Хроника смертельного лета - Юлия Терехова

– Что-нибудь случилось? – спросил Булгаков сразу, как только дверь за ними закрылась. В туалете, однако, курить было нельзя.

– Черт, – плюнув на запреты, Виктор достал сигарету, зажигалку и, прикурив, жадно затянулся.

– Случилось. И мне нелегко тебе об этом говорить.

Он замолчал, подбирая слова. Сергей взглянул на часы – несмотря на то, что времени у него вагон, он испытывал сильный дискомфорт, когда Катрин не было рядом. Стоило ей исчезнуть из его поля зрения, Сергея охватывало беспокойство, отпускавшее только тогда, когда он снова мог увидеть жену, взять за руку, заглянуть в ее темные глаза.

– Ну, – нетерпеливо спросил он. – Давай уже! Там Катрин одна.

– Да-да, – кивнул Виктор и, набрав в себя воздуха побольше, выдохнул:

– Неделю назад из Крестов, из тюремной больницы бежал Олег Рыков, – Виктор замер, ожидая взрыва эмоций. Но Булгаков, глядя в одну точку, только слегка нахмурился. – Шутить изволите, господин майор, – когда он услышал собственный голос, сам не узнал его.

Виктор положил руку ему на плечо, но Сергей стряхнул ее:

– Как прикажешь это понимать?

– Прости. Я надеялся, если ты будешь считать его мертвым, тебе будет спокойнее… И твоей жене тоже… Все это время он лежал в тюремной больнице. Ты действительно сильно повредил ему шейные позвонки. Но не сломал до конца. Когда мы подбежали к нему, он еще дышал. Его отправили в тюремную больницу. Там он и валялся. Его активно лечили – очень хотелось довести дело до суда. Но улучшения не было никакого.

Булгаков, слушая майора, побледнел так, словно из него выпустили всю кровь.

– Врачи считали, он так и останется полным овощем – он дышал, но не мог ни говорить, ни шевелиться. Вернее, так думали. Сначала он действительно был совсем плох. Но потом восстановился и стал искусно симулировать.

– Что у вас за специалисты там такие х…вые, – вызверился Булгаков, – симулянта от больного отличить не могут.

– Он не обычный симулянт, – возразил Виктор, – он оказался гениальным симулянтом. Симулировать полное отсутствие болевого синдрома – это тебе не шутка! Сам понимаешь, какие нравы в тюремной больнице – санитары об него окурки гасили – не шелохнулся, звука не издал.

– И что теперь?.. – вопрос был задан в воздух, там же и повис. – Катрин ни слова, – бросил Сергей, – ей не пережить еще одного кошмара. Ты помнишь, чего мне стоило вывести ее из депрессии?

…Как только Катрин стало чуть лучше, Сергей перевез ее в Москву и положил в Склиф, под свое неусыпное наблюдение. К ней никого, кроме Булгакова и матери, не пускали – она сама попросила об этом. Он сидел около ее кровати часами и пытался развлекать пустячными разговорами из серии «Мои домашние животные» и «Как я провел лето», игнорируя тщетность своих усилий – она молчала, либо неподвижно глядя в потолок, либо отвернувшись к стене. Наконец, он решил заставить ее говорить. Больше тянуть было нельзя – она все глубже погружалась в пучину депрессии, и все могло кончиться очень плохо.

Однажды утром, после обхода, когда его дежурство закончилось, и он мог располагать временем, как хотел, он встал перед кроватью, на которой скрючилась Катрин, жалкая и исхудавшая.

– Катрин, сегодня мы поговорим.

Она отвернулась.

– Не надо, Сережа, – прошелестела она, – не мучай меня.

– Послушай, – твердо заявил он, – Я не бесчувственный чурбан! Травма, полученная тобой, требует времени, но…

– Ты не понимаешь, – прошептала она, тупо глядя в стену, – и никогда не поймешь. И лучше тебе не приходить сюда и забыть обо мне. Найди себе хорошую чистую девушку. Какой была Алена.

– Нет, – отрезал он, – на сей раз я сам буду решать, что лучше. И я не хочу потерять тебя. Ты слишком дорого мне досталась.

Катрин тупо глядела на стену, выкрашенную голубой больничной краской.

– Такая, как я тебе досталась, я не могу быть с тобой.

– Так не пойдет, – отрезал Булгаков. – Я тебя люблю. Неужели ты до сих пор не поняла? Хотя, – его голос стал жестким, – если я по-прежнему тебе не нужен…

Катрин сжала перевязанные руки, – Да ты хоть осознаешь до конца, что со мной случилось?..

– Осознаю, – Булгаков старался говорить спокойно, но каждое слово, которое он выталкивал из себя, давалось ему с большим трудом. – Он украл тебя, накачал наркотой и изнасиловал – что ты могла сделать? Это не твоя вина, а моя.

