Пленники Барсова ущелья - Вахтанг Ананян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жаль, что Бойнаха оставили в пещере. Ребята боялись, что он помешает охоте а именно он — то, пожалуй, и поймал бы этого зайца.
— Съел? — раздраженно накинулся на Гагика Ашот. — Дурачишься не к месту, вот теперь и сиди голодный и скули!
— Ох, молчу, молчу! — И Гагик прикрыл ладонью рот, хотя сейчас уже можно было и не молчать.
Снова ребята пошли по следам, с трудом, задыхаясь, карабкались на скалы, однако заяц, еще издали заметив их приближение, опрометью уносился все дальше.
А на верхушке скал сидели орлы и острым взглядом следили за каждым его движением. Один из них, крупный ягнятник в белых мохнатых «шароварах», тяжело взмахнув крыльями, поднялся с места и начал парить над убегавшим зайцем. Тот заметил погоню и сунул голову в снег, думая, верно, скрыться под ним. Но опоздал. Хищник камнем упал на него, вонзил мощные острые когти в спину своей жертвы и унес ее на верхушку одного из утесов.
— Ну, Гагик, сколько кило весит заяц? — ядовито спросил Ашот.
Гагик, подавленный, молчал. Все произошло так неожиданно! А ведь он уже решил, кому какая часть достанется. «И ведь как удирал, дурак! Просто дурак! Уж если предстояло ему погибнуть, так не почетнее ли быть съеденным пионерами из айгедзорского колхоза?»
А орел в это время, удобно устроившись в недосягаемом уголке, спокойно наслаждался плодами своей охоты и, должно быть, посмеивался над незадачливыми юнцами.
С ненавистью поглядывая на ягнятника, ребята побродили еще немного по каменистым склонам ущелья и, ничего не найдя, усталые, голодные и печальные, направились к пещере.
Короток был осенний день. Не успели они и осмотреть толком ущелье, как солнце скрылось.
Гагик вспомнил своего деда. Правильно тот говорил: «Сядешь утром завтракать, не успел насытиться, а на дворе темно».
Когда они вошли в пещеру, Бойнах с визгом бросился к своему хозяину и прижался к его ногам, а Шушик, вопросительно посмотрев на потемневшие лица товарищей, сразу поняла, что их постигла неудача. Однако, сделав беззаботный вид, она весело сказала:
— Поглядите-ка, какие я для вас постели приготовила!
Но для того чтобы представить себе эти «постели», надо знать, что пещера более всего походила на вырытое в глубинах гор огромное корыто. Приподнятые и горизонтально отогнутые борта его образовали с двух сторон нечто вроде широких каменных лежанок, на которых и хозяйничала Шушик.
Она устлала эти «тахты» сухой травой, а сверху положила мох.
На дне «корыта», дымя и треща, горел костер. Его пламя, поднимаясь вверх, согревало обе лежанки.
— Да, после такой охоты мы достойны хорошего отдыха на мягкой тахте. Мы вполне это заслужили, — сказал Гагик и с наслаждением растянулся на одной из постелей. Его примеру последовали остальные.
— Снег тает быстро, и половины уже не осталось, — сказал Ашот. Он, по — видимому, хотел подбодрить товарищей. — Слышите, вода?…
Ребята прислушались.
Где — то в пещере глухо капала вода. Должно быть, это таял снег, попавший в глубокие расщелины горы, и вода постепенно проникала внутрь.
— Интересно, куда же она уходит? Просачивается в землю или образует под скалами водоем? — словно сам себя спросил Ашот.
— Тает — то он тает, но тропинки все не открываются. Вот как ветер занес их! Все сровнял! — мрачно сказал Саркис.
Ему никто не возразил. Все знали: снега скопилось на Дьявольской тропе столько, что он и до весны не сойдет. Ходить по нему опасно: один неосторожный шаг, малейшая потеря равновесия — и скатишься в пропасть. А потерять равновесие на такой тропе нетрудно: если снег подмерзнет — поскользнешься; если начнет таять — провалишься. И так пропадешь и этак. Одно оставалось ребятам: организовать свое «хозяйство» так, чтобы не умереть с голоду, и ждать.
Как долга ноябрьская ночь. Сидя вокруг костра, ребята тихо беседовали, а перед пещерой бегал Бойнах и нещадно на кого — то лаял.
Асо постелил у костра свой аба, высыпал на него из кармана несколько горстей шиповника и, отсчитывая ягодку за ягодкой, разделил на пять равных частей.
Шиповник? Да ведь это спасение!
— Откуда? — спросил Ашот.
— Сверху. Немного только: этот негодяй медведь раньше нас нашел.
— Здесь ходят медведи? — шепотом спросила Шушик.
