Штамм. Закат - Гильермо дель Торо

Первых двух вампиров Эф уничтожил способом, уже не раз доказавшим свою эффективность: сначала сунул в рожу синюю лампу на манер факела, чтобы тварь попятилась, затем отогнал и прижал ее к стене и лишь потом приблизился, чтобы нанести coup de grâce.[5] Оружие из серебра действительно серьезно ранит вампиров и вызывает у них нечто похожее на человеческую боль, а ультрафиолет прожигает их ДНК, как пламя.

Фет использовал гвоздезабивной пистолет – он вколачивал в лица вампиров серебряные гвозди, чтобы ослепить или хотя бы дезориентировать их, а затем протыкал раздутые глотки. На мокром полу извивались высвободившиеся черви.

Пока Эф убивал одних паразитов ультрафиолетом, другие встречали свою смерть под жесткими подошвами Фетовых башмаков. Растоптав немалое количество этих созданий, Василий собрал останки в небольшую банку, которую достал из ящика.

– Это для старика, – пояснил он и вернулся к бойне.

В тот момент, когда они вытесняли вампиров в соседнее помещение, сверху, из бара, донеслись шаги и мужские голоса.

Внезапно рядом с Эфом вынырнул вампир – на нем все еще был барменский фартук – со страшно выпученными голодными глазами. Гудвезер наотмашь саданул тварь мечом, а затем отогнал синей лампой. С каждой новой схваткой Эф набирался опыта – он учился подавлять в себе свойственное врачам милосердие. Вампир забился в угол и жалостно защелкал зубами, но Эф подошел и прикончил его.

Еще два-три вампира выскочили в дальнюю дверь, едва завидев индиговый свет. Но горстка все же осталась – монстры забились под разломанные полки и приготовилась к атаке.

Фет встал рядом с товарищем, держа наготове лампу. Эф двинулся было к вампирам, но Василий удержал его за руку. Гудвезер тяжело дышал, а крысолов был спокоен, деловит, сосредоточен и действовал без малейших признаков беспокойства.

– Погоди, – сказал Фет. – Оставь их для фэбээровских дружков Барнса.

Отдав должное идее Василия, Эф отступил от вампиров с лампой наготове.

– А теперь что? – спросил он.

– Остальные убежали. Там должен быть выход.

Эф взглянул на дальнюю дверь.

– Дай бог, ты прав, – молвил он.

Фет первым спустился в подземелье и пошел по следу высохшей мочи, призрачно светящейся в луче синей лампы. Из помещений под баром путь пролегал через целую систему подвалов, соединенных между собой вручную выкопанными тоннелями. Нашатырные следы вели в самых разных направлениях. Фет выбрал одну из трасс, уходившую в боковой тоннель.

– Мне это нравится, – сказал он, остановившись, чтобы оббить грязь с башмаков. – Все равно что охота на крыс. Там вот так же идешь по следу. С ультрафиолетом даже проще.

– Но как они прознали про эти маршруты? – удивился Эф.

– Они тут трудились не покладая рук. Разведывали ходы, искали пропитание. Ты когда-нибудь слышал такое название – Волстедская сеть?

– Волстедская сеть? Как Волстедский акт? Ты имеешь в виду сухой закон?

– Ну да. Тогда ресторанам, барам, всяким ночным заведениям, где нелегально продавали спиртное, пришлось открыть подвалы, чтобы уйти в подполье в буквальном смысле. Это город, который постоянно достраивает сам себя. Вообрази, что все подвалы и подземные помещения соединены тоннелями, акведуками, трубами старых коммуникаций… Поговаривают, что можно переходить из квартала в квартал, из района в район, вообще не поднимаясь на поверхность. Из любой точки города в любую другую точку…

– Дом Боливара!

Эф вспомнил о рок-звезде, одном из четырех выживших пассажиров рейса 753. Габриэль Боливар выбрал для жилья старое бутлегерское заведение, под которым был обустроен тайный винный погреб, имевший выход в сеть подземных тоннелей.

Они миновали еще один боковой тоннель. Эф оглянулся, проверяя, нет ли погони.

– Откуда ты знаешь, куда идти? – спросил он Василия.

Фет показал еще на один знак, процарапанный в камне – возможно, затвердевшим когтем какой-нибудь твари.

– Что-то за этим кроется, – сказал он. – Как пить дать. Держу пари, что платформа старой кольцевой не более чем в двух кварталах отсюда.

