Детская книга - Антония Байетт

Он продолжал. Все слушали. Он приказывал ассистенту демонстрировать тайны ремесла, и Филип молча, ловко извлекал комья глины из ванн и контейнеров, делал блоки без пузырьков воздуха или вздымающиеся кольца, а к концу лекции сотворил целую чашу, которая колебалась меж его крепких пальцев, борясь с силой земного притяжения.

Слушатели хлопали от души. Подали чай с сэндвичами, и Фладд принялся пробираться к семье. Проспер Кейн сказал ему, что лекция была земной и огненной. Фладд принял комплимент. Мелкими шажками, бочком он пододвинулся к месту, где стояла Имогена, беседуя с Элси и неловко притворяясь, что полностью поглощена этой беседой.

– Ты пришла, – сказал он. – Ты вернулась к нам. Мы – соработники, собратья по ремеслу. Милая.

Он обнял ее. Имогена застыла. Когда он ее отпустил, она отряхнула платье, словно на него попали крошки глины. Она сказала:

– Ты прекрасно говорил. Как всегда.

Фладд суетился и улыбался. Зрители окружили его толпой и осыпали похвалами. Филип на помосте укладывал наглядные пособия в ящики. Герант стал ему помогать. Он сказал:

– Все прошло хорошо.

Филип нахмурился:

– Он на взводе. Когда он так полон собой, за этим всегда следует реакция. Ты же знаешь. Я беспокоюсь. Он так рассчитывал на…

– На что?

– На то, что она вернется. Но это ненадолго. И тогда…

Все ушли, остались только Фладды. Бенедикт обратился к Имогене:

– Идем же. Все готово, Элси обо всем позаботилась.

– Я останусь… с Флоренцией, – прошептала Имогена.

– И Флоренцию бери с собой. Идем.

– Я возвращаюсь в гостиницу.

Отец схватил ее за руку. Он давил и крушил запястье.

– Ты идешь домой. Я здесь только потому, что ты согласилась вернуться домой.

Он обжигал, пронзал ее взглядом.

Флоренция сделала несколько маленьких шажков назад, отделяясь от группы.

Имогена едва слышно произнесла:

– Не могу, ты же знаешь.

Проспер сказал:

– Бенедикт, ты делаешь ей больно. Отпусти ее. Пусть она вернется в «Русалку», и мы все обсудим.

Бенедикт набросился на Кейна:

– Это все ты виноват. Ты ее соблазнил. Ты не пускаешь ее ко мне…

– Думай, что говоришь, – посоветовал Проспер. – Хорошенько думай.

Бенедикт ударил. Не кулаком, а открытой ладонью, очень сильно, по щеке, оставив след – словно со щеки содрана кожа – и испачкав глиной кончик уса.

От второго удара Проспер увернулся.

Имогена затряслась.

Проспер очень вежливо сказал Серафите:

– Вы должны понимать, мадам, что ваша дочь – взрослая женщина и сама решает, где ей спать. Я отведу ее в гостиницу, и там она останется, пока мы все не успокоимся.

– Филипа… – произнесла Серафита. – Позовите Филипа…

Кейн подхватил своих девушек и удалился. Имогену пришлось поддерживать. Флоренция шла следом, топая каблучками. Герант, рассерженный (а в темных глубинах души, в существовании которых не желал себе признаться, и обеспокоенный) таким неудачным финалом хорошо спланированного им дня, вернулся к Филипу и помог ему погрузить Бенедикта, хватающего ртом воздух, в двуколку.

Семейство Кейн пользовалось собственной отдельной комнатой для завтрака. На следующее утро Имогена не вышла к завтраку. Флоренция и Проспер ели молча. Потом он сказал:

– Может быть, мы этим летом все-таки поедем в Италию, чуть позже.

– Забудь про Италию, – мрачно ответила Флоренция, жуя поджаренный хлеб. – Что ты намерен делать?

– Делать?

– Насчет Имогены.

Проспер очень долго не отвечал. Флоренция заметила:

– Они совершенно невозможные люди. Причем все.

– Может быть, ты хочешь покататься сегодня утром?

Флоренция сказала, что собирается пойти погулять с Гризельдой Уэллвуд, которая сейчас тоже в Рае. Добавила, что отца наверняка ждут в лагере. И вышла.

Через некоторое время в дверях показалась Имогена – в дорожном платье, с чемоданчиком. Проспер попросил ее присесть и выпить чаю, и съесть хотя бы поджаренного хлеба. Она тяжело села. Проспер налил ей чаю. Воцарилась тишина.

– Куда ты собралась?

– Я думала – к Геранту. Он должен мне помочь. Он мой брат, кто, как не он, мне поможет.

– Он очень молод, работает долгие часы на нелегкой работе, снимает комнату в пансионе. Будет гораздо лучше, если ты останешься здесь, и мы вместе подумаем о том, как нам разумнее всего поступить.

