Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели - Дмитрий Панов

Но приказ есть приказ, и мы начали продумывать, как превратить нашу, явно не приспособленную для этого, «Чайку» во фронтовой штурмовик. Выяснилось, что мы можем подвесить на наш самолет по две бомбы ФАБ-50 — фугасная авиационная бомба, пятидесятикилограммовая, или две АО-25 — авиационная осколочная двадцатипятикилограммовая, и бомбить ими противника с пикирования. О том, что наши деревянные машины будут разлетаться в клочья при первом же удачном попадании пушек противника, думать не хотелось. На боевое задание эскадрилья вылетела в количестве 12 самолетов под командованием Василия Ивановича Шишкина. Бомбы предстояло бросать без прицелов, которых не было на наших «Чайках», на глазок. Появившись над хорошо знакомым нам селом Кочерово, мы действительно обнаружили, что по нему, как тараканы по столу, усеянному огрызками, расползлись немецкие танки: одни стояли на улицах, другие заняли позиции в садах и огородах, где экипажи их наскоро маскировали. Должен сказать, что боевая техника противника под самым Киевом произвела на нас ирреальное впечатление. Только что нас приучали к мысли, что в случае начала войны наши танки пойдут грозным маршем — гремя огнем, сверкая блеском стали под командованием Климки Ворошилова, куда прикажет товарищ Сталин. А выяснилось, что через несколько дней после начала войны немецкие танкисты по-хозяйски устраивали свои машины неподалеку от Киева. По команде Васи Шишкина мы перестроились в правый пеленг на высоте примерно 1000 метров и начали бросать с пикирования бомбы по танкам противника — все занимались этой боевой работой первый раз в жизни. Не стану врать — я не видел, чтобы хотя бы одна наша бомба поразила цель — это было мудрено при таком техническом уровне исполнения. Зато нам досталось — с танков велся сильный зенитный огонь. Стоило нам отлететь километров на десять от цели, как один из наших летчиков, Владимир Евладенко, покинул самолет и на парашюте опустился на землю. На следующий день он возвратился в эскадрилью, доложив, что его подбила зенитка. Хотя, честно говоря, эта версия вызывала у нас сомнение. Было хорошо известно, что младший лейтенант Евладенко не большой любитель летать, а теперь он стал «безлошадным».

Следующие два дня мы барражировали над Киевом, так и не встретив бомбардировщики противника. А уже третьего июля 1941 года наша третья эскадрилья получила боевой приказ произвести воздушную разведку войск противника в районе шоссейных дорог: Киев-Ирпень-Житомир-Новоград Волынский. Это было серьезное боевое задание с большим объемом работы. На него вылетели двое: я, как командир группы, и старший лейтенант М. С. Бубнов. Метеорологические условия были неважными: облачность 8-10 баллов при высоте облаков 1100 метров. Местное время 16 часов.

Прикрываясь облачностью, мы шли по заданному маршруту. В разрывах облаков видели, что по всей трассе разведки движутся колонны войск противника, с запада на восток в сторону Киева. Только я насчитал до 900 танков и 2000 автомашин противника. Кое-где немцы двигались в три ряда: по асфальту автомашины с живой силой, а по обочинам танки и гусеничные спецмашины. В районе Радомышль-Кочерово наши войска перегородили шоссе Киев-Житомир лесными завалами и вели наземный бой с врагом. Разведка была «удачной».

Как я уже говорил, 6 июля 1941 году в наш Васильковский авиагарнизон был подан железнодорожный эшелон из 12 товарных вагонов для эвакуации наших семей на восток страны. В перерыве между боевыми вылетами летчики и техники эскадрильи помогли погрузиться семьям в железнодорожные вагоны, а также погрузить жалкий скарб — личные вещи, которые они захватили в далекий неизведанный путь мытарств и бедствий.

Я уже не раз писал об идиотизме ситуации, когда мы, летчики, налетавшие сотни часов ночью в мирное время, после начала войны не могли использовать это свое умение из-за отсутствия прожекторов, которые исчезли неизвестно куда. Самолеты противника по ночам бомбили наши объекты, а мы, истребители-«ночники», беспомощно наблюдали за этим с земли. Впрочем, и на земле хватало «развлечений». Стоило нашим семьям покинуть ДОСы, как жители села Каплицы, которое было через дорогу от военного городка, ринулись грабить наши квартиры. Сокрушая двери и окна, они тащили все, что им попадалось под руку. Когда я утром пришел в свою квартиру, желая переменить нательное белье, то обнаружил в ней только клочья разорванной бумаги, которую шевелил вольный ветер, проникавший сквозь распахнутые, сломанные топорами окна и двери. Украли много дорогих для меня, как память, да и просто нужных вещей. Украинское крестьянство явно вспоминало времена Махно и Петлюры, когда тянули все, попадающее под руку, и забывало о том почтении, с которым всегда приветствовало армию «москалей», которую сейчас нещадно гнали новые завоеватели. Ради интереса, упомяну украденное из моей квартиры: пар десять прекрасного шелкового белья, привезенного мною из Китая, отличный кожаный диван, ножная швейная машинка, летный американский комбинезон, подаренный мне мадам Чан-Кай-Ши, два приемника СВД-9, прекрасно работавших, стулья, столы, никелированные кровати. Расторопности и трудолюбию крестьян села Каплица можно было только позавидовать. Они, приносившие нам молоко, картошку, кур, яйца, прекрасно знали, где что можно взять. Честно говоря, было обидно. Но в действиях крестьян был несомненный практический смысл — дня через два городок заняли войска противника.

