Война за Проливы. Решающий удар - Михайловский Александр

Мольтке (младший) неожиданно спросил:

– Не знаю, как Ваше Королевское Величество, но я все никак не могу понять причину, по которой Франц-Иосиф так истово ненавидел Россию. Ведь за всю свою историю она не сделала австрийцам ничего плохого, и даже, более того, частенько выручала их из весьма неприятных ситуаций.

– Понимаешь, мой добрый Гельмут, – ответил кайзер, – еще в те, старые годы, до пришествия к нам посланцев из будущего, меня тоже изрядно тревожила эта иррациональность в поведении моего брата, австро-венгерского императора. Ведь наш договор был составлен этим придурком Бисмарком таким образом, что мы вынуждены были бы вступить в войну даже в том случае, если бы ее инициатором была сама Австрия. Я много размышлял об этом и сделал определенные выводы…

– И что же вы придумали, Ваше Королевское Величество? – поинтересовался рейхсканцлер фон Бюлов.

– Все очень просто, мой добрый Бернгард, – победно усмехнулся кайзер, – причина ненависти Франца-Иосифа к России заключается как раз в той помощи по подавлению мятежа венгров, которую он получил от прадеда нынешнего русского императора. Страшное же унижение: не чувствовать себя хозяином в собственной стране, будучи вынужденным призвать иностранные войска для наведения в ней порядка и усмирения бунтовщиков. Это все равно как если взрослый человек обгадится прямо на улице точно несмышленый малыш, а некто посторонний поможет подмыть ему испачканный зад и поменять загаженные панталоны. Если жертвой такого происшествия станет обидчивый ранимый человек вроде императора Франца-Иосифа, то его ненависть на всю жизнь к своему спасителю будет гарантирована.

– Пожалуй, вы правы, Ваше Королевское Величество, – под одобрительные кивки остальных присутствующих сказал рейхсканцлер фон Бюлов, – никаких других рациональных объяснений этой непонятной враждебности мне в голову не приходит. Какое счастье, что мы, немцы, во-первых, не столь обидчивы, как австрияки, а во-вторых, достаточно сильны и самодостаточны для того, чтобы сотрудничать с русскими как равные партнеры, извлекающие прибыль в соответствии со своим вкладом, а не как опекаемые иждивенцы, которых требуется вовремя кормить манной кашей и сажать на горшок.

– Все это хорошо, – сказал Мольтке (младший), – но я, например, все же хотел бы услышать ту новость, которой наш добрый кайзер собирался порадовать нас сегодняшним утром. Если о ней еще не пронюхали газетчики, то она, должно быть, совсем свежая, а раз нас ради нее собрали в такую рань – то сногсшибательная.

– Вы совершенно правы, мой добрый Гельмут! – воскликнул кайзер, и усы его воинственно встопорщились, – уже после полудня вся Германия забурлит как горшок с супом на горячей плите. Собственно, таких новостей целых две, просто они между собой тесно связаны. Во-первых – австрийской военной контрразведке, которая вела следствие, меньше чем за сутки удалось по горячим следам раскрыть само убийство. Исполнители – русские террористы-революционеры, бежавшие в Европу от гнева брата нашего Михеля, ибо в России их вешают высоко, но коротко. Заказчик преступления – французское Второе Бюро. Его офицер попался с поличным на явочной квартире, использовавшейся убийцами Франца Фердинанда для подготовки своего преступления. Он явился туда, чтобы устранить главаря банды и уничтожить некоторые улики, но не преуспел, поскольку как раз в этот момент туда с обыском нагрянули австрийские контрразведчики. Таким образом, дело раскрыто: главным интересантом в нем являлась Франция, стремившаяся, как я предполагаю, предотвратить слишком быструю капитуляцию Австро-Венгрии. В Париже прекрасно помнят, как сорок два года назад император Франц-Иосиф, проиграв битву при Кёниггреце[13], быстро признал поражение и заключил мир с моим дедом Вильгельмом Первым, а также чем эта быстрая победа Пруссии в итоге обернулась для Франции[14].

