Дипонегоро - Михаил Колесников

— Что означают три цвета этого флага?

— Свобода, Равенство, Братство! — ответил богослов и горько улыбнулся.

…Онтовирьо и Киай Моджо ехали по Батавии. Голландцы построили столицу — «Королеву Востока» — по образцу нидерландских городов, с их тенистыми вязевыми парками, готическими зданиями, широкими каналами. Странно здесь, среди роскошной тропической растительности, выглядели массивные каменные дома с высокими черепичными крышами, окнами с гранеными стеклами и распахивающимися ставнями, с колоннами и галереями. Вонючие каналы прорезали весь город; по ним плыли бамбуковые плоты и лодки, груженные кофе, сахаром, копрой. Плескались в воде белокурые юфроу и мефроу, бесстыдно обнажая ослепительно белое тело. Да и кого им было стесняться? Не этих ли двух коричневых в высоких тюрбанах?

Деревянные здания контор, пахнущие ананасной гнилью склады, церкви, выбеленные известью, магазины, таверны, тюрьмы, шумные пасариканы — рыбные базары… И всюду — солдаты, солдаты… Голландцы, французы. Чиновники в голубых суконных фраках с галунами, офицеры в камзолах, при шпагах, на сильных фламандских лошадях.

Лихие гусары и карабинеры в касках цвета красной синели уже освоились и галантно, но бесцеремонно ухаживают за пышнотелыми мефроу, бросают им в пролетки только что сорванные за оградой полыхающие тюльпаны. Французы чувствуют себя здесь как дома. Они — хозяева положения! Вот бредут, обнявшись, два солдата — низкорослый француз и громадный голландец. Каждый поет что-то на своем языке. Француз выкрикивает давно понятные слова: «Свобода, Равенство, Братство» — и хохочет.

У «Амстердамских ворот» целая шайка проституток — их вывезли из Европы. Они зазывают подгулявших вояк в публичный дом, который разместился неподалеку от городской ратуши.

И с каким презрением посматривает весь этот заморский сброд на принца Онтовирьо и Киая Моджо! В их глазах эти двое — дикари, прирожденные рабы, слуги белого человека.

Во дворце султана Сепуха говорят на трех языках: на кромо — со знатью, с остальными на обыкновенном малайском, со слугами — языком жестов и приказов. «С нами беланда разговаривают языком жестов и приказов…» — подумал Онтовирьо. А вслух сказал:

— Этот город как язва на теле Явы. Почему аллах не обрушит гнев на гнездо наших врагов?

— Там, где аллах бессилен, должны действовать люди, — серьезно сказал Моджо. — Здесь пышно расцвело сказочное дерево зла — закуум, каждый цветок его — голова демона…

Особенно раздражали Онтовирьо трехцветные флаги — символы свободы. Они болтались на ветру, как нахальные языки, дразнили. Оказывается, доктрины свободы и равенства применимы только к белым…

Словно угадывая мысли принца, Моджо сказал: — Вообрази себя на миг могущественным правителем. Тебе все подвластно, ты можешь устроить вселенную в согласии со своими желаниями. Как бы ты поступил?

Кончики губ Онтовирьо тронула насмешливая улыбка.

— Равенство, Братство, Свобода… Эти слова невозможно вытравить из сердца. Я сделал бы их законом своего великого государства. Я призвал бы всех великих и малых и повел на чужеземцев, лживых мачанов. Я сам скакал бы впереди всех и метал копье за копьем. Я накормил бы наш голодный народ, роздал земли, освободил от бремени налогов.

— Но ты ни разу не помянул бога?

— Когда руки не достают до вершины холма, незачем протягивать их до солнца. Будь Моджо чудотворцем, он превратил бы меня в правителя всей Нусалтары, справедливого и милосердного. Я восседал бы на простой циновке, в самой убогой лачуге и ел бы пищу вместе с бедняками. Ибо где богатство, там и лукавство. На знаменах моего государства — слова древнего писателя Тантуллара: «Единство в многообразии». Я не вижу разницы между желтыми, черными, коричневыми и белыми. Я не преследую балийцев за то, что они поклоняются своим богам. Пусть жители Минахасы молятся своему Христу, Правитель великого государства должен быть терпим. Я уподобляюсь мудрому Сулайману, решающему все споры. Но что мне делать с неким человеком по имени Пангеран? Он не хочет равенства и братства со знакомым мне бедняком Мархаэном, у которого от голода умер ребенок. Пангеран привык жить во дворце, и ему нет дела до Мархаэна, работающего на него. Эти двое вносят раздор в мое государство справедливости.

— Пока общий враг не изгнан из пределов Нусантары, их должен объединить символ веры, — сказал Моджо.

— Мархаэн дерзок, он хочет есть, он бросает вызов даже небу. Я говорю ему: «Знайте, что жизнь в земном мире есть обманчивая утеха, обольщение, суетный наряд, тщеславие между вами, желание отличиться множеством имуществ и детей. Счастье наступает после смерти». Он отвечает: «Мои дети хотят есть. У меня много детей, но нет имуществ. Почему Пангеран присвоил мое имущество, мою землю, мой труд? Мне не нужны небесные девы бидадари, золотые блюда и кубки в раю. Я хочу здесь, на земле, накормить своих детей и свою высохшую жену, которую не заменят мне никакие черноокие бидадари. Пусть Пангеран отдаст мое…».

Пангеран — мой родственник, у нас в жилах одна кровь. Мархаэн также мне сродни — есть частица его крови и во мне.

Как бы ты поступил на моем месте, мудрый учитель, как рассудить этих двоих?..

Богослова даже пот прошиб.

— Ты уже созрел для великого дела! — произнес он. — Кто думает о Мархаэне, тот всегда прочно стоит на земле.

— Заблуждение! Мне просто хочется по справедливости рассудить двоих — и ничего больше. Мне чужды небо и земля. Я не люблю много есть и пить, мне не нужна удобная мебель и успехи, о которых говорится в коране. Аллах слушает только того, кто воздает ему хвалу. Почему он так падок на хвалу и опутывает меня всяческими запретами? Я не люблю меда, молока и вина, которые ждут меня в загробной жизни. Мелочность пророков вызывает у меня презрение. Я хочу быть свободным от всяких пут. Какой смысл в моем существовании, если все уже заранее предопределено и записано в книге судеб? Что бы я ни делал, что бы ни говорил — все это по воле аллаха.

— Люди верят в аллаха и не знают о твоих намерениях, — задумчиво произнес Моджо. — Если ты будешь говорить с ними от имени аллаха, они скорее поймут тебя. Если все в воле аллаха, то ты, пытающийся рассудить и примирить непримиримых, пророк его. Должно же быть что-то, что объединило бы всех для борьбы с чужеземцами. Ты сам сказал, что слова о равенстве и братстве не по вкусу Пангерану. Но эти слова сплотили французов, принесли им невиданные победы. Мы отстали от Европы, наши люди неграмотны, темны. Только символ веры может поднять их на священную войну.

Как бы ты ни поступил, я всегда буду рядом с тобой…