Роман Молодой - Сычев К. В.

– Ладно, Юлка, – усмехнулся князь, – еще успеем! А где же красавица Дарья?

– Там, в парилке! – буркнула белокурая Юлка. – Она пришла злая и все еще не отойдет!

– Нечего мне тут проявлять свой нрав! – громко сказал в сердцах князь. – Иди же и поговори с ней! Пусть немедленно ляжет под моего знатного гостя! – он указал рукой на Серкиз-бея. – А если покажет своеволие, тогда отведает моего длинника! Поняла?

– Поняла, батюшка князь! – вздохнула Юлка. – Не сердись, мы сейчас же уломаем строптивицу! Эй, Милка, Тайна и Чарка! – крикнула она, повернувшись к девушкам. – Пошли-ка ублажать наших дорогих и любимых людей! – И они устремились в другую комнату. Князь со своим гостем пошли за ними.

В следующем помещении они увидели стоявшие у бревенчатых стен бочки с водой и две длинные скамьи, на одной из которых сидела обнаженная татарка Дарья. Юлка, видимо старшая банщица, что-то ей сказала и та встала, разглядывая голых мужчин.

– Ох, Ромэнэ! – вскричал Серкиз-бей, глядя на черный треугольник внизу живота девушки. – Нет сил терпеть это! Вот так банька! Я хочу эту кызым, славный коназ, и ничего не могу поделать!

Светловолосые девушки, стоявшие напротив знатного татарина, весело засмеялись.

– Нечего упрямиться, Дарья! – буркнула Юлка, глядя на заветное место пожилого гостя. – Неужели тебе не нравится его дрын? Он достаточно большой! Это могучий муж! Иди же! Он ваших, татарских, кровей!

Дарья нехотя приблизилась к старому татарину, но увидев его желание и страстную готовность, смирилась. – Айда же, батур! – сказала она, прижимаясь к Серкиз-бею. – А теперь люби меня всей своей могучей силой!

– Рахмат тебе, славная кызым! – тяжело задышал татарский князь, хватая девушку и укладывая ее на скамью. – Ах, как приятно!

Глядя на это, не выдержал и князь Роман. – Ну-ка, Юлка, иди же ко мне! – крикнул он хриплым от возбуждения голосом, ложась на скамью. – Мне так хочется сегодня познать тебя!

После парилки и мытья князь с Серкиз-беем вернулись в гостевую светлицу и продолжили пир.

– Ну, как тебе, славный мурза, моя брянская банька? – спросил, отпивая из кубка, князь Роман, как только они уселись в свои кресла. – Ты чувствуешь легкость?

– Да, во всем моем теле – превеликая легкость! – ответил довольный Серкиз-бей. – Особенно в моих чреслах! Я еще никогда так не радовался! Твои люди хорошо знают свое дело! Значит, Брэнэ – славный город, если там живут такие достойные люди!

– Это правда, Серкиз, – грустно молвил князь Роман. – Но нас здесь не ценят ни московские бояре, ни сам великий князь Дмитрий. Обделяют во всем: и в подарках, и в жалованье, и даже в похвале! Если бы не наши боевые походы, у меня бы не было ни такой славной баньки, ни красных девиц, ни добрых яств…

– Эх, брат, на всей земле нет справедливости! – сочувственно пробормотал Серкиз-бей. – И повсюду шастают доносчики! Я хочу поведать тебе одну тайну. Как-то я побывал в тереме самого главного коназа Дэмитрэ и выпил с его людьми несколько чарок вина! А потому как я плохо говорю на языке урусов, они подумали, что я совсем не понимаю их речь и свободно обсуждали свои тайны. Так вот. Они сказали, что Дэмитрэ не должен тебе верить! Кто-то якобы видел, что Иванэ, сын покойного тысяцкэ, казненный за измену, приходил в твою юрту за советом. Потом он взбунтовался и убежал к Мамаю…Но Дэмитрэ, как показалось, не проявил к этим словам интереса и промолчал! Это, конечно хорошо, что он не разгневался на тебя, но ведь не было и добрых слов…Поэтому, Ромэнэ, будь осторожен и не привечай у себя беспокойных людей! И будь готов ответить на любой вопрос Дэмитрэ о твоих отношениях с Иванэ!

– Благодарю тебя, Серкиз! – кивнул головой князь Роман, чувствуя, как его грудь наливается тяжестью. – В самом деле, Москва переполнена доносчиками! Я вижу, что зря не стал сражаться за свою брянскую землю и легко примирился со своей злой участью! Лучше бы я сложил свою голову в жестокой битве, чем обрел бы на старости лет позор и бесчестье!

ГЛАВА 11

ЗАБОТЫ ДМИТРИЯ ОЛЬГЕРДОВИЧА

Князь Дмитрий Брянский только что вернулся с охоты. Несмотря на то, что брянцы не очень любили охотиться в конце весны, князь, желая как-то отвлечься от тягостных дум, приказал своим людям подготовиться и выехать в заповедный лес. За последние годы он редко ходил на охоту, не в пример прежним брянским князьям. Дмитрий Ольгердович настолько часто выезжал из Брянска, ходил в дальние военные походы, что уже позабыл, когда «когда бивал дикого зверя». Его супруга, княгиня Ольга, окруженная боярскими женами, тихо скучала в своем тереме, ожидая супруга из очередного похода. Однако она не роптала, воспитанная в уверенности, что «все ратные мужи ходят на сторону». В самом деле, Дмитрий Ольгердович имел немало возлюбленных и почти не уделял внимания своей супруге. В последние годы они встречались только за обеденным столом. Утром князь принимал пищу в обществе своей ключницы Шумки, родившей ему сына и двух дочерей, или очередной «банной девицы».

«Банными девицами» называли за глаза всех княжеских любовниц, обитавших в его «охотничьем тереме». Они достались князю как военная добыча во время походов или сами добровольно, по приглашению княжеских слуг, поселились у него.

Однако брянский князь любил больше всех немного располневшую, но все еще не утратившую привлекательность сорокапятилетнюю Шумку. В отличие от его супруги, оказавшейся бездетной, Шумка, доставшаяся ему от своего предшественника, неожиданно, уже в зрелом возрасте, первый раз забеременела и, наконец, родила рослого здорового мальчика. Княжеского сына назвали Андреем, но поскольку он родился вне брака, князь не мог назвать его своим законным сыном, однако, пренебрегая «наставительными словами» бояр и владыки, усыновил его, «как жалкого сиротку». Это очень уязвило тогда княгиню, она горько плакала в своем уединении, но ни слугам, ни боярыням своих чувств не открыла. Когда же Шумка последовательно родила и дочерей, обиженная женщина пожаловалась на супруга епископу Григорию. Последний был вынужден побеседовать с князем с глазу на глаз и посоветовал ему «не обижать свою добрую супругу и не привечать греховных девиц». Князь Дмитрий согласился со словами владыки и, к радости своей жены, пожил с ней вместе, «как в молодые годы». Но это продолжалось недолго. Вернувшись домой после битвы на Куликовом поле, брянский князь провел первую ночь в объятиях своей любимой Шумки, а княгиню посетил только через несколько дней. Опять последовала жалоба его супруги брянскому и черниговскому епископу, который вновь поучил князя «праведной жизни». Жалобы княгини и нравоучения владыки рассердили Дмитрия Ольгердовича, и он, создавая лишь видимость супружеского мира, тайно продолжал свою прежнюю связь с любовницами, однако пребывал в состоянии беспокойства. Его мучили совесть и чувство вины перед женой и церковью. В довершение ко всему, брянский князь поссорился со своим дядей Кейстутом, ставшим к тому времени великим литовским князем, из-за того, что не захотел участвовать в его военных походах. Еще изначально, когда Кейстут Гедиминович готовился к свержению племянника Ягайло и захвату Вильно, Дмитрий Брянский не поддержал его. Когда к нему в Брянск приехал посланец Кейстута с требованием присоединиться к его войску, Дмитрий Ольгердович решительно и твердо отказался. Он помнил сражение под Любутском, а потом – вынужденное «трубчевское сидение» – и не хотел новых неприятностей. – Там мой славный дядя помирится с Ягайлой, а я окажусь виноватым во всем! Нет, я на такое не пойду! – сказал он гонцу. Разгневанный Кейстут решил наказать своего племянника и объявил о подготовке похода на Брянск. Но Дмитрий Ольгердович не испугался. – Пусть только сунется! – сказал он на очередном боярском совете. – Тогда узнает, что такое осаждать неприступный город! Это ему не жалкий Любутск, а грозный, «бранный» город, названный так мудрыми людьми! И я – не Роман Молодой, страдающий совестью и набожностью, чтобы отдать свой город и удел без всякой борьбы! Если бы он тогда стал защищаться, никто бы его не одолел! Я недавно осмотрел городские стены, глубокие овраги, дремучие леса с болотами и с радостью подумал, что врагу к Брянску не подступиться!