Пленники Барсова ущелья - Вахтанг Ананян

— Я двигаюсь так, как привык! — резко прервал его Саркис.

— Я знаю, что ты так привык. Но тогда ты был дома и для тебя все было готово, а сейчас у нас нет ничего. Казалось бы, простая штука — огонь, но уже одна необходимость всегда его поддерживать требует от нас большого напряжения. Если все мы будем действовать, как ты, — даже хвороста для огня не сможем раздобыть, не говоря уже о еде.

Замечание было справедливым, но Саркис воспринял его болезненно.

— Выходит, что среди нас только я лодырь? — раздраженно спросил он.

«Ну как быть с этим человеком? — думал Ашот. — Все лихорадочно кидаются из стороны в сторону, каждый что — то делает для коллектива, а этот стоит, засунув руки в Карманы, или лежит у костра и плюет в потолок. Если же волей — неволей приходится идти на работу, плетется так, словно его на аркане волокут. И не сознает, что это противно, не терпит замечаний, оскорбляется…»

— Не обижайся, Саркис, не любишь ты работать, — мягко вмешалась Шушик.

— Этого еще недоставало, чтобы девчонки меня учили! Волос у вас длинный, да…

— Можешь не заканчивать! Знаю! — перебила его Шушик. — Но я напомню тебе, что, когда наша школа прокладывала аллею в Мейлу, ты тоже отказался участвовать.

— И хорошо сделал! Я буду надрываться, сажать вдоль дороги плодовые деревья, а каждый проходящий станет пользоваться ими? Нет уж…

Ашот с упреком покачивал головой и думал: «Каким языком говорить с этим парнем, чтобы он хоть что — то понял?»

Шушик напомнила сейчас о работе, начатой юными натуралистами под руководством Ашота, — работе, кстати сказать, с честью законченной.

Из Айгедзора до азербайджанского села Мейлу, богатого плодовыми садами, тянется среди хлопковых полей ровная дорога. По ее сторонам раньше не было ни деревца, ни кустика, а ведь это четыре километра! Под жгучим солнцем юга жарился путник, идя летом по этой дороге, обливался потом я мечтал о тени. И вот в начале прошлой весны пионеры двух сел — армянского и азербайджанского — решили насадить вдоль дороги фруктовые деревья.

Надо было видеть, с каким воодушевлением трудились ребята!

План посадок разработал кружок юных натуралистов Айгедзора, но в работе приняли участие почти все. Что до Саркиса, то он, как обычно, держался в стороне, да еще и злословил: «Подумаешь, людей удивляют!»

Так день за днем, сажая каждый по нескольку деревцев, армянские и азербайджанские ребята сошлись наконец на середине дороги, прокричали громкое «ура» и горячо обнялись. Четырехкилометровая аллея, посаженная их руками, была готова. Ее решили назвать «Аллеей дружбы». Ребятами восхищались и в районе, и в центре. А журнал «Пионер» напечатал об «Аллее дружбы» целый рассказ, И не зря.

Попади сейчас наш читатель в Айгедзор, он увидит два ряда стройных молодых деревцев, выстроившихся, как пионеры на линейке, вдоль дороги Мейлу — Айгедзор. Увидит и висящие на «шее» каждого деревца квадратные дощечки с именами тех, кто их сажал и ухаживает за ними: со стороны Мейлу — Мехти Аббас-оглы, Кярим Мустафаев, Хала Мамадкызы… Со стороны Айгедзора — на трех самых пышных саженцах, открывающих аллею, имя Ашота Сароянца, затем Анаид Мирзоян, Гагика Камсаряна, Шушик Миракян… По нескольку десятков имен с каждой стороны!

Проходят по «Аллее дружбы» люди — свои, чужие — и видят, кто лучше, а кто хуже ухаживает за своими посадками. Сами деревья молча рассказывают об этом… А колхозники из Мейлу и Айгедзора с гордостью читают на дощечках имена своих ребят.

Пройдут годы, ребята станут взрослыми людьми, а сегодняшние саженцы — огромными деревьями. И усталый путник, отдыхая в тени и освежаясь чудесными плодами, пожелает:

«Пусть всегда останутся молодыми руки тех, кто посадил и вспоил эти деревья…»

Вот какое большое дело сделали пионеры из Мейлу и Айгедзора! Великую радость и удовлетворение доставил им этот труд. Только один Саркис не испытал этой радости, и все потому, что у этого мальчика был дурной характер и был он дурно воспитан.

Настало утро. Начинался четвертый день пребывания ребят в плену у Барсова ущелья.

Один за другим они выбрались из пещеры, но, не выдержав холода раннего утра, вернулись и раздули огонь в костре. Снова под сводами пещеры скопился и начал томить их дым.

Опять пришлось лечь плашмя на жесткие постели.

