Сказания новой Руси. Рассказы, сказки, памфлеты, эссе - Геннадий Мурзин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, он умер и давно.
– Но воспитательница говорит, что он вечно живой и очень-очень любит детей… Мне так страшно…
– Почему?
– Если он любит детей, как я люблю пирожное, то он может и меня ведь съесть.
– Успокойся. Завтра зайду и скажу заведующей, чтобы убрала с детских глаз это древнее чучело.
Дочь уходит.
– Ну, Сёмушка, обедать будешь? – интересуется жена, гремя посудой.
– Какой еще обед? Днем обедают. А сейчас… Тащи бутылку.
Жена приносит, ставит на стол початую бутылку вина.
– Ты чего? Тут же – язычок смочить, – сердится Семен Тертый. – Давай непочатую… И не с этой мочой…
Жена исправляет ошибку. Семен Тертый наполняет до краев граненый стакан, одним махом опрокидывает.
– Ах, хороша! – восклицает он.
Жена вновь к нему подступает.
– У меня, милый, борщ вкусненький приготовлен. Может, борщецом закусишь?
Муж отрицательно мотает головой. Он вновь наливает и также махом опрокидывает.
– Я тебе, любимый, котлеточки пожарила. Может…
– Спятила!? Я не жрать сюда пришел.
Выливает остатки в стакан и опрокидывает. Жена:
– Возьми вот булочку… румяненькая, с пылу, с жару.
Семена, похоже, проняло.
– Л-л-ладно, д-д-давай.
Он откусывает и тотчас же валится под стол. Долго там шарашится. Потом с трудом встает на четвереньки и возмущенно рычит на жену:
– Т-т-ты что мне з-з-за булочку п-п-подсунула, а? С п-п-первого же п-п-прикуса – с ног в-в-валит!
Последние силы покидают ответственного сотрудника Семена Тертого. Он падает и на кухне раздается могучий храп.
Дамские суждения
1. Кто я такая?
К кому бы я ни подступила с этим для меня болезненным вопросом, все в голос отвечают одинаково:
– Идиотка!
– Но почему?! – восклицательно-вопрошающе произношу тотчас же я.
Подружки – в ответ лишь ржут, как необъезженные молодые кобылицы, а недруги – лишь крутят у виска, намекая, что у меня «не все дома».
Народ, а я отчего-то не согласна. Хоть тресни обушком по башке тут на месте, не согласна.
По утрам, когда гляжусь в зеркало, вижу вполне смазливенькую рожицу с карими большими глазами, по-моему, взирающими умно-проницательно оттуда на меня. Часто ядовито ухмыляюсь, но, клянусь всем святым, умею и мило распускать губки, обычно сложенные симпатичным и аккуратным бантиком, в очаровательной улыбке.
Подружки, когда в хорошем расположении духа и не завидуют мне, снисходят до объяснения:
– Липнешь, – говорят, – с расспросами. Зудишь, – говорят, – и зудишь в ухо. Достаешь, – говорят, – в печенках иногда, – говорят, – сидишь у всех.
Народ, а чего плохого, если я такая настырно-любопытная? Нет, чтобы похвалить… Нет, чтобы одобрительно шлепнуть по округленькой небольшой попке? И сказать:
– А ты, девка, ничего… Приятная во всех отношениях… Хоть спереди, хоть сзади, хоть в анфас, хоть в профиль.
Но нет! Идиотка и всё тут.
Надо бы как-то с этим бороться, да вот беда – средств борьбы не вижу.
2. Женщина должна кому-то нравиться
Потребность кому-то нравиться природой в женщине заложено. Даже тогда, когда она давно отцвела, когда ей давно за… Нет, в эти-то годы особенно. Чем реже мужчины обращают свое внимание, тем острее желание поймать хотя бы мимолетный их восхищенный взор. А если женщина к тому же и услышит из раскрывшихся в улыбке мужских уст комплимент, пусть даже дежурный, – это, если можно так выразиться, круче некуда.
Когда женщина говорит, что она плевать хотела на всё и вся, то она в этот момент, уж поверьте, лжет самой себе и окружающим.
…Тружусь я, если вам интересно, как пчёлка в улье, – день-деньской: потому что помощник нотариуса, которому приходится перелопачивать кучу нормативных актов, а после создавать гражданско-правовые шедевры. Например, завещательные распоряжения. Доход не ахти, но жить можно.
В кабинете нас четверо, то есть трое и плюс половинка. Что еще за «половинка»? На полставки. Шеф, иначе говоря, нотариус, привык считать каждый рубль дохода и расхода, поэтому в штате нет излишеств; посчитал, что для небольшой нотариальной конторы достаточно, если бухгалтерию будет вести человек, принятый на неполный рабочий день, – с восьми до двенадцати.
