Оловянная принцесса - Филип Пулман

Еще одна мысль не давала Джиму покоя — погибший принц Леопольд. Погибшему принцу Вильгельму и его принцессе все платили дань уважения, его усердие и ее красоту постоянно хвалили в газетах, их фотографии и гравюры в рамках продавались повсюду. Писали также об их убийцах — трусах, которые, по сведениям газет, сбежали то ли в Брюссель, то ли в Санкт-Петербург, то ли в Будапешт. О принце Вильгельме все время говорили, но о его брате, старшем сыне короля, — ни слова. Как будто его стерли из истории.

Более того, Джим обнаружил, что, когда он спрашивал о нем, ответом ему были лишь вздохи, холодные взоры и нахмуренные брови. Даже граф Тальгау не хотел о нем говорить.

— Это было давно. Нечего ворошить старые скандалы. Тот принц мертв, наше дело — защищать этого. А где ты получил такой фингал, мальчик мой?

Джим рассказал графу о драке в погребке, и тот фыркнул от удовольствия и ударил кулаком по ладони.

— О господи! — воскликнул он. — Хотел бы я там быть! Именно такие решительные люди сейчас нужны принцу, такие, как этот ваш фон Гайсберг. Знаете, я знавал его отца. Мы с ним частенько вместе напивались.

— У меня была мысль, — осторожно предложил Джим, — создать с помощью «Рихтербунда» что-то вроде личной охраны. Неофициальных телохранителей в штатском для принца и принцессы.

— Отличная идея! Только не говорите Геделю, он не позволит ничего сделать. Хотел бы я снова стать молодым, Тейлор! Я бы, не раздумывая, присоединился к этой вашей личной охране…

Джим начал привязываться к этому крикливому старому вояке; за громкими словами скрывалась проницательность, а за свирепостью — доброе сердце. Граф был беден, во всяком случае, так казалось Джиму, его владения пришли в упадок, и ему приходилось, что было весьма необычно, жить на одну посольскую зарплату. Он остался с принцем, когда тот вернулся, не только потому, что графиня учила Аделаиду, как вести себя при дворе, но и потому, что Рудольф взял его на службу.

И все же граф явно не собирался рассказывать Джиму о принце Леопольде. Джиму пришлось искать информацию в других местах, и в конце недели он попал в ту часть дворца, которую до этого не видел, — в картинную галерею.

Там он провел полчаса, лицезрея изображения забытых битв и непонятных мифологических сцен, пухлых обнаженных красоток и мускулистых героев, преувеличенно жестикулирующих, что очень бы понравилось в театре Виктории в Ламбете, где любили страсти в чистом виде. Висели также портреты бывших монархов: например, поразившая Джима картина, изображающая бедного сумасшедшего короля Михаэля с его невестой-лебедем. А в самом темном углу галереи, высоко на стене, висел портрет молодого человека в мундире гусарского полковника. Он был очень похож на Рудольфа. На самом деле он был настолько на него похож, что Джим не сдержал возгласа удивления. Его услыхал пожилой служитель, который разбирал акварели в другом конце галереи.

Он подошел узнать, что так заинтересовало Джима.

— Это покойный принц Леопольд, — тихо сказал служитель. — Работа великого Винтерхальтера. Хотите взглянуть поближе?

Служитель достал из ниши деревянную лестницу, и Джим забрался на нее, чтобы как следует разглядеть портрет покойного брата Рудольфа. Когда он вгляделся повнимательнее, они уже не показались ему столь похожими. Взгляд Рудольфа был мечтательным, а Леопольда — слабым, безвольным, возможно, в жизни он был еще более безвольным, чем на картине, так как художник, скорее всего, польстил своему заказчику. По изгибу губ угадывалась капризность характера, казалось, что принц сейчас исподтишка подмигнет. Но он был по-своему красив, и ему, без сомнения, делали немало комплиментов по поводу ямочки на подбородке.

— Что произошло с принцем Леопольдом? — спросил Джим.

Служитель вздохнул и осторожно обернулся на дверь. Возможно, с ним месяцами никто не разговаривал, а может быть, он просто был старым сплетником. Джим спустился с лестницы, чтобы служитель мог говорить потише.

— Дело в том, что он очень неудачно женился. Мне кажется, она была актрисой, испанкой, что совсем не приличествует его положению. Король Вильгельм был вне себя от ярости. Женщину сразу изгнали, к ней с самого начала относились с презрением, даже со злобой. Что бы случилось дальше, я не знаю, ведь Леопольд был кронпринцем, понимаете. Но на охоте произошел несчастный случай, и он погиб. Всё замяли. Его младший брат был гораздо более уравновешенным человеком, бедный принц Вильгельм… Но когда принц Рудольф снова… Ох, мне кажется, я заболтался!

