Собрание сочинений. Т. 9. Дамское счастье. Радость жизни - Эмиль Золя

— Ну как, Вероника?

Но это была мать. Утром она собиралась повезти Луизу к своим друзьям неподалеку от Вершмона.

— Маленький Кюш уже пошел, — сказала она. — У него быстрые ноги.

Затем, помолчав, спросила:

— Значит, ей не лучше?

Без слов, жестом, исполненным отчаяния, Лазар указал на Полину. Она лежала неподвижно, словно мертвая, по лицу ее струился холодный пот.

— Тогда мы не поедем в Вершмон, — вздохнула г-жа Шанто. — Почему так упорны эти загадочные болезни?.. Бедная девочка и впрямь очень исстрадалась.

Она уселась, продолжая говорить тихим, монотонным голосом:

— А мы еще хотели выехать в семь! Счастье, что Луиза проспала… Сегодня все одно к одному, сплошные неприятности, словно нарочно. Лавочник из Арроманша явился со счетом, пришлось уплатить ему. А теперь внизу булочник… Опять за месяц ушло на сорок франков хлеба! Не пойму, куда только он девается…

Лазар не слушал ее, охваченный страхом, как бы снова не начался озноб. Но этот непрерывный поток слов раздражал его. Он попытался выпроводить мать.

— Дай Веронике две салфетки, пусть принесет сюда.

— Разумеется, придется заплатить булочнику, — продолжала г-жа Шанто, словно не слыша его. — Он говорил со мной, нельзя ему сказать, будто меня нет дома. Ах! до чего мне надоело хозяйство! Право, это чересчур трудно, в конце концов я все брошу… Если бы Полине не было так плохо, она дала бы нам вперед девяносто франков за содержание. Сегодня уже двадцатое, всего на десять дней раньше… Бедняжка, видимо, еще очень слаба…

Лазар резко повернулся к ней.

— Что? Чего тебе надо?

— Ты не знаешь, где у нее лежат деньги?

— Нет.

— Вероятно, в комоде… Поищи, пожалуйста.

Он раздраженно отмахнулся. Руки его дрожали.

— Прошу тебя, мама… Ради бога, оставь меня!

Эти несколько фраз были произнесены скороговоркой и шепотом в глубине комнаты. Наступило тягостное молчание. Вдруг с кровати послышался тихий и слабый голос:

— Лазар, возьми ключ под подушкой, дай тете, сколько ей нужно.

Оба были поражены. Сначала он отказался, не хотел лезть в комод. Но пришлось уступить, чтобы не волновать Полину. Когда он вручил матери сто франков и вернулся, чтобы положить ключ под подушку, у больной снова начался приступ озноба, который сотрясал ее, как молодое деревцо, вот-вот готовое обломиться. Из ее закрытых глаз скатились две крупные слезы и поползли по щекам.

Доктор Казенов приехал в обычное время. Он так и не встретил маленького Кюша, который, вероятно, озорничал по дороге и застрял в какой-нибудь канаве. Выслушав Лазара, доктор взглянул на Полину и воскликнул:

— Она спасена!

Эта рвота, этот ужасный озноб просто доказывали, что абсцесс наконец прорвался. Нечего больше бояться удушья, теперь болезнь пройдет сама собой. Все очень обрадовались. Лазар пошел провожать доктора и, увидев, что кучер Мартен, бывший матрос с деревянной ногой, выпивает на кухне, он предложил всем чокнуться. Г-жа Шанто и Луиза выпили орехового ликера.

— Я никогда всерьез не беспокоилась, — сказала г-жа Шанто. — Чувствовала, что кончится пустяками.

— Все-таки девочке здорово досталось, — возразила Вероника. — Право, если бы мне подарили сто су, я и то не была бы так рада.

В эту минуту появился аббат Ортер. Он зашел узнать о здоровье Полины и за компанию выпил рюмочку ликера. Он приходил ежедневно, как добрый сосед, но Лазар сразу же заявил ему, что не допустит его к больной, чтобы не пугать ее, а священник спокойно ответил, что ему это понятно. Он ограничивался тем, что служил обедни за здравие бедной барышни, Шанто, чокаясь с ним, похвалил его за терпимость.

— Видите, она выкрутилась и без молитв.

— Каждый спасается как может, — поучительным тоном изрек священник, допивая свою рюмку.

После отъезда доктора Луиза решила подняться наверх, чтобы поцеловать подругу. Полина еще очень страдала, но на это уже не обращали внимания. Лазар весело крикнул ей, чтобы она крепилась; теперь он, ничего не скрывая от нее, даже преувеличивал минувшую опасность, рассказывая, что три раза ему показалось, будто она вот-вот умрет у него на руках. Однако сама Полина, узнав, что она спасена, не проявляла столь бурной радости. Ее просто охватило сладостное ощущение жизни, после того как она мужественно примирилась со смертью. На ее страдальческом лице промелькнула улыбка умиления, она сжала руку Лазара и шепнула ему:

— Ну вот, милый друг, теперь это неизбежно: я буду твоей женой.

