Волшебный корабль - Робин Хобб

— Тебе бренди понадобится, — бросил он хрипло. Проказница ощутила в нем глубоко загнанную сердечную дрожь и обрадовалась: старпом был к происходившему не вполне безразличен.

Уинтроу ответил еле слышно:

— Нет.

— Позже понадобится, быть может, — подала голос Проказница. Уинтроу не стал спорить.

— Пойду принесу, — сказал Кайл.

— Нет! — хором выговорили Проказница и Уинтроу.

— Я хочу, чтобы ты остался, — уже мягче проговорила Проказница. Таково было ее право, но на случай, если Кайл не вполне понимал, она объяснила вслух: — Когда будут резать Уинтроу, я стану кровоточить… в некотором смысле. — И продолжала, справляясь с собственным страхом: — А потому у меня есть право требовать, чтобы ты оставался здесь, рядом со мной, во всех случаях, когда на моей палубе происходит нечто столь же выводящее из равновесия!

— Мы можем забрать юнгу вниз… — буркнул Кайл.

— Нет, — решительно запретила она. — Если в самом деле необходимо лишить его пальца, я хочу, чтобы это сделали здесь, где я могу в полной мере присутствовать! — Она не собиралась ему сообщать, что присутствует всюду, в любом уголке своего тела. Если он пребывал на сей счет в невежестве — пускай пребывает и дальше. — Пошли за бренди кого-нибудь другого!

Кайл обернулся посмотреть, куда указывает ее взгляд, и чуть не подпрыгнул. Слух, оказывается, очень быстро распространился. И все матросы, которые не были напрямую заняты, разными правдами и неправдами собрались как можно ближе к месту события. Капитан указал на Майлда, стоявшего с синюшно-белым лицом:

— Ты! Живо тащи бренди и стакан! Шевелись!

Майлд, как говорится, едва не выскочил из собственной кожи — лишь босые пятки прошлепали по палубе, стремительно удаляясь. Больше ни один не пошевелился. Кайл притворился, будто не обратил внимания на собравшуюся толпу.

Уинтроу набрал полную грудь воздуха… Если он и заметил матросов, сошедшихся на него поглазеть, то ничем этого не показал. Он обращался лишь к Гентри. Потом поднес левую руку к правой и начал осторожно прикасаться, показывая:

— Вот здесь, на костяшке, нужное место. Режь здесь. Приставь кончик ножа и нажимай вглубь… только старайся чувствовать, что под ножом. Если ты пощупаешь свою собственную руку, то поймешь, о чем я говорю. Если сделать все правильно, в ране не останется осколков костей. Когда отрежешь, натяни, пожалуйста, кожу на рану. И зашей… — Он прокашлялся и добавил: — Не старайся быстро закончить, лучше сделай все тщательно. Режь медленно, не руби…

Он делал паузы между фразами, каждую сопровождал вздох. Уинтроу силился сохранять спокойствие. И он преуспел: дрожи не было ни в его голосе, ни в руке, указывавшей на костяшку того, что не так давно было его пальцем, гибким и ловким. Пальцем, на котором когда-нибудь должен был оказаться жреческий перстень… если бы пальцу суждено было уцелеть. «О Са, будь милосерден ко мне, пускай я не закричу. Сделай так, чтобы я не потерял сознания и не отвернулся. А если придется умереть, пусть моя смерть будет достойной…»

Как же велико было напряжение его духа!.. Проказница слилась с Уинтроу воедино… Вот он в последний раз набрал полную грудь воздуха, а Гентри выбрал нож и изготовился резать. Нож был хорош — блестящий, чистый и острый. Уинтроу медленно кивнул головой… Вблизи прошлепали босые ноги, и голос Майлда сказал:

— Вот бренди, господин кэп.

…Но все эти звуки доносились уже из дальнего далека — едва различимые и бессмысленные, точно крики морских птиц, и ошеломленная Проказница поняла: Уинтроу что-то делал с собой. С каждым вздохом расслаблялись мускулы его тела. Его сознание как бы съеживалось, уходило внутрь, таяло… Это было подозрительно похоже на умирание. «Да он сейчас в обморок хлопнется!» — с жалостью решила Проказница.

Но нет. В следующий миг Уинтроу совершил нечто такое, чего она уже вовсе не поняла. Он покинул себя. Нет, не то чтобы его дух расстался с телом, он просто обособился от страдающей плоти. Для Проказницы это выглядело так, как если бы он совсем слился с ней воедино и уже ее глазами смотрел на худенькую фигурку, недвижно коленопреклоненную посреди носовой палубы. Его волосы выбились из матросской косички. Несколько прядей упали на лоб, и ими играл ветер, остальные слиплись от пота. Но взгляд черных глаз оставался спокойным. Уинтроу смотрел на блестящее лезвие, приближавшееся к его руке, и даже губы не вздрагивали.

