Последняя черта (СИ) - "Ie-rey"

— Ничего, зато кровь чистая идет.

Так они и добрались до Регона — уставшие и слегка побитые, но живые. И мысли Кёнсу все реже посещало старое правило — одиночки умирают первыми. Кай говорил, что все решает стремление, и Кёнсу начинал понимать, что он имел в виду. Ведь Кёнсу не был охотником, а его отправили в путь с ребенком. Но он не погиб, а смог проделать половину пути к Ану, сохранив жизнь и себе, и Фаню. Он не был готов к такому пути, но он непременно хотел добраться до цели. И ведь получалось.

В Регоне Кай провел полдня на торговой площади, а вернулся с толстой тетрадью и почти новым карандашом. Кёнсу недоверчиво смотрел на эти сокровища, которые Кай неловко впихнул ему в руки.

— У тебя огрызок остался от карандаша, и ты временами пишешь что-то на обрывках. Думаю, так тебе сподручнее будет.

Кёнсу таращился Каю вслед и обеими руками прижимал тетрадь к груди, потом сидел и с благоговением водил пальцами по чистым страницам, нюхал их. Карандашом робко вывел на первом листе свое имя, помедлил и дописал “Кай”. К его боку тут же прижался Фань, подергал за рукав и требовательно заявил непреклонным тоном:

— Мама!

Пришлось дописать и третье имя. Фань с торжествующим видом уткнул палец в имя Кёнсу.

— Мама. — Перевел палец на “Кай”. — Папа. — И с улыбкой договорил, указав на свое имя. — Фань.

И со счастливым лицом обхватил Кёнсу за пояс ручонками.

Кёнсу растерянно гладил Фаня по голове и невольно вспоминал слова Кая в начале их совместного пути. Кай тогда посоветовал Кёнсу оставить Фаня с собой, сказал, что вместе им будет лучше. Перепись на Юге не давала гарантий, что найти семью Фаня получится, только надежда и оставалась. Но Кёнсу пришло в голову, что если затея увенчается успехом, ему с Фанем придется расстаться. И с Каем — тоже. И это заставляло сердце сжиматься до боли. Мир длиной в десятки дней на борту воздушной лодки дарил Кёнсу ощущение безопасности куда больше, чем все, что он знал прежде, и чем все, что могло ждать его в будущем.

Ночь под защитой стен Регона позволяла им всем расслабиться, поэтому в темноте просторной комнаты гостевого дома Кёнсу тихо перебрался к Каю. Шмыгнул под тонкое полотно и прильнул к горячему обнаженному телу, разрешил обнять себя, подтащить ближе и владеть собой безраздельно. Под спиной у него сминался ворс мохнатой циновки, а легкое покрывало мешалось, сбивалось складками. Еще и одна из половиц под ними слабо поскрипывала на толчках. Этот звук казался Кёнсу оглушительным, и он боялся, что скрипом они разбудят Фаня, но обошлось. А еще приходилось беречь левую руку Кая, чтобы не растревожить больше положенного подживающую рану.

Кёнсу ловил ладонями твердые скулы, прижимался к губам в нетерпеливых поцелуях и упивался дразнящей щекоткой от щетины. Плотно закрывал глаза, когда чувствовал, как Кай касается руками его тела, оглаживает и без спешки проводит, будто любуется. Кёнсу захлестывало непозволительным счастьем всякий раз, как Кай позволял увидеть свою несдержанность, горячность и неукротимое желание. Тот напор, с которым он льнул к Кёнсу, кружил голову и заставлял захлебываться чувствами, тонуть в них.

— Что будет, когда мы доберемся? — шепотом спросил Кёнсу после, прижимаясь щекой к липкой от пота груди Кая. Переплел свои пальцы с узловатыми и напряженными. — Все закончится?

— Каждый решает сам, где провести черту, — отозвался Кай после продолжительного молчания и легонько сжал пальцы Кёнсу в ладони. — И мне кажется, что свою черту ты уже провел. Много дней назад. А дорога в Ан — это просто новый путь.

Кёнсу опасался предполагать, но ему почудился в словах Кая намек. Поколебавшись, он почти неслышно пробормотал:

— Фань тебя папой зовет. Думаешь, он уже не найдет родных?

— Когда-нибудь ты это узнаешь. Когда он захочет говорить и вспоминать. А пока он, как видно, тоже провел свою черту.

— Ага… — Кёнсу притих, но отбирать руку у Кая не стал. Наслаждался ненавязчивыми поглаживаниями и собирался с духом, чтобы спросить: — Тебе наложник не нужен?

— А у тебя есть кто-то на примете? — С коротким смешком Кай обхватил его свободной рукой за пояс и прижал к себе крепче. — Нет, наложник мне не нужен. Я хочу больше.

Кёнсу осторожно выдохнул, облизнул пересохшие губы и севшим голосом уточнил:

— Тебе же немного осталось, чтобы закончить карту? Где ты еще не был?

— К юго-западу отсюда и дальше Ана — к югу.

— А что, если мы сделаем крюк на юго-запад? Я могу помогать с картой. Если ты, конечно, не хочешь взять других попутчиков.

— Там есть твари, Кёнсу, а ты их не любишь.

— Угу, их не люблю. Но если там будешь и ты, то ничего. Так как?

Кёнсу затаил дыхание в ожидании ответа. Хотя риск был не так и велик, ведь возвращаться Кёнсу не имело смысла, а в Ан они все равно доберутся, чуть позднее, но доберутся и помогут Фаню найти родных, если в этом есть смысл, и если Фань пожелает. Просто отпускать Кая Кёнсу не хотелось совсем. Что бы ни было после, так, как с Каем, уже не будет — Кёнсу знал это точно. И что все определяло стремление — Кай сам так говорил.

И даже если весь мир доживал последние дни в агонии, Кёнсу мог остаться в том мире, который выбрал сам. Пусть даже этот мир ограничивался “Облаком”, Каем и Фанем, безмятежным или наполненным ветрами небом и бесчисленными дорогами.

— В конце концов, я сам решаю, где провести черту, так? — Кёнсу прикрыл глаза, почувствовав, как Кай сжал его пальцы в ладони до легкой боли.

— Верно.

— Побудешь моей чертой?

Кёнсу переплел пальцы, упиваясь касаниями к горячей коже Кая, уловил ответное пожатие и умиротворенно свернулся клубком у Кая под боком, продолжая чувствовать на поясе сильную руку и не желая загадывать наперед.

Быть одиночкой, как оказалось, совсем неплохо, достаточно лишь побороть страх перед принятием решений, нести за них ответственность и не ограничивать себя в стремлениях. И тогда самому можно выбирать, кому верить, с кем идти рядом и какие правила соблюдать, и быть при этом искренним и с самим собой, и с другими.

Кёнсу улегся удобнее, уткнулся носом Каю в шею и тихонько вздохнул.

Утром их ждала новая дорога, но Кёнсу больше не испытывал страха — он предвкушал с радостным ожиданием.