Наконец началось выздоровление. Она спала целые дни напролет, спокойно и ровно дыша, погружаясь в целительное забытье. Минуш, изгнанная из комнаты, когда больная была в опасности, воспользовалась тишиной и снова проскользнула туда; вскочила на кровать, свернулась клубочком под боком у хозяйки и проводила там целые дни, наслаждаясь теплом постели; иногда она подолгу, занималась туалетом, вылизывая шерсть, но делала это совершенно неслышно, — больная даже не чувствовала, что она рядом. Матье, тоже допущенный в комнату, лежал на коврике перед кроватью и храпел, как человек.

В следующую субботу Полина проявила первый каприз: она потребовала, чтобы ее маленькие деревенские друзья поднялись к ней наверх. После строгой диеты, которую она соблюдала в течение трех недель, ей уже разрешили съесть яйцо всмятку. Она приняла детей, сидя в кресле, хотя была еще очень слаба. Лазару снова пришлось рыться в комоде, чтобы достать несколько пятифранковых монет. Расспросив бедных детишек, Полина сама расплатилась по «старым счетам», но после этого почувствовала такую усталость, что в полуобморочном состоянии снова слегла в постель, Она интересовалась волнорезами и свайными заграждениями и каждый день спрашивала, крепко ли они держатся. Отдельные балки расшатались, но кузен лгал ей, говоря, что отскочили лишь две-три доски. Как-то утром, оставшись одна, Полина встала с постели, чтобы из окна поглядеть, как разбивается прилив о волнорез; но и на этот раз она переоценила свои силы и упала бы, если бы Вероника не подоспела и не подхватила ее на руки.

— Берегись, я привяжу тебя, если ты не будешь лежать смирно, — шутя твердил Лазар.

Он по-прежнему дежурил по ночам у постели Полины, но часто засыпал в кресле, сломленный усталостью. Вначале ему доставляло огромную радость наблюдать, как Полина впервые ест бульон. Здоровье возвращалось в юное тело, и это словно возрождало его самого. Потом он привык, а когда боли совсем прекратились, перестал воспринимать выздоровление девушки как нежданный дар судьбы. Осталась лишь усталость, нервная разрядка после напряженной борьбы, смутные мысли, что снова начинается безысходная пустота.

Однажды ночью, когда Лазар крепко спал в кресле, Полина услышала вдруг, что он проснулся и у него вырвался тяжкий вздох. При слабом свете ночника она видела его испуганное лицо, расширенные от ужаса глаза, умоляюще сложенные руки. Он прерывисто шептал:

— Боже мой!.. Боже мой!

Встревоженная, она приподнялась и спросила с участием:

— Что с тобой, Лазар? Тебе больно?

Он вздрогнул, услышав ее голос. Значит, она видела? В смущении, не зная, что сказать, он придумал нелепую ложь.

— Нет, ничего… Это ты сейчас стонала.

Опять во сне возник страх смерти, беспричинный страх, словно родившийся из небытия, и он весь содрогнулся от его ледяного дыхания. Боже! Когда-нибудь придется умереть! Это угнетало, душило его, а Полина снова откинулась на подушку, глядя на Лазара с материнским состраданием.

Каждый вечер в столовой, после того как Вероника снимала скатерть, между г-жой Шанто и Луизой начинался один и тот же разговор; Шанто, погруженный в чтение газеты, лишь односложно отвечал на вопросы, которые изредка задавала жена. В течение двух недель, пока Полина была в опасности, Лазар ни разу не спускался к столу; теперь он уже обедал внизу, но сразу после десерта поднимался к выздоравливающей; не успевал он еще дойди до лестницы, как г-жа Шанто снова принималась за прежние сетования.

Вначале она проявляла трогательную заботливость о сыне.

— Бедняга, он очень утомлен… Право, неразумно так рисковать своим здоровьем. Вот уже три недели он не спит… Со вчерашнего дня он еще больше побледнел.

Полину она тоже жалела: бедная девочка так исстрадалась, минутку побудешь наверху, и просто сердце переворачивается. Но вскоре она начинала ворчать, что из-за этой болезни весь дом идет вверх дном: распорядок нарушен, нет возможности съесть что-нибудь горячее, разве это жизнь! Тут она обрывала разговор, спрашивая мужа:

— Вероника не забыла о твоей настойке из алтея?

— Нет, не забыла, — отвечал он, не отрываясь от газеты.

Тогда, понизив голос, г-жа Шанто обращалась к Луизе:

— Как ни странно, но бедняжка Полина не принесла нам счастья. И подумать только, что люди считают ее нашим ангелом-хранителем! Ведь мне известно, какие сплетни о нас ходят… Не правда ли, Луизетта, в Кане говорят, что мы разбогатели благодаря Полине? Как бы не так! Разбогатели!.. Можешь быть откровенна, плевать мне на злые языки!