Грехи наши тяжкие - Геннадий Евтушенко

– Тут, как всегда: выпили – о работе, на работе – о женщинах.

Радости во всём этом было мало, Лёшка томился и думал о том, когда можно будет отчалить домой. Поначалу он вяло отреагировал и на появление Тани. Юрьевы возвратились в Москву уже несколько лет назад, но Таню он видел только мимолётом. Он в дверь к ним, она из двери – на очередное свидание. «Раз она так, и мы будем так!» – И почти вычеркнул её из своей жизни. Поэтому, услышав её голосок, сразу и не пошёл посмотреть на дочку Юрьевых, а тем более уговаривать её остаться. А когда эти уговоры затянулись, и Лёшке буквально скучно стало одному за столом, он лениво поплёлся в прихожую и там увидел то, что увидел – прекрасную и совершенно растерянную незнакомку. Ему стало жаль девушку. И он привёл её за стол. Правда, после первого порыва Алексей несколько растерялся. Татьяна сразила его красотой и взрослостью. Конечно, он спас её, увёл из толпы, но, что дальше? Как вести себя? Всё же он был обижен на Таню. И притих. Но вот прошёл первый танец, как первый бал. И этот танец, и поведение Тани, и эта фраза «не здесь», не только всё поставили на свои места, но и заставили его совершенно по-новому взглянуть на свою крестницу. Он сразу простил ей всё: отчуждение, холодность, свидания… Он понял, что в нём возродилась любовь к Танюшке. Вместе с тем он был в смятении: не мог вот так, с ходу, разобраться в своих чувствах. Кого же он любит: маленькую девочку Танюшку, которую он забирал из роддома, катал в коляске, которой покупал погремушки и порой водил в школу, учил с ней первые буквы и рисовал подаренными им же красками папу и маму? Или девушку, прикосновение груди которой словно обожгло его сознание, и которая чуть ли не назначила ему свидание? Уж точно не для того, чтобы домики красками рисовать! Пытаясь замаскировать своё непонятное ему самому состояние, Лёшка и маханул этот фужер водки. А дальше понесло. Он перестал думать о том, чтобы поскорее закончилось это застолье, развеселился, после первого тоста сказал ещё какой-то, и вечер покатился легко и свободно, Лёшка острил, рассказывал анекдоты, вспоминал весёлые истории из своей жизни, своего с Толькой детства, пил, не хмелея. На всех присутствующих произвёл, как говорится, впечатление. В конце концов, друзья последними покинули гостеприимный дом. С Юрьевыми долго не расставались, раскрасневшаяся Елизавета приглашала всех к себе продолжить застолье, но не уговорила. На прощание Лёшка всех расцеловал, а Танюшке пригрозил пальчиком:

– Не пропадать!

Та в ответ улыбнулась:

– Ни за что! Не думала, что во взрослой компании веселее, чем с нашей молодёжью.

Чмокнула Алексея в щёку, помахала ручкой и скрылась в подъезде.

Дома Лиза заметила:

– Вижу, Танька произвела на тебя впечатление.

Он покачал головой.

– Ничего не скажешь. Красавица. Как-то раньше не замечал.

Лиза, очень довольная поведением мужа в компании, забыла о своей ревности. Пожала плечами.

– Не замечал… Да ты её почти не видел. Симпатичная девочка и одета со вкусом. Ленкина рука чувствуется, да и Толик старается. Шмотки не дешёвые. Ну и на здоровье. Сколько ей? Восемнадцать? Правильно ты сказал: самое время погулять и покрасоваться. Толька говорит, что учится хорошо, голова на месте. Значит, в коня корм.

В эту ночь Сидоров долго не мог заснуть. Всё ворочался, вставал пить воду, лежал на спине, закинув руки за голову. Лиза ворчала:

– Перебрал муженёк. Давай обнимай меня покрепче и спи наконец.

Лёшка повернулся на бок, прижался к жене и действительно быстро уснул.

А Таня с этого вечера стала непременным участником их посиделок. И не только в узком кругу. Она ходила с родителями на все встречи и во все компании. Во всяком случае, на все те, в которых принимали участие Сидоровы. Ничего в жизни как будто не изменилось. Работали, решали разные жизненные проблемы, отдыхали. Но Алексей всё чаще ловил себя на мысли, что он постоянно думает о Татьяне. Он вспоминал о ней в самые неподходящие моменты: на работе во время совещаний, в транспорте, дома. Иногда вдруг представлял её в той или иной ситуации, примеривал на её суждение свои поступки: «А что бы Таня сказала? Понравилось бы ей?» Часто он жалел, что Тани нет рядом в те моменты, когда ему что-то нравилось, восхищало. «Жаль, что Танька этого не видит. Вот бы радовалась». Его пугало то, что раньше он так думал о Лизе. Теперь – прежде всего о Тане. Когда он влюбился в Лизу, ему постоянно её не хватало. Нужно было, чтобы она всё время находилась рядом. Чтобы и радовались, и печалились они вместе, одновременно. Он любил свой дом, уют, умение Елизаветы создать обстановку для отдохновения души, её способность принять в доме любых гостей, вкусно их накормить и быть при этом душой компании. Любя и ценя мужа, Лиза создавала все условия для его отдыха после рабочего дня, мелкие бытовые вопросы решала сама и не требовала его ежеминутного внимания. Она любила и знала, что любима.