Вот где-то вовне взорвалась безумная боль, но Уинтроу и Проказница с прежним спокойствием наблюдали, как старпом Гентри налегает на рукоять, вгоняя острие в руку мальчишки. Вот на палубу обильно хлынула кровь… «Кровь чистая, — отстраненно, вчуже, издалека подумал Уинтроу. — И цвет хороший: темно-красный…» Вслух, однако, он ничего не сказал. Гентри, трудясь, громко сглотнул, и это прозвучало почти столь же громко, как и судорожный вздох Кайла, наблюдавшего, как нож уходит в руку его сына глубже и глубже. Гентри не промахнулся — тонкое лезвие вошло точно туда, где разъединялся сустав. Уинтроу слышал, вернее, ощущал звук, с которым нож рассекал его тело. Звук был добела раскаленной болью, которая устремилась из его кисти в руку и по ней в самый позвоночник. «Отстранись!» — заново приказал он себе, собирая в единый кулак всю свою власть над собственным телом. Усилием воли, равного которому Проказница ни разу еще не переживала, он удержал в расслаблении мышцы руки. Не позволил себе ни дернуться прочь, ни даже вздрогнуть. Лишь мертвой хваткой держал запястье правой руки пальцами левой, сжимая так, словно это могло остановить истечение боли. Кровь текла и текла, собираясь в лужицу между его большим пальцем и средним. Проказница осязала ее тепло на своих палубных досках. Кровь впитывалась в диводрево, и Проказница втягивала ее как можно глубже, благословляя это слияние, этот медный вкус, эту соленость…

Старпом все сделал так, как пожелал Уинтроу. Раздался негромкий хруст, и под лезвием лопнул последний хрящ. Очень аккуратно Гентри провел ножом поперек, разрезая оставшийся лоскуток кожи. И палец остался лежать на палубе отдельно от тела — никому не нужный кусок мертвой плоти. Уинтроу потянулся к нему левой рукой, взял и отложил в сторонку. Потом щепотью все той же левой руки стянул кожу, окружавшею рану.

— Сшивай, чтобы закрылось, — спокойно попросил он старпома, глядя, как вспухают изнутри и падают на палубу кровавые капли. — Не очень туго, просто чтобы кожа держалась и нитки ее не прорезали. Возьми самую тонкую иголку и нитку…

Отец Уинтроу кашлянул и отвернулся. На негнущихся ногах отошел к фальшборту и стал смотреть на проплывавшие мимо острова: видно, они вдруг приковали к себе его внимание и сделались необычайно интересны. Уинтроу, кажется, ничего не заметил, но Гентри исхитрился бросить вслед капитану один-единственный быстрый взгляд. Потом он поджал губы, в очередной раз громко сглотнул — и взялся за иголку. Мальчишка придерживал свою собственную плоть, дожидаясь, пока старпом сошьет вместе кожу и завяжет нитку узлом. Потом оперся о палубу здоровой рукой, а Гентри наложил на больное место повязку.

Пока длилась операция, Уинтроу ни единого раза ничем — ни словом, ни вздохом — не показал, что вообще испытывает какую-либо боль. «Как будто они тут паруса шили», — подумалось Проказнице. Хотя нет! Он, конечно же, чувствовал. По крайней мере, чувствовало его тело: пот катился с него градом, рубашка на спине промокла насквозь. Но разум Уинтроу существовал сам по себе. Тело просто-напросто подавало ему знак: «Мне плохо! Я не в порядке!» — знак точно такой же, как голод или жажда. Знак, на который при необходимости вполне можно внимания не обращать.

«Вот как! Теперь я поняла…» До полного понимания ей было, конечно же, далеко, но сопереживание глубоко ее тронуло. Когда с перевязкой было покончено, Уинтроу приподнялся на корточки, но не стал сразу вставать. Незачем зря испытывать судьбу. Он зашел слишком далеко, чтобы именно теперь все испортить, потеряв сознание… И Уинтроу принял у Майлда стакан бренди, который тот налил ему трясущимися руками. Принял и выпил, сделав три неторопливых глотка: так пьют воду, когда утоляют очень сильную жажду… И передал Майлду опустевший стакан. На стекле остались кровавые отпечатки.

Уинтроу огляделся кругом… и стал медленно возвращаться к полному восприятию своего тела. Из руки сразу ударила такая боль, что он стиснул зубы. Перед глазами замелькали черные точки… Он сморгнул их и на какое-то время сосредоточил взгляд на двух кровавых пятернях, отпечатавшихся на палубе Проказницы. Его кровь глубоко вошла в диводрево, и они оба с ней понимали: сколько ни драй палубу, эти опечатки не сотрутся уже никогда. Уинтроу поднял глаза… Гентри оттирал нож тряпочкой. На его лбу залегли морщины, но он улыбнулся юнге. И даже едва заметно кивнул. Майлд, все еще очень бледный, таращил глаза. Кайл все так же разглядывал острова…