Абсолютно правдивый дневник индейца на полдня - Шерман Алекси

– Хорошо, Арнольд, раз ты такой умный, поведай нам, как же они образуются.

– Ну, они это, м-м-м, если дерево оказывается под землей, то минералы и всякое там типа этого, ну, всасываются в дерево. Они вроде как растапливают древесину и смолу, скрепляющую древесные слои. И потом минералы, это, ну, занимают место древесных тканей. В смысле, минералы продолжают хранить форму дерева. Ну, как если бы минералы, это, вытеснили всю древесину из, гхм, дерева, то дерево осталось бы всё равно деревом, типа того, но только сделанным из минералов. Так что вот, видите, дерево не превращается в камень. Это камень занимает место дерева.

Додж смотрел на меня тяжелым взглядом. Он был опасно зол:

– Так, Арнольд, скажи-ка, где ты этого нахватался? В резервации? Да, мы все в курсе, что в резервации наука на поразительном уровне.

Одноклассники давились от смеха. Показывали на меня пальцами и ржали. Все, кроме одного. Кроме Горди, классного гения. Он поднял руку.

– Да, Горди, – сказал Додж, которого явно попустило от поддержки учеников. – Уверен, ты сможешь рассказать, как всё происходит на самом деле.

– Вообще-то Арнольд прав насчет окаменелых деревьев, – сказал Горди. – Он всё правильно описал.

Додж внезапно побелел. Ага. От кроваво-красного Доджа до снежно-белого прошло не более двух секунд.

Если Горди подтвердил, то, значит, я прав. Даже Додж понимал это.

А мистер Додж и не был настоящим учителем геологии. Так бывает в маленьких школах, понимаете? Иногда не хватает денег нанять настоящего предметника. Иногда прежний учитель увольняется или выходит на пенсию, оставляя школу без замены. И если учителя по предмету сразу не находится, то берут любого согласившегося и ставят вести предмет не по специальности.

Именно поэтому ученики из маленьких школ порой не знают правды про окаменелые деревья.

– Что ж, весьма интересно, правда? – сказал поддельный учитель геологии. – Спасибо, что поделился с нами, Горди.

Да, верно.

Мистер Додж поблагодарил Горди, но ни словом не обмолвился обо мне.

Ага, теперь даже учителя держат меня за идиота.

Я сжался, сморщился на своем стуле и вспомнил, что когда-то был человеком.

Вспомнил времена, когда меня считали умным.

Вспомнил, что когда-то люди считали мой мозг полезным.

Поврежденным водой, конечно. И в любой момент готовым к эпилептическому припадку. Но всё же полезным и даже не лишенным красоты, и возвышенности, и волшебства.

После урока я поймал Горди в коридоре.

– Привет, Горди, – говорю. – Спасибо.

– За что спасибо? – спросил он.

– За то, что вступился. Что подтвердил Доджу мою правоту.

– Я не ради тебя это сделал, – сказал Горди. – Я сделал это ради науки.

Он ушел. А я остался стоять и ждать, пока мое тело из плоти из крови не превратится в камень.

Домой в тот вечер я возвращался на автобусе.

Ну, вернее, на автобусе я доехал до границы с резервацией.

Я вышел на конечной и ждал.

Меня должен был подобрать папа. Но он не знал наверняка, хватит ли денег на бензин.

Особенно если перед этим он заскочит в казино и поиграет на автоматах.

Я ждал полчаса.

Ровно полчаса.

Потом пошел пешком.

Да, добраться в школу и обратно – всегда приключение. Если меня не встречали с автобуса, я шел. И голосовал.

Обычно кто-нибудь возвращался в резервацию с работы, так что меня подвозили.

Три раза пришлось протопать весь путь до дома.

Тридцать пять километров.

Все три раза волдыри себе натопывал.

Короче, после ситуации с окаменелыми деревьями меня подвез белый служащий из Бюро по делам индейцев – и высадил прямо напротив дома.

Я вошел в дом и обнаружил мать плачущей.

Это часто случается, впрочем.

– Что случилось? – спрашиваю.

– Это из-за твоей сестры, – отвечает.

– Что, она снова «поехала»?

– Вышла замуж.

Ничосе. Я прям офигел. Но мама с папой офигели еще больше. Члены индейских семей спаяны крепче, чем самым сильным в мире клеем. Мои мама с папой живут в нескольких километрах от места, где родились, а бабушка – всего в паре. Со времени основания резервации индейцев спокан, а это произошло в 1881 году, никто из моей семьи не жил нигде, кроме как здесь. Мы не уезжаем от своего племени. Никогда. Хорошо это или плохо, но мы не бросаем друг друга. А теперь мои родители потеряли обоих детей во внешнем мире.

Наверное, они чувствовали себя неудачниками. Или одинокими. А может, они вовсе не знали, что чувствуют.

И я не знал, что чувствовать. Кто мог понять мою сестру?

После семи лет полнейшего ничегонеделания, проведенных в подвале перед телевизором, сестра вдруг решила, что должна что-то поменять в жизни.

Наверное, ей стало стыдно из-за меня.

Если уж я оказался настолько смелым, чтобы оправиться в Риардан, то ей хватит смелости ВЫЙТИ ЗАМУЖ ЗА ИНДЕЙЦА ИЗ ПЛЕМЕНИ ЧИНУК и УЕХАТЬ в МОНТАНУ.

– Где они познакомились? – спросил я маму.

– В казино. Твоя сестра говорит, что он хороший игрок в покер. Небось, ездит по всей стране от одного казино к другому.

– Она вышла за него, потому что он играет в карты?

– Она говорит, что он не боится делать ставки ни в каких играх и что именно с таким человеком она хочет провести жизнь.

Я не мог поверить. Неужели такая чепуха может стать достаточной причиной для замужества? Но, видать, все люди женятся по глупости.

– Он симпатичный? – спросил я.

– Да урод он, – фыркнула мама. – Нос крючком и глаза один больше, другой меньше.

Вот черт, моя сестра вышла за крючконосого, кривого кочевого игрока в покер.

Я почувствовал, что стремительно уменьшаюсь ростом.

Я-то себя считал крутым, а она меня взяла и переплюнула.

Но мне придется увертываться всего лишь от косых взглядов белых детей, а моей сестре – от ружейных выстрелов в прекрасной Монтане. Эти индейцы из Монтаны настолько круты, что белые их боятся.

Можете представить себе место, где белые боятся индейцев, а не наоборот?

Так вот это Монтана.

И сестрица выскочила за одного из таких сумасшедших индейцев.

Даже никому ничего не сказала, пока не уехала, – ни родителям, ни бабушке, ни мне. Позвонила из Сант-Игнатиус, из резервации индейцев чинук в Монтане, и говорит:

– Привет, мам, я теперь замужняя женщина. Я хочу родить десять детишек и жить здесь до конца своих дней.

Ну не странно ли? Это же почти романтика.

И тут до меня дошло, что сестра пытается ПРОЖИТЬ любовный роман.

Черт, это ведь требует храбрости и воображения. Не без некоторого умственного отклонения, конечно, но я вдруг за нее порадовался.

И немного испугался.

Жуть какая.

Она пыталась воплотить в жизнь свои мечты. Мы все должны быть счастливы, что она вылезла из своего подвала. Мы годами старались выудить ее оттуда. Конечно, мама с папой порадовались бы, найди она работу на полдня на почте или в магазине. Она бы их осчастливила, если бы переселилась в комнату на втором этаже.

Но я всё думал о том, что моя сестра не пала духом. Не сдалась. Резервация пыталась удушить ее, она была в этом подвале, как в ловушке,