Фьезоланские нимфы - Боккаччо Джованни

CLXIXИ в этой жизни тяжкой изнывая,Однажды Африко печальный пасСвои стада и, взоры подымаяРассеянно, бродил за часом час,Все о своей любезной размышляя,Из-за которой таял он и гас.И вот увидел он источник ясный,Светившийся светлей звезды прекрасной.CLXXДеревьями густыми окруженный,Местами сенью веток затемненОн был. Полюбовался им влюбленный,Сел у корней; склонился грустно он,Раздумьем о злосчастье сокрушенный,К какому был любовью приведен.В воде себя узнав, он поразился,Как мрачен вид его, как изменился.CLXXIИ вот, к себе исполнен состраданья,Сраженный переменою своей,Не в силах он удерживать рыданья,Все горше плачет он, все горячейИ день злосчастный первого свиданьяУже проклясть готов душою всей.«Ах, — молвит, — за какие прегрешепьяВлачу я жизнь, не зная утешенья!»CLXXIIИ, опираясь на руку щекою,А на колено локоть положив,Он говорил и слезы лил рекою:«О злая жизнь моя, пока я жив!Так этою отягчена тоскою,Пускай растает, словно снег в разлив.А я, как хворост на огне, сгораю,И нет спасенья мне, нет мукам — краю.CLXXIIIУйти от страсти к девушке жестокой,Пленившей сердце мне, я не силен, —Чтоб не желать ее с тоской глубокойВсего превыше. Вижу — заключенВ столь крепкие оковы, одинокий,Что день и ночь пылать я обреченВ огне недвижно: выйти нет надежды,Коль смерть не поспешит закрыть мне вежды».CLXXIVПотом, любуясь, он глядел на стадо:Резвилися коровки и бычки,Он видел — целовались; всем отрадаБыла в любви, не ведавшей тоски.Он слушал птиц; полны живого склада,Звучали их любовные стишки,И весело пичужка за пичужкой,Влюбленные, порхали друг за дружкой,CLXXVЛюбуясь, Африко грустил без меры:«Счастливые созданья, вы верней,Вы более меня друзья Венеры,И как вы радостней в любви своей,В усладах тех, каким не знал я веры!И как должны хвалить вы горячейАмура за любовь, за упоенье,Что вам дано сполна — и в разделенье!CLXXVIВы стройно песни радости поете,Порхаете, беспечны и легки,А плачу я, в страданьях и заботеИ день, и ночь, изнывший от тоски;Исход я вижу в смертной лишь дремоте,Свободы жду от гробовой доски,Отрады, хоть малейшей, ждать не смеюОт завладевшей волею моею».CLXXVIIИ тут, вздохнув глубоко и умильно,Расплакался так горько мальчик мой,И слезы полились так изобильно,Что щеки, грудь казалися рекой,Струями слез омоченные сильно, —Так злостной был охвачен он тоской.И к светлому склонившись отраженью,Беседовал он с собственною тенью.CLXXVIIIИ с нею потуживши над собою,Слезами переполнивши поток,Сменяя долго мысль одну другою,Он несколько сдержать рыданья могПри мысли, поманившей дух к покою,Открывшей в сердце тихий уголок,Напомнившей о сладком упованье:Венера ведь дала обетованье.CLXXIXНо видя — не приходит исполненье,А между тем он до того дошел,Что чувствует уж смерти приближенье,Сказал: «Венера бед моих и золВедь и не помнит; зреть ли ей томленье,Которым смертный рок меня борол?»Почтить богиню жертвоприношеньемРешает он — как напоминовеньем.CLXXXОн на ноги встает, идет он живоТуда, где неба не закрыт простор,Умелою рукою взял огниво,Разводит видный, блещущий костер.И целую поленницу, красивоСрубив ее, над пламенем простер.Потом овечку, что глазам отрада —Тучна была, — он быстро взял из стада.CLXXXIИ, взяв ее, к огню подвел; сначалаМежду колен своих установил;Потом, как дело знающий немало,Ее он прямо в горло поразилИ кровью, что по капле истекала,Он окропил огонь; и разделилОвечку на две части, и рукамиПоспешными их возложил на пламя.CLXXXIIОдну за Меизолу оп возлагает,Другую — за себя, чтобы узнать,Не чудо ли сейчас же воссияет;Во благо, в зло ль — ее лишь увидать,Всю па пего надежду возлагает.Он уповает, должен уповать!И на колени он к земле склонился,В таких словах к Венере обратился: