Абсолютно правдивый дневник индейца на полдня - Шерман Алекси

это как разгадать одну большую загадку. И сколько бы ты ни учился, всё равно остается очень много непознанного, так что учись и учись себе дальше.

– Да-да-да-да, – закивал Горди. – Разве это не возбуждает?

– У меня уже стоит, – сказал я.

Горди покраснел.

– Ну, я не имел в виду сексуальное возбуждение. Вряд ли стоит идти по жизни с эрегированным пенисом. Но ты должен сблизиться с каждой книгой и с жизнью так, чтобы получать метафорическое возбуждение от всякого контакта.

– Метафорическое возбуждение! – заорал я. – Нет, ну надо такое сказать, а! Что это за хрень еще?

Горди засмеялся.

– Говоря «возбуждение», я имел в виду радость, – объяснил он.

– Дак чего ж ты так и не сказал-то – радость? Зачем приплел сюда возбуждение какое-то? Только запутал меня.

– Возбуждение забавней. Радостнее.

Мы с Горди смеялись.

Ну и чувак – страннее не бывает. Но при этом самый умный из всех моих знакомых. Он всегда будет самым умным из моих знакомых.

Он здорово помог мне. Не только наставлял, бросал мне вызов, но и научил, что акт окончания, завершения, выполнения задания – весь этот тяжкий труд – может быть радостным.

В Уэллпините я был чудиком за любовь к книгам.

В Риардане я стал радостным чудиком.

А сестрица моя была странствующим чудиком.

Мы с ней были самые чудаковатые брат с сестрой в истории человечества.

Сестра присылает мне имейл

–Original Message–

From: Мэри

Sent: Вторник, 16 ноября, 2006, 16:41

To: Младшему

Subject: Привет!

Дорогой Младший!

Мне нравится в Монтане. Здесь красиво. Вчера я впервые каталась на лошади. В Монтане индейцы до сих пор ездят на лошадях. Я продолжаю поиски работы. Послала запросы во все рестораны резервации. Ага, в резервации индейцев чинук штук двадцать ресторанов. Странно это. Еще у них шесть или семь городов. Можешь поверить? Для одной резервации это ужасно много! А знаешь, что еще страннее? В некоторых городах резервации живет полно белых. Не представляю, как это случилось. Но отнюдь не все, кто живет в этих бледнолицых городах, любят индейцев. Один из таких городов, называется Полсон, попытался сепарироваться (это значит отделиться, я посмотрела в словаре). Правда! Прям чуть ли не гражданская война развернулась. Несмотря на то что он находится посреди резервации, белые, что там живут, решили, что не желают быть частью резервации. Безумие какое-то. Но большинство здешних хорошие. Что белые, что индейцы. А круче всего знаешь что? Совершенно офигенный отель, где мы с муженьком провели медовый месяц. Он стоит на озере Чинук, и мы сняли люкс, апартаменты с отдельной спальней! С телефоном в ванной комнате! Правда! Я могла бы позвонить тебе прямо из ванны. Но самое безумное даже не это. Мы решили заказать в номер доставку еды, и знаешь, что у них было в меню? Индейский жареный хлеб! Ага. За пять долларов можно было купить жареный хлеб. Психи! Я заказала два кусочка. Не думала, что он окажется вкусным, уж точно не вкуснее бабулиного. И знаешь что? Он был великолепным. Почти таким же, как бабулин. Жареный хлеб они подали на красивой тарелке, так что я его ела с ножом и вилкой. И представляла, что у них в кухне стоит какая-нибудь бабушка из племени индейцев чинук, жарит хлеб для всех гостей. Мечта сбылась! Я люблю свою жизнь! Я люблю своего мужа! Я люблю Монтану!

Я люблю тебя!Твоя сеструха Мэри

День благодарения

День благодарения выдался бесснежный.

Мы ели индейку, мама готовит ее идеально.