— Нет, следы старые. Он был тут, видно, несколько недель назад и поломал все кусты. И желуди он подобрал и, вероятно, грецкие орехи. Ни одного не оставил, косолапый!
— Ничего, пускай себе жиреет — тем приятнее нам будет его есть, — успокоительно сказал Гагик. — Или вы, может быть, сомневаетесь в этом?
Никто не отозвался. Все внимание было поглощено шиповником. Он раздразнил голодные желудки и окончательно лишил ребят сна.
Сидя рядом с Шушик, Гагик беспрестанно шутил, стараясь подбодрить товарищей.
— Смотрите, ребята, передо мной лето, позади меня — зима. Странный климат!
И в самом деле: перед Гагиком было «лето» — жарко пылал костер, а сзади обдавало морозцем.
— А слева у тебя весна, — взглянув на Шушик, засмеялся Ашот.
— Да — да, Ашот-джан! И еще какая весна! С розами, с фиалками.
Шушик снисходительно улыбнулась шуткам товарищей, но чувствовала она себя плохо: все тело болело и ныло, особенно спина, а голод томил просто безжалостно.
Асо вытащил из — за пояса вырезанную из тростника свирель — вечную спутницу пастуха — и стал наигрывать на ней мягкие, печальные курдские мелодии. Порой мальчик слегка охрипшим, но приятным голосом напевал:
Ло, ло, ло, ло…Слушайте меня,Эй, горы,Эй, скалы!..Я открыл вам свое пламенное сердце.Могут ли ваши ветры погасить огонь,Который горит в нем?Ло, ло…Может ли ваша прохладаОсушить слезы моих глаз?Как ручьи Бингел-горы, они бегут вниз…Ло, ло, ло…
— Э, Асо, так не годится! В твоих песнях звучит просто отчаяние, — заметил Ашот. — Нам и без того невесело.
Курд — пастушок улыбнулся, и на его покрытом бронзовым загаром лице ярко блеснули крупные белые зубы.
— Отчаяние? Нет, зачем же мне отчаиваться, когда у меня есть такие товарищи, как вы? Знаете ли вы, что такое товарищ? С товарищем и смерть мила… Это песня Хчезаре. Она говорит своему любимому Сиабандо: не ходи за диким быком, не ходи. Если ты охотник, твоя добыча — я. Не ходи! Не послушался ее Сиабандо. Молод был, влюблен. Кровь в нем кипела. Погнался он за диким быком, выпустил в него свои стрелы, ранил. Но слепая судьба вмешалась: поднял его бык на рога, сбросил вниз, ударил о сухую, торчавшую из ствола ветку, и вонзилась ветка в грудь Сиабандо.
Мгла окутала гору Сипан, но и во мгле разыскала Хчезаре своего яра.[10] Нашла и стала плакать над ним, а Сиабандо стонет и говорит ей: «Не плачь, Хчезаре, не плачь, моя дорогая…»
Отвечает ему Хчезаре:
«Ах, как мне не плакать,Когда я слышу твой вздох,Когда я слышу твой стон, Сиабандо?…Камнями покрыта вершина Сипана,На вершине лежит прозрачное озеро.Его водами я омою твою рану,Попрошу солнце стать ей бальзамом,Мой Сиабандо…»
Глубокой печалью звучала в устах пастушка Асо песня бедной Хчезаре. С волнением слушали ее ребята.
В пещеру вошел Бойнах. Он лег, положив голову на лапы, и, казалось, тоже внимательно слушал. Пес был спокоен и невозмутим: если хозяин играет на свирели и поет — значит, стаду не грозят волки. Значит, все в порядке.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
О том, что произошло в селе Айгедзор, когда там было получено злосчастное письмо
Село Айгедзор расположено на левом краю Араратской долины. По самому его имени — Айгедзор[11] — видно, что село лежит в ущелье и что в нем много садов. Небольшой горный ручей орошает верхние сельские сады, а канал, проложенный из Аракса, несет воду хлопковым плантациям, раскинувшимся на равнине перед селом.
Веселое село! Да и как не быть ему веселым, если осенью в погребе у каждого колхозника стоит по два — три караса[12] с вином из своего сада! И вина не становится меньше, хоть председатель колхоза Арут из года в год старается урезывать площадь приусадебных участков.
До самого октября в каждом дворе, под каждой крышей, широко раскрыв свои зевы, сушатся на солнце большие глиняные кувшины. Только их и видишь повсюду. А сейчас, в ноябре, обойди весь Айгедзор — ни одного караса! Наполненные «солнечным соком» Араратской долины, они ожидают в погребах праздничных дней.
Как только окончатся все приготовления к октябрьским торжествам, колхозники с глиняными чарками в руках войдут в свои погреба и впервые снимут крышки со своих кувшинов. Пьянящий аромат вина будет кружить головы — вот — вот, кажется —, потеряешь сознание.
