Последняя черта (СИ) - "Ie-rey"

— Совсем. Только и могут, что подохнуть или сгнить подчистую, а устать — нет.

— А это правда, что они людей едят?

— Нет. Нечем. Они же дохлые уже. Просто убивают.

— А те, кого они убили, тоже тварями становятся? — Мир, который Кёнсу знал прежде, от слов Кая покрывался все новыми и новыми трещинами и все сильнее менялся. До неузнаваемости. То ли Кёнсу лгали дома, то ли лгал Кай. Но Каю вроде бы незачем лгать.

— Нет, не становятся. Точно никто не знает, откуда твари берутся. Говорят, что ими становятся те, кто в бурю спрятаться не успел, но это тоже враки. Попавшие в бурю болеют долго и умирают. Убитые тварями тоже просто умирают. И твари обитают в основном именно тут, где бури — большая редкость. Так что твари появляются как-то иначе, но это не то, что мне бы хотелось выяснить. Хотя бы не сейчас.

— А что сейчас тебе хотелось бы? — заинтересовался Кёнсу.

— Я почти закончил карту. По ней потом можно проложить дороги, если знать, где брать воду, где опасно, а где нет. Еще подремонтировать дирижабль не мешало бы или найти получше. Или самому сделать. Чтобы расходы на топливо уменьшить. Ну а потом выбрать место для дома.

— И что, один жить будешь?

— Почему нет? Но людей вообще много. Разных. Может, кто-то помогать захочет. Зачем загадывать так далеко?

— А ты давно этим вот занимаешься? Ну, ходишь везде? Торгуешь? Вроде товаров у тебя нет. Непонятно.

— Когда как. — Кай уселся на палубу и принялся возиться с ремнями на левом сапоге. — Я с самого начала хотел карту сделать, поэтому брал товары, если по пути, а если нет, так просто сам путешествовал. Когда все есть, нужда в торговле отпадает. Ну и часто я нахожу вещи, о которых тут мало что знают, нет смысла ими торговать. Проще отвозить на Юг. Выгоднее.

— Лет пять уже бродишь? — Кёнсу пытался высчитать возраст Кая. Густая борода прятала добрую половину лица, но кожа на открытых участках казалась гладкой. Да и в смоляной черноте волос белых нитей седины Кёнсу не различал.

— Восемь… Да, восемь, — задумавшись на миг, отозвался Кай.

— А дирижабль ты купил или сам собрал?

— Ты книгу пишешь, что ли? — недовольно проворчал Кай, хмуро глянув из-под насупленных бровей. — Отбил у грабителей, немного починил и себе оставил. Они все равно не умели им пользоваться.

— А ты откуда знаешь, как им пользоваться? — не унимался Кёнсу. Даже сел рядышком с Каем и придвинулся ближе, с любопытством ожидая ответа.

— В книжке читал. Сначала все равно не понял, что это. Облазил, начал соображать, думать что и куда, ну и потом дошло. У него даже название есть.

— Какое? — Кёнсу прижал ладони к груди, чтобы сердце не так колотилось. Про книги ему отец говорил, но Кёнсу в жизни не видел ни одной, кроме того большого талмуда, в котором Старший оставлял записи о событиях в селении и имена селян.

Кай поднялся на ноги и отвел Кёнсу к борту у кормы. С внутренней стороны борта, как и снаружи, светлели полустертые символы. Кёнсу не без труда разобрал “Облако”.

Потом Кай заставил “Облако” снизиться — топлива на борту осталось маловато. Выбрал он склон с жидкой рощицей и ручьем, якорь бросил, а после положил ладонь Кёнсу на плечо и удержал, не разрешив спустить лестницу.

— Стой. Надо выждать. Место довольно открытое, но кто знает… Подождем и понаблюдаем.

— Могу лучником побыть, — несмело предложил Кёнсу.

— Умеешь луки и стрелы мастерить, что ли? — В темных глазах Кая заплясали смешливые искорки.

— Нет, лук есть и десяток стрел, могу стрелять. Вроде неплохо выходит.

— Тогда побыть ты можешь. Стрелком. — Кай усмехнулся в кулак, потешаясь над невежеством Кёнсу, потом кивнул в сторону кормы. Пришлось брать лук и стрелы и плестись на корму, в мыслях ругая себя последними словами и вбивая себе в голову, что стрелок и лучник — разные вещи.

Стоять с луком наготове, придерживая стрелу, оказалось утомительно. Кёнсу вскоре переминался с ноги на ногу и поглядывал на Кая, но тот не спешил: замер возле каната, что убегал к земле, и настороженно осматривался. Фань то возле Кёнсу терся, то убегал к Каю, потом потянул Кёнсу за рукав.

