Оловянная принцесса - Филип Пулман

— Что он говорит? — спросил Джим. — Мне казалось, я слышал фразу кровь и железо. Это слова канцлера Бисмарка, не так ли?

Лицо Карла фон Гайсберга выразило отвращение.

— Пустая болтовня. Есть группа студентов, боготворящих Бисмарка и все немецкое. Раса, кровь и священная судьба Великой Рацкавии. Полная чепуха.

— А вы на стороне принца Рудольфа и демократии, да?

— Целиком и полностью! — сказал фон Гайсберг. — Он не идеален, но это наш единственный шанс. Эти люди отдадут нас прямо в руки Бисмарка, а это смерть. Даже Франц-Иосиф лучше.

Это было примерно то же, что говорил Дэниел Голдберг, а Карл фон Гайсберг казался веселым, шумным, беззаботным и честным малым, да и Джиму он все равно понравился, он заказал еще две кружки пива; и пока Джим ел свои сосиски и квашеную капусту, Карл рассказал ему предысторию спора.

— А кто этот Леопольд, которого он пару раз упоминал?

— Принц Леопольд. Старший сын короля…

— Я думал, старший — это Вильгельм, убитый кронпринц.

— Леопольд был его старшим братом. Он тоже погиб, много лет назад. Что-то странное было связано с его смертью, какой-то замятый скандал. О нем теперь не говорят, как будто хотят забыть, что он когда-либо существовал. Глатц и его команда выдвинули идею, будто Леопольд был погибшим героем, которого предали трусы и изменники… Неплохой тактический ход, так им вовсе не нужно иметь дело с реальностью.

Покрытый пеной оратор совсем обезумел и теперь завладел вниманием большинства собравшихся. Джим внимательно слушал, но слова было трудно разобрать из-за шума.

Вдруг кто-то крикнул:

— Но ты не хочешь рацкавийского короля! Тебе нужна германская марионетка!

— Это ложь! — завопил Глатц. — Я хочу настоящего рацкавийского правителя! Правителя, достойного Вальтера фон Эштена, а не этого жеманного клоуна и его английскую шлюху!

Наступила тишина, даже оркестр перестал играть. Никто не двигался, и вдруг Джим оттолкнул тарелку и встал.

Он начал снимать пиджак. Карл фон Гайсберг прошептал:

— Остановись, сумасброд! Глатц — отличный фехтовальщик, он тебя проткнет, как кролика…

Джим почувствовал легкий укол гордости, когда все глаза повернулись к нему, но тут же осудил себя за глупость: ведь он пришел сюда шпионить, а не разыгрывать Д'Артаньяна.

— А вам чего угодно? — с усмешкой спросил Глатц. — Вас это не касается. Вы — иностранец. Не вмешивайтесь в рацкавийские споры.

— Ошибаетесь, — возразил Джим. — Во-первых, вы только что оскорбили английскую леди, я этого вам так не спущу. Во-вторых, несмотря на то что я иностранец, я целиком и полностью верен принцу Рудольфу. Так что если джентльмены примут мою помощь, я рад оказать ее.

Он закатал рукава, желто-зеленые одобрительно закричали и начали стучать кружками по столам, а красно-черные засвистели. Краем глаза он заметил, как оркестр поспешно упаковывает инструменты, опасаясь заварушки. И вдруг Глатц перегнулся через стол и ударил Джима рукой по лицу.

В ту же секунду перед Джимом пронеслись все события, которые должны были последовать за этим: формальный вызов, секунданты, выбор оружия, врачи и он сам на носилках со смертельной раной. Не в первый раз в своей жизни Джим поблагодарил богов за то, что не родился джентльменом. Он сжал кулак и ударил Глатца прямиком в нос.

Тот упал как подкошенный, и тут Джим стал свидетелем лучшей схватки с тех пор, как его вышвырнули из «Розы и короны» после спора о двух тысячах гиней. Переворачивались столы, ломались скамьи, кружки пива использовались как метательные снаряды. «Эти рацкавийцы — крепкие бойцы», — подумал Джим и понял, что напряжение в погребке нарастает с каждой минутой. Могло показаться странным, но в такой дикой потасовке у обычного уличного хулигана оказывалось преимущество над самым тренированным джентльменом. За полминуты Джим вывел из строя троих красно-черных и теперь искал следующую жертву.

Вдруг он увидел Глатца. Тот колотил какого-то упавшего желто-зеленого, поливая его кровью из своего разбитого носа. Джим сбил противника с ног и уже собирался заняться им посерьезнее, как вдруг услышал очень знакомый звук. Полицейские везде звучат одинаково: топот ног в тяжелых ботинках, свист, грохот кулаками в двери. Джим знал, что с ними лучше не связываться. Он схватил свой пиджак, сграбастал за плечо фон Гайсберга и потащил его в сторону кухни. Пухленькая служанка отпрыгнула с дороги, как блошка, и вот они уже очутились в маленьком темном дворике, потом в аллее, а потом в каком-то парке с подстриженными вишневыми деревьями, где, наконец, свалились на скамейку. Карл умирал со смеху.