– Почему ты так говоришь? – ее бескровные губы чуть изломились. – Твоей вины в том нет. Просто… так сложилось. Ах, все равно. Забудь.

Булгаков встал со стула и отошел к окну. Он должен ответить максимально честно, иначе она никогда не будет ему верить.

– Я никогда не смогу этого забыть. Я изнываю от мысли, что меня не было рядом, и я не мог защитить тебя. Я схожу с ума оттого, что к тебе прикасались его руки, и я допустил это! Я сделал то, что смог – убил. С этим мне жить. И надо поставить на этом точку.

– Я не смогу, – прошептала она. – Как мне спать – я закрываю глаза, и мне снится этот зверь, и он во мне. Наяву мне кажется, сейчас откроется дверь и он войдет, и снова будет мучить меня. Как мне с этим жить?! – закричала она и разрыдалась.

Он опустился перед кроватью на колени, и прижался губами к ее руке.

– Ты жива, – повторял он. – Это главное. Надо жить дальше.

Ему стоило много терпения и труда, чтобы она перестала думать и говорить о Рыкове ежедневно и ежечасно. Начиная с того дня, как Катрин выписали из больницы, Сергей приходил к ней домой в семь утра и вытаскивал на пробежку. Он изматывал ее полуторачасовым джоггингом, а затем готовил завтрак – овсянку и свежевыжатый сок. Потом и вовсе переселился к ней. И спустя месяц он увидел улыбку на ее порозовевшем лице – впервые за долгое время. Катрин подтянулась и окрепла. Сергей старался не упоминать ни одного имени, хоть как-то причастного к той трагической истории. И Катрин стала успокаиваться. Не забывать, но успокаиваться, все реже и реже кричать во сне, покрываясь липким потом…

Когда Сергей вспоминал те дни, ему казалось, что он пытался выбраться из зловонного болота – на самом деле, он вытаскивал не только Катрин, но и самого себя. Потребность смыть омерзительную грязь не только с любимой женщины, но и с собственной души, испоганенной смертельной ненавистью и убийством, была столь невыносима, что иногда он, задыхаясь, просыпался ночью. Булгаков прислушивался к звукам в соседней комнате и боролся с острым желанием разбудить Катрин и излить на нее терзавшую его боль. Рассказать о том страшном ощущении, когда под его пальцами хрустнули человеческие кости – и он отнял жизнь. Он, для которого бороться за жизнь человека было так же естественно, как дышать… Булгаков тоже не спал ночами, терзаемый страшными воспоминаниями.

Сейчас он вполне счастлив. А может – это всего лишь иллюзия счастья? Слава Богу – они уезжают.

– И что ты собираешься делать? – холодно поинтересовался Булгаков.

– Пока что объявили его во всероссийский розыск и предупредили все контрольно-пропускные пункты на границе.

– А Александра?

– Александра, – пробормотал Виктор, – Большая проблема. Я пытался отослать ее в Тбилиси, к нашим родственникам, но она отказалась наотрез, хочет быть поближе к маме… Я, конечно, принял меры. А там посмотрим. Ты меня слушаешь?

Как правильно именуется та горячая пустота в груди, которая совершенно не дает ему дышать? Как избавиться от вставшего перед ним образа – окровавленные руки, сжимающие молоток, холодные голубые глаза, а потом – хрип, вырывающийся из пережатого в захвате горла? И как ему забыть вид измученного и дрожащего тела Катрин, распластанного на необструганном деревянном щите? Сергей полагал – счет оплачен. Но как выяснилось, он не только не оплачен – по нему еще набежали проценты.

Тем временем в туалет заглянул долговязый иностранец, и, увидев курящего Виктора, неодобрительно покачал головой. Но, видимо, по нужде приспичило срочно, и он поспешил к одному из писсуаров. Виктор понизил голос:

– Вчера Сергеев вызывал фигурантов по этому делу – всю вашу компанию. Поставил всех в известность. Твой приятель Орлов странно отреагировал – словно ему все равно. Больше тебя материл.

– Переживу, – буркнул Булгаков.

– А именно до него, полагаю, Рыков попытается добраться первым делом, продолжил Виктор.

– Переживет, – на Булгакова любое упоминание об Андрее Орлове до сих пор действовало, как красная тряпка на быка. И уж тем более, ему плевать на его душевное равновесие. Он не мог не замечать смущенное лицо Катрин, когда она, едва взглянув на экран вибрирующего телефона, сбрасывала звонки. Она не скрывала, что это Орлов. На совет Булгакова объясниться с экс-любовником, Катрин качала головой: «Не могу и не хочу с ним разговаривать. Он начнет настаивать на встрече, а у меня нет сил с ним препираться».

Иностранец помыл руки и, демонстративно отмахиваясь от дыма, покинул туалет.