Восточные сюжеты - Чингиз Гасан оглы Гусейнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В дверь постучали. Почтальон принес телеграмму. Развернул — и сразу подпись: «Захра-ханум». Пробежал текст: «Выезжаю пароходом… день… час… встречай… целую».
«Приезжает?» — удивился я. Застыл от изумления и старый почтальон, хорошо знавший Захру-ханум. Я еще раз прочел, пытаясь догадаться, что это могло значить. Никакого подтекста, ничего загадочного, телеграмма простая, ясная. Если плохо встретили… Но почему? У них отдельный, многокомнатный дом, своя машина, магазин, зарабатывают неплохо.
Я, конечно, обрадовался ее приезду. Уж очень я привык к жене бабушкиного дяди.
Да и все были довольны возвращением Захры-ханум. Без нее и дом наш, и двор, и улица казались лишенными какого-то стержня.
Я позвонил в справочную порта, уточнил дату приезда, отдал ключ от комнаты и скатерть дворничихе.
…На машине знакомого шофера я поехал на морской вокзал. Точно в назначенное время пароход «Советский Азербайджан» пришвартовался к берегу. Захра-ханум, как только заприметила меня, заплакала.
Матрос помог ей сойти по трапу на берег, протянул мне легкий чемодан. Поцеловались. Крепко обняв, жена дяди моей бабушки долго не отпускала меня и все повторяла мое имя.
— Как съездила? Как дорога?
— Привет тебе от всех. И дочь увидела, и внучек, и правнуков… Хорошо, очень хорошо они живут… Все здоровы… Гюльджан сосватали… — Захра-ханум говорила безостановочно, а когда сказала о сватовстве Гюльджан, взглянула на меня и, будто боясь, что я расстроен, стала утешать: — Ничего, не горюй!.. Да, красива она, очень красива! Вот и сосватали… Что поделаешь?.. Но тебе я найду невесту еще лучше! И сама свадьбу сыграю, не горюй!
— А почему ты так быстро вернулась?
— По тебе, по тебе я соскучилась, Азер… Да буду я жертвой твоей! Да перейдут на меня недуги твои!.. По тебе соскучилась, не выдержала и вернулась!
«Что значит соскучилась по мне? Ведь там дочь, Марджан, Гюльджан?! Чудно́!»
За месяц она еще больше состарилась. И так походка ее была медленной, тяжелой, а тут она с трудом передвигала ноги. На огромной пристани уже никого не было, а мы все еще шли, шли.
— А как соседи поживают?
— Все здоровы, ждут тебя.
— Правда? Да буду я жертвой уст твоих, Азер!.. А кто у железнодорожника родился?
— Сын.
Она остановилась.
— Не сглазить бы, снова сын? А ведь хотели дочку!
Вот и площадь. Народ, что сошел с корабля, уже давно разошелся, разъехался. Голубая машина моего приятеля ждала нас.
Захра-ханум будто впервые видела наш город, разглядывала мчавшиеся навстречу дома, улицы, прохожих. Широко раскрытые глаза были чем-то удивлены.
Перед тем как пойти встречать Захру-ханум, я заглянул в ее комнату: окно блестело своими стеклами, ветер развевал белые занавески. В большом медном казане варился рис. Сварится, откинут на дуршлаг, положат в казан масло, насыплют промытый рис — пусть дойдет. На расписном тяжелом подносе будет горкой выситься шафранный плов. Герои древних легенд глядели на меня с настенного ковра. Скатерть была постлана на столе. Принарядившись, комната ждала хозяйку.
Машина выехала на нашу улицу, остановилась у нашего дома.
Жена дяди моей бабушки с трудом вышла из машины, ступила на тротуар. Опершись рукой на каменную, оспенную от дождя и ветра стену нашего дома, она медленно опустила седую голову, что-то шепча трясущимися губами…
1963
Перевод М. Гусейновой.
ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
Лифт остановился на этом этаже. Тишину прервал звонок. Севда с ребенком на руках открыла дверь.
— Вас к телефону, — говорит женщина в серой телогрейке.
Дверь лифта открыта — на темную площадку падает желтый свет.
— Я сейчас! — Севда набрасывает на плечи сыну шаль и выходит. Сначала защелкивается дверь в квартиру, затем лифта. Этаж погружается в темноту…
Дом построен недавно, в квартирах еще телефонов нет. Для всего подъезда на первом этаже — один аппарат. Лифтерша сидит рядом с телефоном.
— Кто говорит? Зарифа? Какая Зарифа?.. — Удивленно помолчав, Севда вспоминает: — Ах, Зарифа!.. Какими судьбами?.. Хорошо, буду ждать, приходи.
Не закрывая двери лифта, Севда открывает английский намок. Возвращается, захлопывает светящуюся кабину, притворяет за собой дверь квартиры. Лестничная площадка снова в темноте — испорчена лампочка, надо сменить.
«Зачем я ей нужна?» Севда кидает на вешалку шаль, опускает сына на пол и, держа его за руки, медленно идет по коридору. «В последний раз… Кажется, после нашей свадьбы я не видела ее. Что за дело у нее ко мне?»
Оставила сына, отступила назад и протянула к нему руки:
— Иди, не бойся! Ну, смелей!
Ребенок неуклюже засеменил, дотянулся, обхватил ноги матери, уткнулся носом ей в колени.
— Мой Гюндуз! — Севда подняла, прижала к себе сына.
Стала ходить по комнате.
…Зарифа старше Севды лет на шесть. Они жили в одном дворе. Зарифа на втором этаже, Севда — в полуподвале. Их окно выходило на каменную лестницу. Севда с матерью видела не лица поднимавшихся на второй этаж, а ноги и ботинки.
Когда началась война, и отца Севды и отца Зарифы мобилизовали, отправили на фронт. Они сражались в одной части. И письма от них, можно сказать, приходили в один день.
Были трудные годы. Девочки затемно вставали, шли в длинные очереди за хлебом. Не хватало сахара. Не было масла. Часто пили чай с куском черствого хлеба.
В семь лет Севда делала все по дому. Мать работала на ткацкой фабрике — рано утром уходила, поздно вечером возвращалась. Иногда приносила с работы в пол-литровой банке розовый кисель. Это было лакомство. Сейчас в