Уже 8 июля 1941 года немцы заняли село Звонковое на реке Ирпень, что километрах в десяти западнее железнодорожной станции Васильков-1. Нужно было произвести разведку обстановки. На нее вылетели младший лейтенант Влас Куприянчик и младший лейтенант Губичев, которые с воздуха установили линию боевого соприкосновения наших войск с войсками противника. Выяснилось, что Киевское училище НКВД вело бой с немцами на западном берегу реки Ирпень. Шишкин проинформировал об этом командира полка Я. В. Шипитова и попросил разрешения перебазировать нашу эскадрилью на аэродром Вильшанка. Ведь нам был прекрасно слышен идущий неподалеку бой, днем был виден дым от разрывов снарядов, а вечером зарево. Немцы могли в любой момент ворваться на наш аэродром. В тот же день мы перелетели в Вильшанку. Перед вылетом нам хорошо было слышно, как на станцию Васильков-1 несколько раз врывались немецкие мотоциклисты, и поднимался невообразимый шум — курсанты отбивали немцев. Почти никто из пятисот этих молодых ребят-курсантов не уцелел.

Война с нашей стороны велась варварскими, по отношению к своим людям, средствами. Мы бешено бомбили село, в которое заползли немецкие танки, сметая дома, убивая людей и скот. Наше командование бросало в бой совершенно неподготовленных пареньков-курсантов, бестолково потеряв уже сотни дивизий. Нам выносили благодарности за разведку, во время которой мы убеждались, что немецкие танки прут к Киеву — плакать надо было. Стоило нам перелететь на аэродром Вильшанка, как оставшиеся в нашем гарнизоне тыловые подразделения принялись уничтожать военное имущество, над которым до последнего дня тряслись, как курица над яйцом. Попробуй летчик не сдай старый изношенный кожаный реглан — неприятностей не оберешься. А здесь подожгли склад с полутора тысячами новеньких летных регланов и с другим дорогим имуществом. Подпалили склад горюче-смазочных материалов, где хранилось 1800 тонн бензина. Огромные факела вырывались из горловин емкостей с бензином и грозно ревели, вознесшись метров на 70, освещая все на десятки километров вокруг. Даже в Вильшанке, находившейся за 18 километров от Василькова, было светло как днем. Высоко вознеслось пламя над двумя горящими деревянными ангарами. Огонь лишь немножко сбил мощный взрыв, прогремевший после поджога склада с боеприпасами. Наш Васильковский авиагородок пылал всю ночь с восьмого на девятое июля 1941 года и догорал весь следующий световой день. Материальные потери были колоссальные. И, конечно, всего этого можно было избежать, вовремя эвакуировав имущество. Но почти до самого подхода немцев к Киеву, судя по официальной пропаганде, наши войска чуть ли не побеждали немцев в приграничном сражении и имущество нашей армии стало как бы заложником этой трескотни, никогда не считавшейся с реальными фактами. Пропаганда оболванивала не только население, но и самих ее носителей. Конечно, все эти запасы можно было перевести на левый берег Днепра, но как же быть тогда с «нашими войсками, героически отбивающими атаки фашистов?» И потому так нужное нам имущество жгли с каким-то садистским восторгом.

Всю ночь, озаряемую васильковским пожаром, мы на аэродроме Вильшанка не сомкнули глаз. Самолеты были готовы к взлету. Судя по бешеному напору врага, сминавшему наши слабые и случайные заслоны, немцы могли сходу ворваться в Киев. Тогда нам предстояло базироваться на одном из аэродромов, на левой стороне Днепра: в Борисполе или Гоголеве. В эти дни немцы не сумели пробиться по Житомирскому шоссе, перенесли острие удара к югу, и Васильков, с прилегающей к нему местностью, оказался в зоне главного удара. Было ясно, что на Правобережье Днепра нам не удержаться. Из штаба дивизии приказали перелететь на левый берег — на аэродром Савинцы, что в 10 километрах южнее города Остер. Нашу же 3 эскадрилью посадили на летной площадке Броварского авиационного полигона, хорошо мне знакомой еще со времени полетов на штурмовиках. Таким образом, одиннадцатого июля 1941 года наш полк перелетел на левую сторону Днепра.