Кандидатуру на это место шеф отсеивал долго и тщательно. Ну и выбрал… Представил коллективу. Божий одуванчик – ни дать, ни взять. «Точно – за семьдесят» – решила я и не ошиблась. Потом узнала, что пару лет назад Людмила Марковна овдовела.
– Сгорел на работе, – сказала она о муже, поджав при этом тоненькие и сухонькие губки.
Я невольно подумала: «Работящим был…»
Но потом оказалось: Людмила Марковна в слова «сгорел на работе» вкладывала иной смысл; муж-то ее частенько поклонялся Бахусу, из-за того и случился ранний уход в иной мир.
Людмила Марковна с первого дня взяла за правило: являться на работу тютелька в тютельку, ни минутой позже, ни минутой раньше. Как ей это удавалось? Для меня загадка. Я тоже стараюсь: шеф не терпит, как он выражается, расхлябанности. Но мне не всегда удается соблюдать распорядок дня.
Вскоре, наблюдая за Людмилой Марковной, я заметила нечто для меня удивительное. Некий ритуал, что ли.
Половина двенадцатого. Наш бухгалтер, сидевшая прежде будто приклеенная к стулу, встает, подходит к настенному зеркалу и начинает прихорашиваться: приводит в порядок поседевшие и уже поредевшие волосы, поправляет, вооружившись помадой, губы, массирует, чтобы порозовели, щеки, поправляет воротничок наглухо застегнутого платья и одергивает его подол, разглаживая ладонью возможные складочки. Потом возвращается к рабочему столу, берет папку с финансовыми документами, напустив на себя необычайную важность и строгость, исчезает.
Минут через пятнадцать Людмила Марковна возвращается. На ее лице – лучезарная улыбка полного счастья. Я обычно спрашиваю:
– Как шеф? С ним всё в порядке?
Людмила Марковна откликается, но не сразу.
– Он, – говорит она с придыханием и закатывает глаза, – такой у нас лапонька. Скинуть бы мне, – продолжает восхищаться она, – годков несколько, определенно втюрилась бы…
Я умышленно недовольно хмыкаю:
– Тоже мне… В кого тут влюбляться? Маленький, кругленький зануда.
– Эх-хе-хе-хе, – вздыхает Людмила Марковна. – И ничего-то ты, Марго, в мужиках не понимаешь… Поживи с моё и… – она вновь закатывает глаза. – Такой обходительный. Встречает и провожает улыбкой.
Мы понимающе переглядываемся: этой своей дежурной улыбкой он одаривает всех – желанных ему и нежеланных. Но мы не горим желанием разочаровывать ее. Поэтому Людмила Марковна продолжает:
– Какой, право, мужчина! Девчонки, он не забыл про комплимент.
– Интересно…
– Как, – сказал шеф, – вы, Людмила Марковна, сегодня прекрасно выглядите.
В иной ситуации мы бы расхохотались, но здесь, еле сдерживая себя, молчим и киваем в знак согласия головами. Эту фразу мы все выучили наизусть и слышим, сказанную шефом в одной и той же интонации, ежедневно.
Ровно в полдень, не взглянув даже на часы, бухгалтер исчезает. Без нее, этого «божьего одуванчика», всем нам отчего-то становится грустно.
3. Вертихвостка
В соседнем с нами кабинете с недавних пор обосновалась Анька Дроздова. Как и я, помощник нотариуса. Как и я, закончила юрфак универа. Шеф ее взял не за красивые глазки, хотя они у Аньки, в самом деле, прелестны: два небольших вечно сверкающих бриллиантика. Может, глубиной юридических познаний покорила? Сомневаюсь. Соседки мои болтают, что Дроздова – дочь какой-то городской шишки. Папашка позвонил и пристроил. Шеф предпочел бы не брать: все знают, что не любит, как выражается он, «позвоночных». Но обстоятельства иногда выше даже всесильного моего шефа. Соседки вынуждены признать, что шеф, со своей стороны выставляя условия, долго торговался. И не продешевил: первое – это то, что папашка помог нотариальной конторе обзавестись хорошим помещением, почти в центре города, заключив с муниципалитетом договор на аренду на целых 49 лет; второе – заявил, что с Анькой не будет цацкаться и что та станет «пахать» наравне со всеми.
Узнав о новой сотруднице, Людмила Марковна, о которой я рассказала в предыдущей новелле, только многозначительно хмыкнула. Мы поняли ее хмыканье каждый по-своему.
А вчера…
Уже с утра Анька Дроздова забежала к нам. Будто случайно. Присела на минутку, а задержалась на полчаса. Хорошо, что шеф не увидел праздноболтающуюся.
Людмила Марковна все время молчала и не участвовала в нашей болтовне, а только тихо хмыкала. Но вот и она, оторвавшись от сверки годового баланса, подняла глаза, вытянула руки и стала разминать их.
– Мы писали, мы писали. Наши пальчики устали.
Анька, не сдержавшись, хихикнула: молодая, какой с нее спрос?
Людмила Марковна, нахмурившись, проворчала:
