Варварские Строки - Олег Лукошин

В дверь подсобки постучали.

– Кто там? – зычно крикнул Валера.

– Валерий Ильич, – донёсся женский голос, – вы здесь?

Художник открыл дверь. Администратор Надя, худенькая девушка в очках, показалась в проёме.

– Валерий Ильич, уже пора открываться!

– Хорошо, идём, – кивнул он.

Низовцев поднялся со стула.

– Надя, – сказал девушке Валера. – Ты спрячь пока бутылку куда-нибудь. И стаканы тоже. Потом впрыснем ещё.

Девушка недовольно приняла из рук художника питейные аксессуары и понесла их куда-то вдаль по коридору. Валерий с Александром Львовичем выбрались в выставочный зал. Все его стены были увешаны Валериными картинами. Директор художественной галереи, женщина лет пятидесяти, встретила их восторженно-патетическим взглядом и возгласом:

– Валерий Ильич, открываемся! Слышите шаги – первые посетители!

– Ну что же, – буркнул художник. – С богом!

– К чёрту! – прикоснулась к его плечу директриса. – Ой-ой-ой, – тут же закачала головой. – Какое к чёрту! Так говорят, когда ни пуха ни пера.

Мужчины попытались улыбнуться.

– Вот видите, Валерий Ильич, – сморщилась директриса. – Волнуюсь!

– Смотри, Саш, – показал художник в центр зала, где на постаментах стояли невысокие и бесформенные скульптуры. – Решил выставить. В первый раз.

– Да что ты!

– Да. Так, для себя лепил. Никогда не думал показывать. Но уговорили. Да и сам подумал – дай-ка попробую. Посмотрю на реакцию. Не убьют же за это.

– Правильно.

Первые и весьма немногочисленные посетители робко зашуршали по пространствам выставочного зала. Одной из них оказалась жена Валерия Ильича. Низовцев знал её слабо, помнил только, что она румынка по национальности. Имя её память выдавать отказывалась.

– Здравствуй, дорогой! – приветствовала она супруга поцелуем. Говорила без акцента. – Как настроение?

– Нормально, – пожал плечами Валера.

– О, Саша! – повернулась она к Александру Львовичу. – Когда приехал?

Они тоже поцеловались.

– Рано утром, – ответил Низовцев.

– Поездом?

– Да.

– А жену что не взял?

– Работы много.

Насколько Александр Львович помнил, она была богатой бабой. Владела несколькими ресторанами в Румынии и в Петербурге. Именно благодаря женитьбе на ней Валерий Ильич получил настоящую известность.

– Что-то не очень много людей, – обводила румынка глазами зал.

– Ну и замечательно, – сказал Валера. – Значит, пришли те, кому действительно интересно.

– Или те, кто решил укрыться от дождя, – парировала жена.

– Дождь идёт?

– Да, начинается.

Некоторые из посетителей стряхивали с головы и одежды капли влаги. Александр Львович отошёл к картинам. Валерий был абстракционистом, и картины представляли собой разнообразно-изощрённые цветовые гаммы вперемежку с геометрическими фигурами. На Низовцева, который живопись не особо понимал, да и не стремился казаться понимающим, они, тем не менее, определённое впечатление производили.

– И с поздравлениями никого нет, – доносился до него голос румынки. – Обычно цветы дарят, руку жмут.

– Не надо мне цветов, – отвечал художник.

– И телевидение не подумали пригласить… Я же говорила тебе – давай позвоню. Нет, нет, не надо.

– Не надо.

С цветами, однако, кто-то появился. Мужчина и женщина, явно знакомые Валерия, бурно и торжественно, чем привлекли внимание всех собравшихся, вручили ему букет и устные поздравления. Валерий хоть и хмурился, но был явно польщён. Жена – та и вовсе расцвела.

– Нравятся картины? – спросил у Александра Львовича кто-то за спиной.

– Да, представьте себе, – обернувшись, ответил он.

Мужчина, стоявший сзади, был небольшого роста, седовлас и в очках. Смотрел на Низовцева с хитрой улыбкой.

– Мне тоже, – сказал он. – Я большой поклонник Федотова. На всех выставках его бывал. Писал о нём не раз…

– В газете работаете?

– Нет, в журнале. Я и вас знаю. Вы – Низовцев, писатель.

– Обо мне не писали? – улыбнулся Александр Львович.

– Да нет, не приходилось. Я на живописи специализируюсь. Но читать – читал.

– И что скажете?

– По мне – чересчур резковато. Слишком много обострений. Буквально в каждой сцене своя дикая кульминация. Вряд ли они так необходимы. Да и с читателем не совсем тактично обходитесь. Всё бы вам шокировать, всё бы вам уколоть.

