Война за Проливы. Решающий удар - Михайловский Александр

– Ну, невестушка, вот ты и допрыгалась! – дребезжащим голоском засмеялся Кароль Первый. – Теперь твоя очередь таскать на голове дурацкую корону, подписывать смертные приговоры, а также помилования и выслушивать нудные дурацкие отчеты министров. Или, наверное, корону у тебя Михель все же отберет, ибо Великой княгине она станет не по чину…

– Ну почему же, дядюшка Кароль? – усмехнулся император Михаил, – корону вкупе с королевским титулом я твоей невестке могу оставить. Мне чужие регалии не нужны, хватает и своих. Вместо того я оставлю за собой право подписывать смертные приговоры и помилования, ибо жизнь и смерть поданных Российской империи должны находиться исключительно в ведении верховной власти. А еще вассальный монарх, выслушав отчеты своих министров, должен будет прибыть ко мне и держать отчет перед своим верховным сюзереном за плоды садов, полей и рек, рост и благосостояние населения и прочие результаты деятельности своего правительства. Ну что, Мария Альфредовна, ты на это согласна? В противном случае из Румынии будут нарезаны две новые губернии: Валахия и Молдавия, которые вкупе с Бессарабией непосредственно войдут в состав Российской империи. После того, что совсем недавно учинили ваши бояре, по-другому в данном случае никак.

– Вот это деловой разговор! – восхитился Кароль Первый, – я так не умею. Соглашайся, Мария – другого шанса сохранить это место за нашей семьей у тебя не будет.

– Э-э-э, Мария… – проблеял кронпринц Фердинанд, – действительно, соглашайся. Если так надо, то и я согласен. Никогда не мечтал править Румынией, и с радостью уступлю эту тяжкую обязанность тебе… Быть может, у тебя это получится лучше.

И тут вдруг снова заговорила Нина Викторовна Антонова:

– Насколько Румынии не везло на королей (Кароль Первый единственный не в счет), настолько же ей везло на королев, ибо замуж за румынских кронпринцев выходили девушки деятельные, живые и сострадающие своей несчастной новой родине…

– Я это знаю, – эхом отозвался император Михаил, – и именно поэтому сделал кузине Марии это предложение, а вовсе не из-за того, что она мне родня. Еще раз повторяю свой вопрос, сударыня: вы согласны стать правящей королевой, подписав с Российской империей вассальный договор, или мне пустить вашу Румынию на мясо за ненадобностью? Правда, сразу должен сказать, что Добруджу я у вас все равно заберу, это не обсуждается. И дети ваши – те, что старше семи лет – должны будут проходить обучение в специальных заведениях Российской империи. Когда эти мальчики и девочки подрастут, им предстоит стать полезными членами общества, а не бездельниками и прожигателями жизни…

– Ладно, кузен! – махнула рукой Мария, – пусть будет по-твоему. Только обещай, что потом ты и госпожа Антонова расскажете мне, чем же мои дети вызвали ваше неудовольствие, раз вы назвали их бездельниками и прожигателями жизни. Для меня как для матери это очень и очень важно…

15 июля 1908 года. 17:15. Великобритания, Лондон, Белая гостиная Букингемского дворца.

Присутствуют:

Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких Берти);

Лорд-протектор королевства – адмирал Джон Арбенотт Фишер (он же Джеки);

Министр иностранных дел – Уинстон Черчилль.

Король и адмирал Фишер, его верный клеврет, пили чай. В последнее столь бурное время такие встречи у них стали регулярными, а эта отличалась от прочих еще и тем, что на нее был приглашен Уинстон Черчилль – молодое дарование британской политики; король с адмиралом называли его просто Уинстон. Кстати, Клементина Хозье все же согласилась стать миссис Черчилль – правда, только со второго раза, когда жених вместе с цветами и презентом вручил ей визитную карточку, на которой рукой короля были начертаны слова: «Мисс Хозье, если вы выйдете замуж за мистера Уинстона Черчилля, то выполните мою монаршую волю. Эдуард Седьмой, для друзей просто Берти». Царь Петр когда-то примерно таким же образом женил своего арапа – так чем британский монарх хуже первого русского императора?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Как я понимаю, – сказал Черчилль, – Лондонская конференция состоится уже после того, как в Европе рассеется дым и осядет пыль, поднятая в результате бурной деятельности императора Михаила и кайзера Вильгельма?

– Вы все правильно понимаете, – ответил адмирал Фишер, – именно тут, в городе, спасенном от разрушения русскими моряками, будет поставлена точка в затеянной русскими и немцами перепланировке Европы.

