Пещера Лейхтвейса. Том первый - В. Редер

Фаризант плясал и подпрыгивал, сопровождая пленника, затем начал громко распевать шутовскую песенку, тут же им сочиненную:

Жил некогда Батьяни граф —Имел он очень гордый нрав,Казнить других любил.Разбойником был обозлен,Построил виселицу онИ все вокруг ходил.Вот наступил и казни час,Веревку даже граф припас —Разбойника же нет.«Беда! — Батьяни закричал. —Куда-то вдруг бандит пропал!»Померк надежды свет.Но петля уж припасена…Кому ж достанется она?В нее пролезет кто ж?Но граф хитер был, словно бес —Он сам тотчас же в петлю влез.И был он в ней хорош.Мораль отсюда такова,Что недостаточны слова,Что гордость ни при чем!И что тому, кто виноват,Кто больше, чем бандит, проклят,Не быть ведь палачом!

— Уберите этого человека, — простонал Батьяни, обращаясь к офицерам, — прогоните его, иначе я сойду с ума. Его насмешки доводят меня до исступления.

Но офицеры молчали и не мешали шуту.

— Хорошенький получится список, — продолжал Фаризант, — если на суде будут перечислены все ваши грехи, граф Батьяни. Еще, пожалуй, судьи пожелают покопаться в вашем прошлом. Ведь судьи, говорят, любопытны, да и немудрено, что они захотят знать, кем был раньше любимец герцога. Что-то мы узнаем тогда. Нам расскажут о венгерской пусте, о каком-то нищем цыгане, к которому по ночам крадется графиня, чтобы предаваться преступной любви в его объятиях. Нам расскажут о том, как отпрыск этой преступной любви попадет в графский замок, в то время как настоящий молодой граф оказывается в доме умалишенных. Подумаешь, чего только не бывает на белом свете.

В это мгновение Батьяни зашатался, схватился обеими руками за сердце и упал, как сраженный молнией.

— Он умер, — произнес один из офицеров, наклоняясь к нему.

— Ничего подобного, — расхохотался Фаризант, притрагиваясь к лежавшему на земле графу, — волкодавы из пусты так быстро не умирают. Он только в обмороке. Его расстроили мои причитания и песенки.

Шут наклонился совсем низко к лежавшему без движения графу.

Он весь изменился в лице, когда крикнул ему:

— До свидания, граф Батьяни. Ты очнешься в тюрьме в Висбадене и тогда узнаешь, что от всего твоего величия и дутого великолепия ничего не осталось, кроме глупого воспоминания.

Затем Фаризант выпрямился и побежал, припрыгивая, в палатку к герцогу.

Офицеры, конвоировавшие графа Батьяни, посадили своего пленника в карету и увезли его в Висбаден.

Войдя в палатку герцога, Фаризант вынул из кармана большую щетку и начал крошечными ножницами подрезать щетину.

— Что ты делаешь, — спросил герцог, весело улыбаясь, — зачем ты портишь щетку?

— Она не нужна вам более, — ответил шут, — с вас теперь спала вся грязь.

Герцог улыбнулся и сказал:

— Тебе я обязан, Фаризант, тем, что наконец узнал настоящий характер графа Батьяни. За это даю тебе право испросить какую-нибудь милость.

— Милость? — переспросил Фаризант и как-то странно покосился на герцога.

— Ну да. Говори, чего бы ты хотел?

— Я хотел бы иметь ключ.

— Какой ключ? Не понимаю. Такой, каким открывается ящик с золотом?

— Нет, не то. Просимым ключом я намерен открыть дверь в тюрьму графа Сандора Батьяни. Я прошу у вас милостивого разрешения входить беспрепятственно днем и ночью, по моему желанию, в ту камеру, в которой будет содержаться граф Батьяни.

— Однако странное у тебя желание, — сказал герцог, — я уверен, что каждый из моих офицеров попросил бы себе чего-нибудь другого, а не ключа от тюремной камеры. Но я обещал тебе исполнить твою просьбу, так оно и будет.

Шут преклонил колени и поднес руку герцога к губам.

— Теперь только я уверен в том, что Батьяни не удастся бежать, — пробормотал он.

Вдруг за стенами палатки послышались шум, беготня и суматоха. В палатку быстро вошел весь покрытый пылью и грязью человек, по-видимому, совершивший долгую поездку верхом. Это был курьер от короля прусского, судя по форме. Он подошел к герцогу, вынул из кожаной дорожной сумки письмо с сургучными печатями и передал его герцогу, отвесив низкий поклон.

— Дайте свечу, — приказал герцог.

Поручик Ремус взял со стола подсвечник с тремя свечами и, стоя в стороне, светил герцогу, пока тот открывал письмо.

Читая послание, герцог, видимо, пришел в сильное волнение. Наконец он опустил руку с письмом, глубоко вздохнул и обернулся к находившимся в палатке офицерам.

— Я получил очень важное известие, — произнес он, — в делах Европы наступает знаменательный переворот, который отразится также на моей стране. Господа, три дня тому назад начались военные действия между королем прусским Фридрихом и императрицей австрийской Марией Терезией. Упаси нас Господь от вмешательства в эту борьбу. Она будет долгая и кровопролитная. Но как бы там ни было, а мы должны быть наготове. Мы должны стянуть войска во Франкфурт, где они должны будут ожидать моих приказаний. Вместе со всей моей армией во Франкфурт отправится и этот тысячный отряд, пробывший целый месяц на Нероберге только в угоду хвастливости графа Батьяни. До поры до времени я откладываю поимку разбойника Лейхтвейса, надеясь на то, что моя полиция сумеет если не обезвредить его совершенно, то, по крайней мере, положить известные пределы его деятельности. Вернемся же во дворец в Бибрих. Еще сегодня же я соберу совет для обсуждения тех мер, которые должны быть приняты для блага страны.

Офицеры обнажили шпаги и в один голос воскликнули:

— Да здравствует Карл Нассауский, наш вождь и повелитель!

Герцог милостливо поблагодарил офицеров. Затем он накинул плащ и в сопровождении небольшой свиты уехал к себе во дворец в Бибрих.

В походном лагере на Нероберге поднялась суматоха. Весть о том, что бесцельная и бессмысленная осада Нероберга снята, распространилась с быстротой молнии. Все солдаты были чрезвычайно рады этому известию.

Спустя час по направлению к Висбадену двинулась вся осадная армия и на Нероберге не осталось никого.

На высоком выступе скалы стоял шут Фаризант и смотрел вслед удалявшимся солдатам. Но в эту минуту Фаризант уже не имел своего обыкновенного жалкого вида. Он стоял, выпрямившись во весь рост. В больших глазах его сверкал мрачный огонь, грудь подымалась.

— Итак, война, — глухо произнес он, — война непримиримого Фридриха с Марией Терезией. Не скоро будет конец этой борьбе. Я знаю заранее, я предчувствую это. После многих лет упорной борьбы мой великий король, гениальный Фридрих, будет победителем и знамена Австрии преклонятся перед его победоносным мечом. Я вижу, великий Фридрих, как твой орел парит в вышине, и ничто не остановит его гордого полета. Но ты борешься с врагом вполне достойным тебя, великий Фридрих. Мария Терезия — гениальнейшая женщина своего времени, и в груди ее пылает отвага героя. Она умеет воодушевлять свои полчища. Орел вступает в борьбу со львом, и озадаченные людишки узрят великое зрелище. Страна покроется потоками горячей, красной крови. Сотни, тысячи, десятки тысяч людей погибнут в этой борьбе, и смерть будет иметь обильную жатву. Но что это? Небо покрылось багряным заревом. Весь горизонт пылает. Комета!.. Вот он, зловещий предвестник войны, мора и глада!.. Несчастный мир, несчастная Европа!