Имогена маленькими глотками пила чай. Обычно спокойное лицо было напряжено, и Проспер решил, что это придает ему необычную, дикую красоту.

– Вы многого не знаете, – сказала она.

– Мир полон вещей, которых я не знаю и никогда не узнаю. Но я знаю достаточно, чтобы командовать на войне, достаточно для управления отделом музея, для закупки золотых и серебряных вещей. Я не слишком хорошо знаю молодых девушек. Да, к общению с молодыми девушками я не очень подготовлен. Зато я прекрасно умею не задавать вопросов о делах, которые меня не касаются. Есть болезненные вещи, о которых лучше и не узнавать. Я знаю людей, которые заставили себя признаться в том или в этом или яростно воспротестовать против чего-либо, а потом до самой смерти об этом жалели.

Он посмотрел на ее чемоданчик.

– В детстве, – сказал он, – я собирал чемодан и строил планы побега. Иногда мне довольно было собрать чемодан. Иногда я отправлялся в путь, и меня возвращали обратно. Один раз я ушел на целую ночь, и по возвращении меня сначала жестоко избили, а потом принялись обнимать и целовать.

– Я не ребенок и знаю, что должна уйти.

– Надеюсь, ты примешь мою помощь.

– Вы не должны обо мне заботиться. Теперь я это понимаю. По множеству причин.

– Дорогая, – сказал Кейн, выпрямившись и напрягая спину, – я не забыл, не мог забыть того, что ты сказала мне в Клеркенуэлле.

– Я не хотела…

– В самом деле? Но это помогло мне осознать свои чувства. Для меня будет высшим счастьем назвать тебя своей женой. Я получу право заботиться о тебе. Я намного старше тебя. Я это знаю. И ты знаешь. Но я верю, что где-то, где времени уже нет, мы видим друг друга как равные, лицом к лицу. Я не хочу отпускать тебя. Может быть, и должен, но не хочу. И не отпущу.

Он посмотрел на нее почти сердито.

Она посмотрела на него. Взгляд больших глаз был тверд. Она сказала:

– Я люблю тебя. В самом деле люблю. Может быть, все остальное не важно?

Он подумал о строгой Флоренции, о ярости Фладда. Есть вещи, с которыми придется считаться. Но он – стратег, он придумает стратегию. Он сказал:

– Иди ко мне…

Она встала и подошла к нему. Он обнял ее и поцеловал в лоб, в шею, потом в губы, осторожно, а потом уже безо всякой осторожности, и понял, что она действительно его любит.

Он сказал:

– Мы ничего не скажем Флоренции, пока не продумаем все как следует. И Джулиану, конечно, тоже. Это будет непросто, но, я думаю, возможно. Что я сделаю, так это – с твоего позволения – поеду в Пэрчейз-хауз… нет, милая, без тебя… и очень формально попрошу у твоего отца твоей руки. Все остальное мы спланируем спокойно и тщательно. Как ты себя чувствуешь – ты сможешь сегодня вести занятия по ювелирному делу? Я могу завезти тебя туда по дороге.

В Пэрчейз-хаузе дверь открыла Элси. Она показала через двор – на студию, бывшую молочную. Она открыла рот, чтобы поделиться чем-то, и снова закрыла.

– Он там. Я видела, как он входил, – по собственной инициативе сообщила она.

– Спасибо, – сказал Кейн и пошел через двор.

Фладд стоял у высокого стола и лепил очередной двуликий кувшин. Он добавлял сердитых морщин на сердитую сторону. Другая сторона пока была гладким овалом.

– Кто там?

– Это я, дружище.

– А, ты.

Фладду ничего не оставалось, как повернуться к гостю. Кейн мысленно прикинул разницу в возрасте. Фладд старше его, но не более чем на десять лет. Кейну еще не было пятидесяти. Он решил, что Фладду еще нет шестидесяти, хотя тот, седой и отяжелевший, выглядел старше.

– Я пришел просить тебя кое о чем.

– Ты уже достаточно навредил.

– Не думаю, что я кому-либо навредил. Я согласен, что дело приняло неожиданный оборот. Я пришел просить у тебя твою дочь. Она согласилась стать моей женой.

– Женой…

– Я старше ее, но она готова пренебречь этой разницей. Она сказала, чтобы я попросил твоего благословения.

– Я его не дам.

– Стой. Погоди. Она меня любит. И я ее люблю. Мне кажется, у нас есть некий шанс на счастье. Нам спокойно друг с другом. Я буду заботиться, чтобы ей было удобно, помогу ей развивать талант, который она унаследовала от тебя…

– Что ты с ней сделал?

– Ничего. Она была мне как дочь, жила вместе с моей дочерью. И лишь недавно ситуация изменилась… получила, так сказать, развитие…

– Ради бога, перестань издавать разумные звуки. Я не даю позволения. И это – мое последнее слово.

– Она совершеннолетняя и не нуждается в твоем позволении. Но я умоляю, подумай о ней, хоть минуту… Для нее это шанс на счастье… Я сам уверял себя, что…