— Видели лицо Глатца, когда вы ему врезали? Он не поверил своим глазам! А Шайбера, когда он прыгнул на скамью, а другой ее конец взлетел в воздух и прямо в челюсть Вранитцки — бесподобно! Что ж, мистер Тейлор, — продолжил он, — вы неплохо деретесь, чем бы вы там еще ни занимались. Но кто вы? И какое вам дело до принца Рудольфа?

Джим отер кровь с вновь открывшейся раны на руке. Луна ярко светила на взъерошенные кудри и яркие глаза студента, его слегка порванный мундир и оторвавшийся эполет. Вокруг них шумела столица, шум доносился даже из-за реки, мерцавшей, как олово в лунном свете, над нею вырисовывалась скала с развевающимся на вершине Красным Орлом. И Джим принял решение.

— Хорошо, я расскажу все по порядку. Началась эта история в Лондоне, десять лет назад…

Он рассказал Гайсбергу все, с первого появления Аделаиды, крошечной худышки, пропахшей гостиницей миссис Холланд, и до ее вчерашнего признания королем, о котором Джим знал от Бекки.

Студент был поражен. Когда Джим закончил, Карл хлопнул себя по колену, откинулся на спинку скамейки и присвистнул.

— Очевидно, не нужно говорить, что я рискую, рассказывая вам все это, — сказал Джим. — Но я видел, как вы деретесь, и думаю, принцу не повредит, если вы будете знать всю правду. Будут ходить тучи слухов — до Глатца один уже дошел, — и, что самое худшее, некоторые из них правдивы. Она — действительно дитя беднейших трущоб Лондона, она почти не умеет читать и писать. И все же она стойкая, добрая и умная, и она будет сражаться за принца до смерти. Теперь вы знаете все. Вот она какая, ваша принцесса, и вот чем я занимаюсь у нее на службе. Я могу на вас рассчитывать?

Ни секунды не сомневаясь, Карл кивнул и поклялся поднять на защиту принца и принцессы весь «Рихтербунд» — так называлась желто-зеленая фракция.

— Ловлю вас на слове, — обрадовался Джим, и в этот момент соборные часы пробили полночь.

Тут Джим сообразил, что заказанные им сосиски и пиво почти полностью пошли на снаряды до того, как он успел их поглотить, и что он страшно голоден. Потасовки всегда так на него действовали. В Лондоне он зашел бы в какое-нибудь кафе или прошелся бы по Смитфилду, там можно было отведать отличного мяса даже в середине ночи. Но он не знал Эштенбурга, а когда спросил Карла, где здесь можно подкрепиться, тот покачал головой:

— Мы здесь рано ложимся спать. Не переживайте. Зайдем ко мне, у меня есть хлеб, сыр и найдется бутылка чего-нибудь…

Так они забрались на четвертый этаж, в комнату Карла над Университетской площадью. Карл заверил его, что, если высунуться в окно и перегнуться через сточный желоб, можно увидеть лесистые холмы на севере. Джим проверять не стал и поверил ему на слово. Карл зажег свечу, и они с Джимом поужинали сухим хлебом, сыром и сливовым бренди. Пока они ели, Карл рассказывал о рацкавийской политике, дуэлях и пьянках и о том, как нелегко быть студентом. Они начали друг другу нравиться.

На следующий день Джим с глазу на глаз говорил с принцем и рассказал о драке в пивной.

— Главное, сэр, что люди знают о вашей женитьбе, но они хотят, чтобы принцесса была официально признана. Чем дольше вы ее прячете, тем больше будет слухов и тем более шатким станет ваше положение. Вы не могли бы поговорить с его величеством и предложить ему сделать какое-нибудь объявление? Может быть, можно устроить службу в соборе?

— В данный момент это очень сложно… Двор все еще в трауре по моему брату и его жене… Тейлор, кто нас убивает?

— Это я и пытаюсь выяснить, сэр. Не думаю, что стоит беспокоиться из-за Глатца и его верной студенческой братии. Но это симптом, понимаете? Меня больше интересует та женщина.

— Женщина? Какая женщина?

— Помните шпиона той ночью, в саду?

— Это была женщина?

— Я сначала не понял. Но когда ирландская гвардия сообщила мне, как они гнались за шпионом до театра, а там актриса направила их по ложному пути, тут меня осенило, как она могла провернуть такое… Я никогда не спрашивал вас раньше, сэр, и никогда больше не спрошу, но вы не были когда-нибудь связаны с женщиной такого рода? Женщиной, которая хотела бы отомстить вам по какой-то причине?

Принц так растерялся, что Джим сразу поверил его отрицаниям.

— Но рано или поздно вам все равно придется объявить о вашей свадьбе, — сказал Джим. — Траур или нет, но это единственный способ заставить народ встать на вашу сторону.