– Готовлю людей к худшему.

– К смерти?

– Смерть – не самое худшее, что может с ними произойти.

– А-а, – ласково усмехнулся мужчина. – Понимаю. Не можете вы без этого. Мозговые спазмы, структурные извращения. Человек – не то, что он есть на самом деле. Реальность – не явь, реальность – тень. Существование недоказуемо, возможно его нет вовсе. Открывающий дверцы выпускает сгустки. Они аморфны и производны от трёхкратного усиления сокровенных вожделений. Ну а вожделеют во Вселенной только мёртвые… Верно я передал ход рассуждений среднестатистической творческой личности?

– Абсолютно.

– Вот видите. Всё поддаётся исчислению и фиксированию. На всё надевается конус.

Мужчина добродушно и удовлетворённо улыбался своим мыслям.

– Ну хорошо, – молвил он наконец, обнимая Александра Львовича за талию. – Не буду вам мешать в ваших удовольствиях.

– И вам приятно провести время.

Валерий Ильич с другого конца зала подавал знаки. Сводились они к следующему: не выпить ли ещё. Низовцев не возражал. Они удалились в коридоры подсобных помещений, где в комнате администратора Нади, которую тоже привлекли в компанию, разлили ещё по несколько граммов коньяка.

– Жена конфеты оставила, – открывал коробку Валера. – Угощайся, Надь, мы ведь с Сашкой не большие сластёны.

Вечером празднование переместилось в один из петербургских джаз-клубов. Сам Аркадий Миттель, знаменитый саксофонист, ныне житель заморских краёв, выступал там с концертом. Афиша гордо сообщала, что он приехал в Россию с единственным концертом.

– Единственный, – посмеивался Валерий, – это потому, что никуда больше не берут. Этот-то еле-еле организовал.

Миттель был его старым знакомым, и на концерте они присутствовали в качестве почётных гостей.

– Вот всё-таки хорошо мы сейчас выпиваем, – продолжал художник. – По-человечески. Пьём вроде бы с утра, но ещё не пьяные. А настроение замечательное! Ты согласен?

– Согласен.

– Раньше так не получалось почему-то.

В клубе собралась компания Валериных друзей. Друзья были самые близкие.

Перед началом концерта все тепло пообнимались, выпили. Поздравить Валерия подходили люди и с других столов. Потом на сцену вышел Миттель.

– Дорогие друзья! – поднятием руки остановил он аплодисменты. – Я очень рад, что сегодня представилась возможность выступить здесь, на этой сцене, в клубе, где собираются настоящие ценители джаза.

Аплодисменты зазвучали вновь.

– Наша сегодняшняя программа, – продолжал саксофонист, – ориентирована на классические стандарты, вещи, которые всем вам прекрасно известны. Поэтому я предлагаю вам просто расслабиться, выпить пива или чего покрепче, откинуться на спинки кресел и погрузиться в чарующие звуки музыки. Но прежде чем начнётся концерт, я хочу поприветствовать моего давнего друга, знаменитого художника Валерия Федотова!

Вновь раздались аплодисменты.

– Валера! – помахал ему саксофонист. – Выйди, пожалуйста, на сцену.

Смущённый, но растроганный Валерий Ильич поднялся к музыкантам.

– У Валеры сегодня открылась выставка, – после объятий с художником объяснил зрителям Миттель. – Я на неё, к сожалению, сходить не смог, готовился к концерту, но завтра обязательно буду. Вам тоже советую. Валера – великий художник!

Начался концерт.

Мелодии были до боли знакомые, а потому после пары композиций слушать их стали невнимательно. Зазвучали приглушённые разговоры, зазвенели стаканы.

– А курить здесь можно? – спросил один из Валериных друзей.

– Нет, – покачала головой румынка. – Администрация запрещает. Музыкантам играть тяжело.

Администрация в лице человека средних лет в костюме присутствовала здесь же, за столом.

– Здесь курилка есть, – пояснил он всем. – Возле туалетов. Вон в той стороне.

Люди, по одному, по двое уже направляли туда свои стопы.

– Валера потому и хорош, – говорил крупный пузатый мужчина, – что он прямолинеен.

Валера добродушно улыбался.

– Это только идиоты считают его сложным и вычурным художником. Для меня он максимально прост и понятен. Рисует он, условно говоря, жопу – так именно так, какая она есть, жопа и получается. Фу, другие говорят, квадратная жопа, с кого это ты такую срисовал?

Все рассмеялись.

– Но не понимают они, – продолжал толстяк, – что такой жопа и должна быть у мастера авангарда.

– Что-то я не помню, – сказал Валера, – чтобы жопы рисовал.