Назарет, Пенсильвания

Августин…

Августин Элисальде поднялся на ноги. Он стоял в хаосе абсолютной темноты. В кромешном осязаемом чернильном мраке, лишенном даже намека на проблеск света. Типа космоса, только без звезд. Он поморгал, желая удостовериться, что глаза открыты. И они таки были открыты. Никаких изменений.

Это смерть? Нигде на белом свете не может быть так темно.

Должно быть, смерть. Так и есть. Он гребаный жмурик.

Или… может, они уже обратили его? Может, он теперь вампир? Тело отобрали, а эта старая его часть, способная думать, заперта в темноте мозга, как пленник на чердаке. Может, прохлада вокруг и твердость пола под ногами – всего лишь проделки разума, возмещающего отсутствие ощущений, и он навсегда замурован внутри собственной головы?

Гус присел, пытаясь увериться в своем существовании за счет движений и отдачи органов чувств. Слегка закружилась голова – глазам не на чем было сфокусироваться, – поэтому он пошире расставил ноги, затем протянул руку вверх, подпрыгнул, но до потолка не достал.

Его рубашка колыхнулась от легкого ветерка. Пахло грунтом.

Почвой.

Он был под землей. Похоронен заживо.

Августин…

Вот, снова. Голос матери. Она звала его, как бывало во сне.

– Мама?

Его вопрос вернулся эхом, и Гус вздрогнул. Он вспомнил маму в том виде, в каком оставил ее: она сидела в своей спальне, в стенном шкафу, под грудой сброшенной с вешалок одежды. Сидела и плотоядно смотрела на сына, обуреваемая голодом новообращенной.

«Вампиры», – сказал тот старик.

Гус повертелся на месте, пытаясь угадать, откуда донесся голос. Ему не оставалось ничего, кроме как следовать за этим звуком.

Он сделал несколько шагов, уткнулся в каменную стену и попытался нащупать дорогу дальше, водя руками по гладкой, слегка изгибавшейся поверхности. Его воспаленные ладони все еще кровоточили – в местах соприкосновения с осколком стекла, которым он орудовал, убивая (нет – уничтожая!) своего брата, обернувшегося вампиром. Гус остановился, ощупал запястья и понял, что наручников, которые он таскал с момента бегства из-под стражи – «браслеты» были соединены цепочкой, но цепочку расстреляли из арбалета охотники, – этих наручников больше не было.

Охотники… Они и сами оказались вампирами. Появились откуда ни возьмись на той улочке в Морнингсайд-Хайтс и вступили в сражение с другими вампирами – ни дать ни взять бой двух группировок в гангстерской войне. Только вот охотники были хорошо экипированы. Вооружены до зубов; отличная координация действий. Колесили на машинах. Ничего похожего на тех кровожадных недоумков, с которыми Гус столкнулся ранее. Столкнулся и уничтожил.

Последнее, что он помнил, – как его закинули на заднее сиденье внедорожника. Но – почему именно его?

Легкое дуновение ветерка снова скользнуло по лицу – как последний вздох самой матери-природы, – и Гус последовал за ним, надеясь, что движется в верном направлении. Стена закончилась углом. Он попробовал нащупать поверхность напротив, слева от себя, и обнаружил то же самое – стена обрывалась острым углом. Посредине была пустота. Словно дверной проем.

Гус наугад прошел немного вперед, и эхо его шагов подсказало, что помещение, куда он попал, шире предыдущего, с более высоким потолком. Здесь тоже ощущался легкий запах, странно знакомый. Гус попытался распознать его.

Есть! Так пахла чистящая жидкость, которой он пользовался в тюрьме, когда получал наряд на уборку. Нашатырный спирт. Пахло слабо, не так, чтобы щипало в носу.

Затем что-то изменилось. Гус подумал было, что мозг опять играет с ним шутки, но быстро осознал: нет, в помещении действительно светлело, только очень медленно. Это – и еще общая неясность ситуации – наполняли его душу ужасом. Наконец он различил две лампы на треножниках, они, широко расставленные у дальних стен, постепенно наливались светом, разбавляя густую черноту.

Гус прижал к бокам полусогнутые руки и сильно напрягся, как это делают мастера смешанных боевых искусств, которых он видел в Интернете. Лампы все разгорались, но очень медленно, едва различимо. Однако зрачки Гуса так расширились в темноте, а сетчатка настроилась так чутко, что глаза среагировали бы на любой источник света.

Поначалу Гус его не распознал. Существо стояло прямо перед ним, не более чем в трех-четырех метрах, но голова его и конечности были настолько бледны, недвижны и гладки, что зрение воспринимало их как часть каменной стены.

Единственное, что выделялось, – пара симметричных темных отверстий. Не черных, но почти черных.