Сказания новой Руси. Рассказы, сказки, памфлеты, эссе - Геннадий Мурзин

– Почувствовал конкурента и…

– Особенный азарт проявился. Захотелось щелкнуть по носу соперника.

– Как, удачно?

– Нормально… Увел девчонку… Оставил на бобах борца. Только между нами, племянница: у Валюшки-то я стал первым мужчиной… Ну, понимаешь?..

Я рассмеялась:

– Трудно не понять.

Дядюшка вздохнул.

– Такие мои дела.

– Испортил девчонку и – в кусты?

– Думал жениться… после того, как всё случилось, однако не срослось.

– У Федорки – всю жизнь отговорки.

– Да… нет… Планировал серьезно.

– Что могло помешать? Может, первый сексуальный опыт пришелся девчонке не по душе?

– Вроде, все было в порядке… Мы еще долго встречались, с полгода, а потом… Не предупредив даже меня, исчезла.

– Как исчезла?!

– Обыкновенно… Тайком уволилась и испарилась.

– Странно. Не пробовал искать?

– Обиделся за ее выходку… К тому же времени тогда не было, чтобы дела сердечные решать.

– Осуждаю, – вынесла я вердикт.

– Не больше все равно, чем я. Хотел бы найти… Хотя бы встретиться… Поговорить… Спустя почти пятьдесят лет, услышать, почему так поступила.

– Что мешает? В Интернете…

Дядюшка сердито прервал.

– А, ерунда! Пробовал… Ни черта! Все говорят: кого угодно можно в Интернете найти. Я пошел и… фиг вам. Более того, племянница: даже друзей юности, с которыми утерял связь, не могу отыскать, а что говорить про женщину, которая могла несколько раз поменять фамилию?

– Да, тяжелая история, – сказала я и стала собираться домой, где меня ждали, в отличие от дядюшки, любимый муж и дети.

Правда подкосила

В райкоме КПРФ идет заседание бюро. У плотно прикрытых дверей стоят и волнуются – Михаил, Ефим и Семен: их сегодня должны принять в члены. Все – прохиндеи еще те. Им эта партия, если честно, – как корове пятая нога. Однако… Уж очень хочется стать авангардом, то есть стать тем, у кого шансов выбиться наверх невероятно много. А выбившись, будут близки к госкормушке. Желание естественное и понятное каждому российскому человеку.

Томление, похоже, закончилось.

Первым проскальзывает в заветный кабинет Михаил. Через пару минут он возвращается – лицо так и сияет. Доволен, значит, и счастлив.

Ефим и Семен – к нему.

– Ну и что?

– Как там?

– Все отлично! Приняли!

Ефим и Семен продолжают любопытствовать:

– А что спрашивали?

– Трудные, поди, вопросы?

– Да, разные.

– Например! – Вскричал один.

– Например! – Вскричал другой.

– Спросили, кто был мой дед… До пролетарской революции.

– А ты что?

– Правду сказал…

– А именно? – Настаивает Ефим

– Ну… Сказал, что… Мой дед владел заводом. Ну, не таким огромным заводом, как, допустим, «Уралмаш», а маленьким-маленьким сахарным заводиком. Меня похвалили за правдивый ответ и приняли единогласно.

Тут и Ефима, второго, пригласили за заветные двери. Вернулся тоже быстро. К нему с расспросами, что да как? Ефим охотно стал делиться:

– Спросили, каково же мое социальное происхождение? Понял сразу, куда удочку закидывают. Принял стойку, то есть насторожился. Прямо и выложил: дед, говорю, до революции владел магазином; не таким огромным, как центральный универмаг в Москве, а маленькой-маленькой лавчонкой.

– Ну и что?

– Приняли! Вы знаете, единогласно!

– Да, – тяжко вздохнул третий, Семен, значит, и взъерошил редкую растительность на затылке, – правильнее – говорить правду, – и скрылся за дубовой дверью.

Этот почему-то долго не выходил. Михаил и Ефим вконец изволновались. Появился наконец-таки Семен.

– Меня тоже единогласно, – грустно сказал он и чуть не заплакал, – не приняли.

– Но почему же, почему?!

Семен покачал головой.

– Не знаю. Я сказал им сущую правду. Как и вы, но… Как и вам, задали тот же вопрос: кем, мол, был мой дед до пролетарской революции?

– Ну и что? – Спросил, затаив дыхание, Михаил.

– Уж не ляпнул ли, что был белогвардейцем? – Спросил, покачав головой, Ефим.

– Я ответил: мой дед владел в Пензе бардаком. Ну, не таким большим бардаком, какой царил в Советском Союзе семьдесят лет, а маленьким-маленьким бардачком… И что райкому КПРФ не понравилось в моих словах – ума не приложу.

В самом деле, в правде-то иной раз и скрыто главное коварство.

Утешил

Похлёбкин с Похмелкиным – односельчане, к тому же дома рядом. Соседи, получается. С детства. Заскакивают на минутку друг к другу. Чаще Похмелкин, чем Похлёбкин. Потому что у того потребность возникает каждым субботним утром – традиция.