Джим почувствовал, как у него в мозгу открылась дверца. Все при дворе, от короля до судомойки, должны были немедленно увидеть параллель: сначала принц Леопольд, а теперь и принц Рудольф вступил в неравный брак.

А затем Джим осознал и еще кое-что: шпионка! Женщина из театра «Альгамбра»…

— Так-так-так. Спасибо за то, что рассказали мне это. Я вам очень обязан.

Он в последний раз взглянул на Леопольда, запоминая этого капризного красавчика. Неудивительно, что никто не хотел о нем говорить. Но какие еще секреты скрывал этот дворец?

Старый король проводил много времени с Аделаидой. Бекки, которая всегда была рядом, с удивлением наблюдала, как король гуляет с принцессой по террасе, держа ее под руку, или катается с ней по газону в маленькой коляске, запряженной мохнатым пони. Как будто он просил прощения у Аделаиды за то, как он повел себя с женой принца Леопольда, а может быть, ему просто было приятно ее общество. Во всяком случае, он проводил с ней уйму времени.

Наконец, на второй неделе пребывания Аделаиды в Рацкавии, король согласился, что пришло время сделать официальное объявление.

Он пригласил на прием во дворец всех ведущих политиков, священнослужителей и землевладельцев, всех выдающихся граждан Рацкавии, а также важнейших послов. Прием должен был состояться на следующий вечер.

В городе, кишащем слухами, интерес к предстоящему событию был огромен. Когда настал вечер, в бальном зале собралась толпа. Джим в вечернем смокинге наблюдал из угла, держа в кармане пистолет. Событие было необычным: ведь траур еще не кончился. Возбуждение и ожидание приглашенных достигли апогея. И вот, когда королевская семья и сопровождающая их свита вошли, все глаза моментально сошлись на бледной, худощавой фигуре Аделаиды в элегантном черном платье. Она стояла рядом с принцем, позади короля.

Бекки, находившаяся на два шага сзади, увидела это море глаз, остановившихся на Аделаиде, и, честно сказать, испугалась за нее.

Старый король шел без посторонней помощи, хотя все вокруг видели, каких усилий ему это стоило. Он взошел на возвышение и обратился к присутствующим громко и отчетливо, и все же он не мог скрыть дрожи в голосе.

— Дорогие рацкавийцы! Дорогие гости! Во время траура такое собрание, как это, может показаться странным, чтобы не сказать неуместным, но сейчас совершенно необычные времена. Мы живем в беспокойном мире, в котором происходят огромные перемены, быстрое развитие науки и промышленности происходит за нашими древними границами. И среди этих перемен три вещи остаются неизменными: Эштенбургская скала, Красный Орел и священный союз семьи.

Мой дорогой сын Вильгельм покинул нас. Но мой сын Рудольф теперь занимает его место. И он принес мне во времена горя великую радость, которой я хочу поделиться с вами как можно скорее. Мы живем в современном мире, и обстоятельства так быстро меняются, что нам приходится двигаться быстро, чтобы успеть за ними. Мы должны лететь как орел. Как Красный Орел!

Итак, мои подданные, мои друзья, я хочу сделать объявление, которое должно принести вам радость. Мой сын Рудольф женился. Это была тихая свадьба, и наша печальная потеря сделала празднества неуместными. Но наша личная радость, которая теперь стала всеобщей, не имеет границ. Аделаида…

Бекки, стоящая рядом с Аделаидой, тихо переводила. До этого все было просто, но теперь король строил довольно сложный каламбур из ее имени.

Adel по-немецки означает «благородство», и Бекки должна была объяснить это Аделаиде.

— Он говорит, что происхождение не имеет значения, когда есть Adel des Herzens — благородство души. А теперь он снова говорит об Орле, Adler, и говорит, что ты — adlig — благородная… а теперь — быстро выходи вперед!

Король протянул дрожащую руку. Аделаида мельком взглянула на Бекки со смесью испуга и недовольства тем, что Бекки не могла ей помочь, а потом посмотрела на старого короля с такой искренней любовью, что это заметили даже в другом конце зала. Она подошла к нему, и помощник подал королю украшение на ленте.

— Принцесса Аделаида, — сказал король, надевая ленту ей на шею.

Вот так это и произошло. Теперь она была принцессой официально, ее признал сам король, с этим никто не мог поспорить. Через несколько минут они с принцем (и с Бекки) уже стояли в центре поздравляющих их гостей, Бекки быстро переводила их слова и ее ответы.