Как поздно заглядывает солнце в это ущелье! Весь мир, кажется, уже согрет его живительными лучами, а здесь — сплошной туман.

Но вот наконец с вершин, окружавших ущелье с востока, оно проникло сюда, и мелодичной хвалебной песней встретила его восход притаившаяся где — то в скалах горная курочка.

Эта песня взволновала Ашота, оживила в нем охотничий инстинкт.

— Не волнуйтесь, — обратился он к товарищам, — теперь мы или зайца, или каменную куропатку поймаем. День настоящий охотничий, снег глубокий.

— А для нас он не глубок? — простодушно спросила Шушик.

— Для нас, может быть, но не для тебя. Ты за огонь отвечаешь, поняла?

А мальчикам тоном опытного охотника Ашот пояснил:

— Когда снег глубокий, и куропатка и заяц вынуждены раскапывать его в поисках пищи. Нам надо проследить их и поймать именно тогда, когда они зарылись в снегу. Поняли?

— Больше половины, — засмеялся Гагик и повернулся к Шушик: — Вот тебе дубинка, оставайся у костра. Если придет медведь, попроси его подождать. Мы, как вернемся, не задержим его: быстро спустим с него шкуру. — Но, заметив осуждающий взгляд Ашота, Гагик замялся. — Прошу извинить, — сказал он. — Я, кажется, взял на себя твои обязанности.

— Да, и этого делать не следует, хотя, в общем, ты распорядился правильно. Ты, Шушик, останься и постарайся найти еще листьев для наших постелей. И травы нарви там, где снега мало.

— Почему именно травы? — возразила девочка. — Можно мягкую постель сделать и из моха. На этих деревьях его сколько угодно. Мы обдерем…

— Ладно, пошли. Привяжи Бойнаха: он будет лаять, спугнет дичь.

Вооружившись «орудиями каменного века», ребята двинулись в путь. Ашот надеялся, что зайцы могли прийти ночью к карагачу полакомиться его мягкой, вкусной корой. Ведь на снегу еще остались обрывки «лент». И верно — вот что значит быть охотником! — на противоположном склоне виднелись заячьи следы, ведущие к карагачу. Заяц, видимо, уже побывал здесь, погрыз кору, попрыгал, побегал вокруг да около, оставив столько путаных тропок, что неопытному человеку могло бы показаться, будто у карагача плясало целое заячье стадо.

Однако наметанный глаз Ашота сразу решил, что все эти следы принадлежат только одному животному. С трудом разобравшись в их лабиринте, он выбрал тот след, который выводил наружу. Уверенно пошел по нему Ашот к южному краю ущелья, дав знать товарищам, чтобы они тихо — тихо (он приложил палец к губам) следовали за ним.

Ашот был в таком лихорадочном состоянии и шел с таким таинственным видом, что Гагик с трудом сдерживал смех.

Чем ниже ребята спускались, тем шире становилось ущелье, и наконец в южной своей части оно переходило в плато.

Сюда и вел след зайца. Снег был так глубок, что ребята с трудом передвигались.

— Погодите! — остановился вдруг Гагик. — Надо прикинуть, сколько он весит.

— Кто? — Заяц.

— Да брось ты! — Ашот начинал сердиться.

— Но зачем нам, братец, зря мучиться? Прежде чем я не узнаю, сколько в нем килограммов, не стану бегать за ним с пустым брюхом.

Что было делать? Возмущаться? Смеяться? У всех животы с голоду подвело, головы кружатся, кричать хочется, такое берет отчаяние, а он острит.

— Зайцы в наших местах в среднем три кило весят, — . наугад сказал Ашот. — Пошли.

— Три? — И Гагик, загибая пальцы, начал задумчиво что — то вычислять. — Потроха — Бойнаху — останется два с половиной килограмма. Шкурка — двести граммов… — бормотал он.

Вскоре ребята сошли в Заячью обитель, как Гагик окрестил эту площадку. Еще издали было видно отверстие, проделанное зайцем в снегу. Там он, должно быть, и прятался или ушел, проделав туннель.

Когда, стараясь не шуметь, мальчики подошли к этому отверстию, Гагик вдруг снова остановился, посмотрел на свой неуклюжий не то топор, не то молот и спросил:

— А не совестно ли, ребята? Вчетвером, с огромными дубинами — и… за каким — то одним несчастным зайцем! А? Я, честно говоря, стыжусь.

— Ссс! — сердито зашептал Ашот.

Но было уже поздно: заяц выскочил из дыры в снегу, сделал большой прыжок и, энергично перебирая лапками, стремительно унесся. Он несколько раз глубоко проваливался в снег, барахтался в нем, словно плавал, но неизменно выскакивал и мчался дальше, пока не затерялся среди огромных камней.

Жаль, что Бойнаха оставили в пещере. Ребята боялись, что он помешает охоте а именно он — то, пожалуй, и поймал бы этого зайца.