за себя там выставить некого… И еще госпожа Винтальи, кажется, со мной хотела переговорить. Вас-то они, конечно, не ждут в этом году из-за траура…

И он неловко умолк.

— Твой чай, — улыбнулась бабушка. И посмотрела на Нану: — Нана, милая… Очень не хочется тебя об этом просить, но ты не уложишь Малту в постель? Да проследи, чтобы прежде она вымылась хорошенько. Ты уж прости, что приходится к тебе обращаться…

— Не беспокойся, госпожа моя. Я тебе всегда рада услужить.

Вот это было верно. Сколько помнила ее Малта, Нана была крупной, сильной — и совершенно неумолимой. Она схватила ее за руку и потащила из комнаты. Малта пошла не сопротивляясь — не потому, что ее сломили, а просто чтобы сохранить остатки достоинства. Она вытерпела, пока Нана раздевала ее, и сама забралась в горячую ванну, которую Нана ей приготовила. Она вообще этой противной властной няньке не сказала ни слова — хотя та беспрерывно зундела у нее над ухом, вновь и вновь повторяя, как ей, Малте, надо бы постыдиться.