Еще ели картофельное пюре с подливкой, стручковую фасоль, кукурузу, клюквенный соус и тыквенный пирог. Это был настоящий пир.

Я всегда думал: до чего ж забавно, что индейцы празднуют День благодарения. Ну, то есть, конечно, в первый совместный День благодарения индейцы были с пилигримами дружбаны не разлей вода, но спустя несколько лет пилигримы начали стрелять в индейцев.

Так что я никогда не мог врубиться, почему в этот день мы едим индейку как все остальные.

– Слушай, пап, а за что индейцы должны быть так благодарны?

– Мы должны благодарить, что нас всех не перебили.

Мы ржали как сумасшедшие. Хороший получился день. Папа был трезв. Мама собиралась вздремнуть, бабушка уже спала.

Но мне не хватало Рауди. Я всё поглядывал на дверь. Последние десять лет он всегда приходил, чтобы сразиться со мной на скорость поедания тыквенного пирога.

Я так скучал по нему.

Поэтому нарисовал картинку: мы с Рауди, как раньше.

Потом надел куртку, обулся, подошел к дому Рауди и постучал.

Дверь открыл отец Рауди, как всегда пьяный в хлам.

– Младший, – сказал он, – тебе чего?

– Рауди дома?

– Не-а.

– А-а, ну ладно. Я вот тут для него нарисовал. Можете ему передать?

Отец Рауди взял рисунок и какое-то время разглядывал. Потом ухмыльнулся.

– Ты типа гей, что ль? – спросил он.

Ага, вот этот чувак воспитывает Рауди. Неудивительно, что мой лучший друг всегда такой сердитый, фу ты.

– Можете ему просто передать? – говорю.

– Угу, передам, хотя это немного и голубовато.

Так хотелось выругаться на него. Хотелось сказать, что, по-моему, этот поступок – поступок смелого человека, что я пытаюсь восстановить порушенную дружбу с Рауди, что я по нему скучаю, и если это гомосексуально, то ладно – значит, я самый голубой парень в мире. Но я ничего не сказал.

– Ладно, спасибо, – произнес я вместо всего этого. – И счастливого Дня благодарения.

Папаша Рауди захлопнул дверь. Я пошел прочь. Но перед тем как свернуть на дорогу, обернулся. Я видел Рауди в окне его комнаты на втором этаже. Он держал мою картинку. Смотрел, как я ухожу. И еще я видел грусть на его лице. Я знал, что он тоже по мне скучает.

Я ему помахал. Он показал мне средний палец.

Я крикнул:

– Вот спасибо, Рауди!

Он отошел от окна. Мне стало на минуту грустно. Но потом дошло, что он, может, и послал меня, но рисунок-то не порвал. Если б он меня так ненавидел, разорвал бы его в мелкие клочки. Это разбило бы мне сердце сильнее, чем всё, что только можно вообразить. Но Рауди до сих пор уважает мои рисунки. Так, может, и ко мне у него еще осталась капля уважения.

Муки голода

Наш учитель истории мистер Шеридан пытался рассказать нам что-то о гражданской войне, но был так занудно монотонен, что учил только тому, как спать с открытыми глазами.

Я должен был выбраться оттуда. Поэтому поднял руку.

– Что такое, Арнольд? – спросил учитель.

– Мне надо в туалет.

– Терпи.

– Не могу.

Я надел маску «если-не-выйду-сейчас-у-меня-взорвется-лицо».

– Что, правда, так сильно надо? – спросил он.

Изначально вообще-то не надо было, но теперь я понял, что да, надо.

– Очень сильно надо, – говорю.

– Ладно, ладно, иди.

Я направился к туалетам возле библиотеки, поскольку, как правило, они гораздо чище тех, что рядом со столовой.

Итак, я нацелился сходить по-большому, сел на толчок и сосредоточился. Вошел в режим дзен, пытаясь получить от процесса духовный опыт. Однажды я прочел, что Ганди относился к этому серьезно.