Дикари - Роже Мож

Лицо Палфурния тоже, в свою очередь, выразило крайнее изумление.

— Что за странные вещи ты говоришь, Гонорий! Ты сам пришел и рассказал мне о том, что попросил о пересмотре дела Суллы, а теперь утверждаешь, что он умер!

— Ну конечно! И в этом нет никакого противоречия. Я прошу о посмертной реабилитации Суллы, чтобы вернуть ему его честное имя, а наследство Менезия — его наследнику...

— Клянусь всеми богами и вулканом, который сейчас стучит по своей наковальне над нашими головами, что я, мой дорогой, не подумал о честном имени, это занятие для других, — пошутил он. — Не привык к такому... Тем не менее довольно забавно то, что, приехав из Рима, ты не знаешь, что Сулла был спасен от смерти в Колизее людьми из сполетария, которые вылечили его, вместо того чтобы прикончить... Затем они его прятали в подземельях амфитеатра, а когда это открылось, он был отправлен на рудники, как поступают с осужденными, которых не съедают дикие звери. По крайней мере, если этого хочет Цезарь. В этом случае он так и распорядился. И уж поверь мне, что наш дорогой Домициан сделал все, чтобы убедить брата принять противоположное решение, но Тит от природы слишком добр, и через несколько дней это будет стоить ему трона и жизни, но тогда он не дал себя уговорить. Так что Сулла был отправлен на эти серные рудники, которые ты видишь вон там, наверху, на склоне вулкана. Как же так случилось, что ты, его адвокат, был не в курсе всего этого?

— Да не мог я этого знать, благодаря твоим бывшим дружкам мне пришлось погостить в лесу у угольщиков, а потом прятаться в деревне у бывшего префекта Лепида, а потом в Риме у содержательницы комнат, откуда я предпочитал не выходить, а потом я инкогнито покинул Город, чтобы приехать сюда. — Гонорий, совершенно потрясенный тем известием, что Сулла избежал смерти, схватил толстяка за обе руки. — Палфурний! Ты не ошибаешься? Ты не шутишь надо мной? Сулла там, наверху? Мне нужно, чтобы ты помог передать ему, что он не должен падать духом, что я виделся с сенатором Руфом, что дело о пересмотре уже начато и что я вырву его из объятий рока! Он должен жить. Нужно, чтобы он, работая на руднике, дожил до того дня, когда я смогу произнести защитительную речь перед сенатом!

Палфурний пожал плечами:

— Правда состоит в том, что, несмотря на все, что случилось, я стал твоим другом и что тебе не придется просить меня о помощи. Но сенат очень рискует никогда не услышать твоей речи, так как одним из первых указов Домициана, как только он придет к власти, будет приказ о смерти твоего клиента, где бы он ни находился. И тебя тоже погубят, если ты не исчезнешь из Помпеи так же, как исчез из Рима... — Вулкан притих, и Палфурний снова сел на кушетку. — Я считаю, что нам, тебе и мне, больше ничего не остается делать, как только, воспользовавшись несколькими оставшимися часами или днями, самым тайным образом зафрахтовать галеру. Я погружу на нее все самое дорогое, и мы уплывем на самую дальнюю оконечность империи, к персам, скифам или другим варварам, где Домициан нас, возможно, оставит в покое. Мы займемся торговлей и будем скучать среди людей, которые не говорят ни по-латыни, ни по-гречески... Нам останутся только удовольствия, получаемые за столом или в кровати. Я буду пронзать персиянку, в то время как перс будет пронзать меня, и это будет лучше, чем быть пронзенным кинжалом человека Лацертия. Ты так не думаешь?

— Палфурний, — воскликнул молодой адвокат, никак не отреагировав на игру слов хозяина дома, — я не уеду, пока не увижу Суллу! Нужно вытащить его с этого рудника, пока не прошли пять дней. Ты знаешь все, что здесь происходит, у тебя везде связи. Есть ли наверху кто-то, кому можно дать золота, чтобы заплатить им за побег Суллы?

— Ты прав, — с иронией согласился он. — Твое предположение о том, что в Помпеях существует коррупция и что я с этим тесно связан, справедливо... Есть некий Поллион, бывший офицер-легионер, испорченный до мозга костей. Ты можешь с ним встретиться, сказав, что пришел от меня. Если он будет в хорошем расположении духа, то заставит тебя дорого заплатить за организацию какой-нибудь постановки, по окончании которой Сулла сможет убежать и раствориться среди окружающей природы...

— Палфурний! — снова воскликнул молодой адвокат. — Несколько дней назад ты любезно осведомился у меня, не нужно ли мне золото... Дашь ли ты его мне, чтобы выкупить у этого Поллиона свободу Суллы?

Человек с бородавкой улыбнулся:

— Ведь правда же, что я должен искоренить то зло, которое причинил своими подложными табличками?

— Я не говорил этого, но раз ты сам понимаешь...

На этот раз Палфурний расхохотался:

— Я — на скользком склоне. И рискую, становясь честным, потерять все те деньги, что добыл, пока был мерзавцем. — Он пожал руку молодому адвокату. — Конечно, — сказал он, — я дам тебе все, что нужно. Но помни, Гонорий! Через четыре дня, и не позже, галера должна покинуть ночью порт, и ждать тебя она не будет...

Выйдя от Палфурния, Гонорий торопился вверх по улице Стабий, направляясь к конторе Спора «Любой наем и аренда», чтобы взять там мула, который довез бы его по крутой дороге, вившейся по склону Везувия, до рудника, как вдруг вспомнил о существовании рабыни Наис. В еще большей спешке он повернул к порту. Гонорий обнаружил молодую девушку на кровати в каюте, она штопала одежду и показала своему хозяину лежавшие рядом три монеты по два асса.

— Моряки дали мне починить одежду. Я спросила с них шесть ассов. Я могу купить еду и, таким образом, ничего тебе не буду стоить ни сегодня, ни завтра.

— Это очень благородно с твоей стороны, — сказал он, — но ты не должна работать на других.

— Ты хочешь, чтобы я целый день ничего не делала? Каюту убрать недолго, и у тебя всего две туники...

— Ну ладно, — отрезал он, — я очень тороплюсь. Я должен сейчас же отправиться по важному делу... Вот гораздо большая сумма на твои нужды, которую я даю на время моего отсутствия.

И он положил рядом с шестью ассами три серебряных динария. Тут она посмотрела на него, и он увидел в ее глазах беспокойство, которое сменило ее обычную невозмутимость.

— Ты уезжаешь надолго?

— Нет. На два, самое большее три дня. Я еду на Везувий, на серные рудники, но прошу тебя, никому не говори, что я туда отправился. И не выходи из каюты до моего возвращения, слышишь? Будь здесь, что бы ни случилось. Когда я вернусь, я немедленно покину Помпеи, и если я не найду тебя в каюте, то уеду один...

Она помолчала, соображая, что могла означать для нее эта внезапная новость. А потом сказала:

— А если эти типы с галеры попытаются переспать со мной, когда узнают, что я осталась одна? Что ты думаешь об этом?