— Мама?

Кёнсу горестно вздохнул, опустился на корточки, поправил Фаню неровную челку.

— Кёнсу. Кён-су. Скажи?

— Мама, — выдал неизменное Фань, просиял улыбкой и с детской непосредственностью обхватил Кёнсу руками за шею.

— Нет, я Кёнсу, ну же. Кён-су…

Фань беззвучно пошевелил губами, уставился на Кёнсу, затем выдал:

— Мама Кён-су?

— Еще лучше… — обреченно поник Кёнсу и повернул голову, различив подозрительное фырканье. Кай тихо ржал себе, подлец, умудряясь следить за местностью и слушать болтовню Кёнсу и Фаня. Кёнсу принялся заботливо поправлять неказистую одежку Фаня, гладить по голове и объяснять: — Я не твоя мама, малыш, но мы очень постараемся ее найти. И как тебя только занесло к Белым Шахтам? Не бурей же притащило. Вот придем в Ан, узнаем, откуда ты такой странный взялся, и обязательно тебя маме вернем. Хорошо?

— Мама Кёнсу.

— Я просто Кёнсу, малыш. — Кёнсу затянул пояс потуже поверх грубой рубашонки, огладил плечи Фаня и грустно улыбнулся. — Просто Кёнсу.

— Мама, — упрямо повторил Фань, сжал пальчиками складки тряпья на груди Кёнсу и доверчиво уткнулся мордашкой. У Кёнсу ком к горлу подступил, а руки бессильно опустились. Он такого не помнил. Детей обычно держали отдельно от взрослых и в строгости. Да и маленького Кёнсу никто и никогда не обнимал. Даже отец старался быть с ним строгим. А Фань почему-то вел себя совсем не так, как другие дети в Белых Шахтах и других селениях. Когда Кёнсу гладил Фаня по голове, усаживал себе на колени или еще как баловал, Фань воспринимал это как должное, словно с ним всегда так обращались. И дирижабля Фань не боялся, сновал везде без опаски. Кёнсу даже грешным делом подумал, что, может, на дирижабле Фань и путешествовал раньше, поэтому и следов не осталось, если Фань свалился с воздушной лодки неподалеку от Белых Шахт. Маловероятно, но почему нет?

Кай пару раз на них покосился, но одергивать Кёнсу не стал — наблюдал сам за склоном.

— Ладно, рискнем. От “Облака” далеко не отходите. Оба. И ушки на макушке держать. Оружие прихвати. Да не один лук, олух. — Кай впихнул Кёнсу в руки увесистый дротик. Пришлось взять, хотя Кёнсу меньше всего снова хотел смотреть на это страшненькое оружие в действии.

Кай спустился на траву первым, прихватив емкости для воды. Пока Кёнсу спускался, Кай воду набрать успел и передавал теперь фляги и бутыли Фаню, чтобы тот проворно забирался с ними по веревочной лестнице вверх и сгружал на палубу. После Кёнсу и Фань собирали хворост и сучья на склоне и в ближайших кустах, а Кай отходил дальше с топором в руке и таскал сучья покрупнее.

Вверх они подняли от силы вязанок пять, когда Кай напружинился, принюхался и тихо велел:

— Поднимаемся.

Кёнсу покрутил головой и тоже потянул носом воздух. Сначала особых перемен не заметил, но постепенно запах вокруг стал меняться. Когда же Кёнсу учуял запах гнили четко, его схватили за ногу. Он настолько не ожидал подобного, что с недоумением уставился на левую лодыжку. Рука, что держала его, торчала прямо из земли. Кожа на ней местами отслоилась и висела ошметками. Трава и комья земли под Кёнсу дрогнули.

— Не стой столбом! — глухо рыкнул Кай и рубанул топором по запястью. Кисть отвалилась, шмякнулась на притоптанную траву, а пальцы на ней все равно подергивались, словно обладали собственным сознанием.

Кёнсу неловко шагнул в сторону от резкого толчка, но Кай даже не взглянул на него и принялся рубить топором землю там, где Кёнсу стоял мгновение назад.

— Мама!

Он обернулся вовремя и неловко выставил перед собой дротик. С хлюпающим звуком острие вошло в плоть удивительно легко и мягко. Кёнсу с ужасом смотрел в затянутые белесой пленкой глаза. Лицо будто пополам расколол страшный оскал. По подбородку твари текла слюна, а на щеке болтался кусок полусгнившего мяса.

— Ну же!