– Да, Ваше Королевское Величество, – кивнул Мольтке (младший), – это вполне правдоподобный мотив. Французы нас, немцев, одновременно и ненавидят, и боятся. Война с нами и русскими до последнего венгра и австрийца вполне может быть пределом их мечтаний в этом деле. А еще они могли желать всячески затруднить вам обретение австрийской короны. Других мотивов, кроме как внести побольше хаоса и исключить благопристойный финал этой войны, я в этом деле не вижу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Скорее всего, вы правы, мой добрый Гельмут, – согласился кайзер, – а вот Клемансо, без непосредственного одобрения которого не могло свершиться это преступление, жестоко ошибся. Австрийский главнокомандующий Франц Конрад фон Хётциндорф, после смерти императора Франца Фердинанда объявивший себя регентом империи, по здравому размышлению отдал австрийскую корону не кому-то из Габсбургов, а императору Германии, Вильгельму Второму Гогенцоллерну, то есть мне. И более того, это решение подтверждено австрийским рейхстагом. Правы были советники моего кузена Михеля, когда рекомендовали мне сидеть спокойно и не суетиться. Сами, мол, австрийцы придут и сами все предложат, да еще и с выражением верноподданнического почтения. Германия присоединяет Австрию не в громе пушек, ненависти и крови, а с доброго согласия и при любви своих новых подданных.

– Хох! – рявкнули вскочившие со своих мест генерал Мольтке и министры. – Да здравствует наш добрый кайзер!

– Да ладно уже вам! – отмахнулся Вильгельм, – как я вам и говорил, австрийская история для нас кончилась вполне благополучно. А с переходом под наш скипетр Австрии рассыпается и остальная конструкция бывшей империи Габсбургов. Королевство Богемии и Моравии теперь отдельно, Венгерское королевство тоже отдельно. Прага уже выслала моему кузену Михелю и мне предложение экстренно заключить перемирие и начать переговоры об их вступлении в Континентальный Альянс. Правда, в Будапеште пока думают, но это у них ненадолго. Регулярная австрийская армия уже покидает фронт и отходит на свою территорию, а гонведа, оставшегося в одиночестве, русским армиям хватит не более чем на пару укусов. Теперь, господа, нашей непосредственной заботой оказывается только Франция, и больше никто.

– Я думаю, Ваше Королевское Величество, – пробасил Мольтке (младший), – что после того как Франция была уличена в том, что непосредственно участвовала в цареубийстве, ни у вашего кузена Михеля, ни у дяди Альберта (британский король Эдуард VII) не возникнет никаких возражений против объявления войны этому гнусному государству, являющемуся рассадником безбожия, разврата и смут…

– Вы опоздали, Гельмут, – саркастически хмыкнул молчавший до того Вильгельм фон Шён, – не далее как через час после полуночи в наше ведомство поступила экстренная телеграмма, присланная нашим послом в Париже Гуго фон Радолин. Франция сама объявила нам войну, и сделала это гнусно, под покровом ночи, словно надеясь тем самым оттянуть свой неизбежный конец. Я не знаю, что так подействовало на пожирателей лягушек: то ли затеянная нами дезинформация по поводу нашей мнимой слабости и ожесточенного сопротивления австрийцев русским армиям, то ли Клемансо в голову ударил успех санкционированного им цареубийства – но, как и пожелал Его Королевское Величество, свою арию французская лягушка проквакала до конца как по нотам.

– Да это просто праздник какой-то! – воскликнул расчувствовавшийся кайзер, – тупоголовые лягушатники сами напрашиваются на хорошую порку. Теперь вы, Гельмут, телеграфируйте на Западный фронт сигнал «Валькирия». Пусть наши гусары начнут тревожить французов своими наскоками, при необходимости сразу отходя на германскую территорию. Я надеюсь, что мой добрый Альфред (Шлиффен) окажется на высоте и доставит им удовольствие по полной программе. Мой добрый Вильгельм, телеграфируйте пожалуйста в Петербург, Лондон и другие страны Континентального Альянса, что мы приняли вызов подлых цареубийц и выходим на бой, после которого мир необратимо изменится. Все гнусное, мерзкое, развратное, либерально-республиканское из него исчезнет, заменившись простым и понятным консервативно-монархическим началом. Знаете, господа, передо мной немного приоткрыли завесу тайны и показали, во что этот мир превратится всего через сто лет – и могу сказать, что ради того, чтобы этого никогда не случилось, я готов сжечь хоть сто Парижей вместе со всеми их Луврами и древними соборами. Мерзкая клоака по сравнению с миром будущего полна благоухания и являет собой образчик чистоты. А начало всей той мерзости положили как раз французы. Запомните: сейчас мы воюем за то, чтобы такое будущее никогда, никогда, не наступило в нашем мире. Бой идет не только за наше будущее, но и будущее наших детей, внуков, правнуков и других более отдаленных поколений германской нации. От нас и наших солдат сейчас зависит, кем станут наши потомки: дрожащими тварями или исполинами духа.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})