И вот теперь Лёшку беспокоило то, что этого казалось мало. Перед глазами постоянно стояла Таня. Он стал задумчив. Бывало, даже сидя за столом с Лизой, вспоминал вдруг о Тане, ложка останавливалась на полпути до рта, и глаза смотрели сквозь Лизу и оконные стёкла, куда-то в неведомую даль. Лиза вскидывалась, с испугом спрашивала:

– Лёша, что с тобой? О чём ты думаешь? Неприятности?

Он вздрагивал, возвращался к реальности, рассеянно отвечал:

– Ничего, ничего, всё в порядке. Просто задумался. Проблемы на работе. Не волнуйся, прорвёмся.

Но эта ситуация всё больше заботила его. Он прекрасно понимал, что между ним и Таней ничего быть не может. По определению. Не может быть, потому что этого никогда быть не может. Ни-ког-да. Точка. И чем больше он думал о том, что этого не может быть, тем отчётливее понимал: что-то будет. «Старый дурак! На сладенькое потянуло. Ты хоть подумай, что она дочь твоего друга, считай, брата, что хотя бы из-за этого какие-либо отношения кроме дружеских невозможны. Ну молодая, красивая, умная, неординарная…» Какая ещё? Много можно перечислять – какая. Скорее всего просто молодая, поэтому и кажется такой – разэтакой. А ты старый. Старый хрыч! А Лиза? Она заслужила, чтобы ты на старости лет за молоденькой юбкой ухлестнул? И что ты вообще с Таней делать будешь? Нашёлся Нью-Воробьянинов! Киса!!! Нет, даже если не сможешь преодолеть это чувство, и Таня ответит, как ты сможешь смотреть в глаза другу? А что смотреть? Смотреть не придётся, друга ты потеряешь… Нет, не потеряю, друга я не предам ни за какие юбки. Или…

Алексей не замечал ни времени, ни взлетающих самолётов… Воспоминания нахлынули на него новой волной…

Это была чистенькая сауна, человек на шесть. Удобные кожаные кресла в предбаннике, холодильник, хрустальная посуда, телевизор, городской телефон. По тем временам всё круто, очень круто. Заведовал этим хозяйством давнишний Толькин приятель, отставной моряк. Попасть сюда со стороны было просто не реально. Здесь отдыхали только очень влиятельные люди. Но для Юрьева хозяин время выкраивал. Толя объяснял это просто: в одной лодке плавали. Алексей представил огромную субмарину подо льдом Северного полюса, всё понял и лишних вопросов больше не задавал. В тот день Юрьев позвонил Алексею на работу.

– Привет. Есть предложение. Нам сауну дают. С пяти и до не хочу. Идём?

– Или.

– Встречаемся без пяти у входа.

– Замётано. До встречи, пока.

Пить в бане они не любили. Попариться, похлестать веничком, а потом потереть друг друга этим же веничком с пахучей мыльной водой, с душком распаренного дуба, потереться-растереться докрасна – это да, это они любили. А потом чай. Толька заваривал его нежно, умело, колдовал над разными сортами, особым способом перемешивал, ополаскивал кипятком заварной чайничек, который, между прочим, приносил с собой, осторожно ссыпал в него свою секретную чайную смесь, держал паузу, а затем тоненькой струйкой заливал кипячёной водой. Не булькающим кипятком, а горячей водой, температуру которой, как он говорил, нутром чуял. Давал настояться, потом, приоткрыв крышку чайника, осторожно втягивал в себя аромат заварки и озабочено бормотал:

– Не готов ещё, подожди, не гони.

Лёшка и не гнал. После нескольких таких процедур Анатолий удовлетворённо хмыкал:

– Ну вот, всё! Теперь готово. Давай кружку.

В кружку чай он наливал тоже по-своему, высоко поднимая чайник над посудинкой. Затем выливал чай обратно в чайник. И так три раза. Это он «женил» чай. Только после этого священнодействия чай был готов. Интересно, что дома он этого не делал никогда. Только в бане, и только с Лёшкой. Алексей называл этот ритуал «чай на подводной лодке», хотя не знал, заваривал ли на подводной лодке чай каперанг Юрьев. А водку после бани друзья шли пить к кому-нибудь из них домой.

Но в этот раз Юрьев сразу достал и поставил в холодильник пару бутылок водки, удовлетворённо хмыкнул и сказал:

– Сегодня чаем будем запивать.