Вот и сегодня. Только-только Похлёбкин петух оторался, возвещая деревне о наступлении нового дня, как на пороге – он, Похмелкин, стало быть.

– Привет, соседушко! – излишне бодро выкрикнул Похмелкин. Не дождавшись чего-нибудь ответного, прошел вперед, к столу, сел и сложил руки на коленях. Жена Похлёбкина, баба неприветливая к таким гостям, покосилась, хмыкнув, отошла к печи, где неоправданно демонстративно загремела посудой.

В молчании прошло минут пять. Мужики сидели по разные стороны стола и смотрели друг на друга.

Паузу оборвал все-таки гость.

– Вчерась, слышь-ка, всенародный праздник труда был.

– Это, понимаете ли, не повод, – по-свойски проворчал хозяин, – по утрам шляться.

– Радуйся, слышь-ка, соседушко…

Похлёбкин проворчал.

– Радости, понимаете ли, полные штаны.

– Радуйся, слышь-ка, соседушко, – упрямо повторил Похмелкин и закончил присловьем. – Ранний гость, слышь-ка, – до обеда.

– Утешил, понимаете ли… Чего приперся в такую рань-то, а?

– Так… это… Сказал: праздник вчерась, слышь-ка, был.

– Набуздырялся, понимаете ли? – коротко хохотнув, несколько злорадно спросил Похлёбкин.

– И, слышь-ка, хорошо так… Теперь, – он постучал кулаком по башке, – трешшыт-гудыт. Будто тыща чертей шабаш устраивает… Может… Это… Слышь-ка, найдешь чего-нибудь, а?

Похлёбкин отрицательно мотнул головой.

– Э, милый: такое добро, понимаете ли, и у меня надолго не застаивается.

– Да?.. Беда, слышь-ка… Значит, не полечишь? По-суседски…

– Нет.

– Жаль… Ох-хо-хо… А головёнка-то трешшыт… Может, слышь-ка, плеснешь хоша бы капустного рассольчика? Хороший у тебя рассольчик… лечебный…

– Тыщу раз говорил: наваристая и густая, на мясном бульоне похлёбка – вернейшее, понимаете ли, средство борьбы с главным мужицким недугом. Выхлебаешь чашку – как рукой снимет. Может, налить?

Похмелкин резко отрицательно замотал головой.

– Не хочу! Не надо! Дай лучше рассольчика и поболе.

Похлёбкин принес полнёхонький литровый ковш и поставил перед гостем. Тот дрожащими руками схватил и одним махом выпил. Облизнувшись, крепко крякнув, встал.

– Хо-ро-шо!.. Я, слышь-ка, пойду, что ли… Баба, пожалуй, обыскалась.

– Иди с Богом. Но насчет похлёбки все-таки подумай, понимаете ли… Не в пример полезнее.

Чувак-эsэмэsник

12.56. Начало Его очередного утомительного дня.

Не успел как следует продрать шары и по-настоящему стряхнуть с себя сонливость, а рука долговязого и белобрысого любимца маменьки автоматом уже тянется в сторону прикроватной тумбочки, где лежит скучающий без работы навороченный смартфон, подарок на его недавние именины, подарок динозавров-предков.

Чувак-Димка набивает эсэмэску: «Привет. Как. Классно оторвались». Отправляет. Ждет. Получает ответную эсэмэску от своей чувихи-Ритуськи: «Круто». Он: «Повторим». Снова отправляет.

Это его решение или предложение? Скорее, второе. Почему нет вопросительного знака? Объясню: Димка слывет среди своих грамотеем и про существование восклицательных, вопросительных и прочих знаков знает, но, когда эсэмэсит, ленится и не выбирает, поэтому ограничивается лишь точками. Другие (та же Ритуська не заморачивается) не опускаются и до такой малости, как точки. Понимают друг друга и этого, считают, достаточно.

Через минуту приходит ответ: «Без проблем Где и когда». Димка отвечает: «Вечером проэсэмэсю». Ритуська присылает: «Заметано».

Всё также лёжа в кровати врастяжку и перебирая пальцами ног, сначала Димка долго эсэмэсит с дружком, потом доходит и, как он говорит, до мамуси. Набивает: «Мамусь. Не забудь про скорую сессию. Со мной все в порядке. По ночам оттягиваюсь по полной».

Отэсэмэсившись, Димка неохотно сползает с кровати, долго зевает, потягивается и упёрто смотрит на будильник. Чем сейчас забита его башка? Про занятия в универе, где он уже на четвертом курсе, вспомнил и куда проспал? Вот еще! Не болит голова у дятла: мамусик прилетит, порешает его проблемы с проректором и «уды», как минимум, в зачётке появятся. А больше ему без надобности. А диплом? Не красный, но будет… Какие проблемы?

14.28. Разгар Его столь напряженного дня.

Димка сидит в кафешке, что неподалёку от его «берлоги». С пристрастием, поэтому медленно, изучает меню. Потом подзывает официантку.