– Но только не думайте, что русские или немцы любой ценой нуждаются в легитимации своих территориальных приобретений, – проворчал король. – Если так сложится, то они преспокойненько обойдутся и без нашего одобрения. Но тогда плакало наше вступление в Континентальный Альянс и связанные с этим положительные моменты для нашей державы… зато отрицательных будет хоть отбавляй. Так что никакого повторения Берлинского или, не дай Бог, Парижского конгрессов быть не должно, никакого выкручивания рук и попыток лишить русских и немцев плодов их побед.

– Зато мы сами можем попытаться приобрести кое-что сверх запланированного, – сказал адмирал Фишер. – Если французы нарушат вечный нейтралитет Бельгии, мы получим право вступить в войну на стороне Континентального Альянса и немного урезать их территории в свою пользу. Совсем чуть-чуть – на город Кале и его окрестности…

– Все это хорошо, – сказал Черчилль, аккуратно отпив немного горячего чая из чашки, – но не зайдут ли эти изменения слишком далеко, не превратится ли Континентальный Альянс в монстра, которого уже невозможно будет победить никакими усилиями?

– Разумеется, превратится, Уинстон, – проворчал король, – он, собственно, уже стал таким монстром, и нечего поделать с этим невозможно. У моего кузена Майкла и его советников из будущего на руках находится вся колода карт, а у нас только то, что они скинули на стол с барского плеча. С германским кайзером в Петербурге, конечно, более откровенны, но ненамного. У русских есть свой проект будущего, который они воплощают со всей возможной решимостью. В этом будущем нет места ни Австро-Венгрии, ни Турции, возможно, даже Франции – потому русские и затеяли ту самую великую перестановку европейской мебели, наблюдаемую нами в настоящий момент. Зато они совсем не против нашего существования, в ином случае адмирал Ларионов просто не стал бы брать в жены мою дочь. Для русских браки заключаются на небесах, и супруги делят не только постель, но и души. А Тори – не побоюсь этого слова, это душа Британии. Поэтому, вместо того, чтобы бороться с русским проектом мироустройства, мы должны подключиться к нему и, возможно, в чем-то его даже возглавить. Если мы этого не сделаем, то не сумеем одновременно противостоять и континенталам, и нашим заокеанским кузенам, уже поднявшим на щит свой «Манифест Очевидной судьбы». Сегодня эта их блажь касается только Нового Света, а уже завтра распространится на весь мир. Противостоять этому натиску безудержной алчности мы сможем только в одном строю с русскими, германцами и японцами.

– Простите за философский вопрос, Ваше Королевское Величество… – сказал Черчилль, – а у нас, британцев, есть собственный проект устройства будущего, отдельный от того, что исповедуют континенталы и наши братья по разуму, англоамериканцы?

– В том-то и дело, молодой человек, что нет, – вместо короля проворчал адмирал Фишер, – вместо проекта у нас имеется целая охапка нужного и ненужного, которую мы нахватали за время предыдущего царствования, и желание хапать еще и еще, называемое «вечными британскими интересами». Если мы откажемся от этого, с позволения сказать, проекта, нас не поймет собственный народ, что чревато величайшими политическими потрясениями. Народ Британии согласен простить своим правителям очень многое, но только не отступление с достигнутых геополитических позиций.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Да, это правда, – согласился Черчилль, – я и сам такой. Величие Великобритании для меня важнее всего…

– Призрак Величия, – хмыкнул король. – Ибо мы с Джеки много раз обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что наше могущество покоится на весьма зыбком фундаменте. Точнее, мы сами разрушаем свой фундамент, вытаскивая камни из-под основания, лишь бы еще на пару футов поднять вверх стены. Рано или поздно под натиском внешних сил и непогоды эта халабуда рухнет со страшным грохотом и погребет под собой так лелеемый вами Pax Britannica. Вот тогда британский народ, уставший и обескровленный, согласится на отступление, но будет поздно. Деградация, наступившая вследствие накопившейся усталости, станет необратимой, и мы скатимся на уровень какой-нибудь Дании или Швеции – маленькой страны, для которой все уже в прошлом. Метеор – он ведь тоже случился не просто так. Там, в другой истории, он грохнулся в безлюдной сибирской тайге, и очевидцами его буйства было не более сотни человек. Здесь Господь решил все по-иному и направил этот булыжник почти прямиком на Лондон, одновременно испытывая и русских и британцев. Русские свое испытание выдержали с честью, а вот Британия, особенно ее правительство, как вы знаете, оказалась не на высоте.