Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2 - Александр Дюма

Внезапно один из местных начал оттеснять толпу локтями и кулаками, другой пытался освободить себе место смиренностью своих молитв, и тотчас же появились капуцин и нищий.

Нищий столь жалобно начал лопотать на своем неаполитанском наречии, что казалось, ему действительно осталось жить считанные часы на этом свете:

— Один лишь грано[142], сеньор генерал! Один грано, сеньор генерал! Я умираю с голоду, я не ел уже три дня!

Францисканец говорил гнусавым голосом, который отличает этих учеников Святого Франциска, и при этом призывно гремел мошной с побрякивающими в ней несколькими су:

— Господин князь, подайте что-нибудь во имя душ рыбаков, что вот уже более тысячи лет обретаются в чистилище и до которых дойдет ваш клич, несмотря на шум, нас окружающий, если, конечно, чистилище не находится в центре земли.

Ему вторил нищий:

— Сеньор генерал!

Тогда как капуцин затягивал:

— Господин князь!

Наконец Мане знаком показал, что хочет говорить.

Оба замолчали.

— Мой друг, — обратился Мане к капуцину, — если души ждут в чистилище уже тысячу лет, они могут подождать еще несколько дней, тогда как этот несчастный не ел уже семьдесят два часа, и нельзя терять ни минуты, иначе он может умереть с голоду.

Забрав мошну у францисканца, он раскрыл ее и высыпал ее содержимое в шляпу нищего, после чего вернул мошну пораженному капуцину и повернулся к кучеру:

— Avanti! — закричал он. — Avanti!

Кучер пустил лошадей в галоп и не останавливался до самых ворот гостиницы «Виктория».

CX

КОРОЛЬ ЖОЗЕФ

На следующий день, в полдень, едва молодые люди позавтракали, какой-то всадник передал от министра следующее послание:

«Господин граф,

я буду вас ждать сегодня к трем часам, чтобы иметь возможность представить вас Его Величеству, который вчера вечером пошел навстречу моим просьбам и согласился принять вас. По возвращении из королевского дворца мы пообедаем. Я представлю вам свою дочь, герцогиню Лавелло, которая желает с вами познакомиться.

Прошу вас передать вашему другу капитану Мане, адрес его мне неизвестен, следующее приглашение, и я надеюсь, он к нам присоединится в пять или шесть часов вечера».

Рене передал второе приглашение Мане, извещающее его о том, что он, как его друг, также удостоен чести быть приглашенным к министру.

К трем часам граф Лев стоял перед Саличети; министр был готов, а его карета подана.

Король Жозеф, старший из братьев, добровольно передавший свои права старшинства Наполеону, воздавая должное его гениальности, был человеком тридцати четырех лет, с мягким и приветливым выражением лица и натурой настолько же миролюбивой, сколь воинственен был его младший брат.

Он был первым в семье, которую Наполеон обожал, кого он решил возвести на трон; но следует также упомянуть, что и на троне, как и в жизни, Жозеф от всех отличался тем, что беспрекословно и самоотверженно подчинялся своему брату.

Нет ничего более любопытного, чем восемь или девять томов переписки между Жозефом и Наполеоном, в которой он называет императора «Ваше Величество», а Наполеон его — «брат мой».

Многие из этих писем по своему содержанию являются советами, некоторые — приказами, и весьма любопытно наблюдать за тем, насколько лучше своего брата короля Наполеон, которому не приходилось бывать в Неаполе, изучил королевство и его топографию и его нравы. Письма Наполеона продиктованы в большей мере под впечатлением мягкости и доброты Жозефа: его брат не мог допустить слабости королевской власти, не терпел великодушия ни к разбойникам, ни к их посредникам, ни к их священникам.

Так было и с маркизом Родио, получившим свой титул из рук Фердинанда и Каролины. При Жозефе он продолжил и возглавил партизанскую войну, а когда был схвачен под Пуильей с оружием в руках, был предан суду. На судебном совете он представил себя военнопленным и скоро добился помилования. Но очень скоро по высочайшему приказу был собран второй совет, который и осудил его. Короля в городе не было, а Саличети отдал приказ расстрелять его.

И когда Жозеф выразил сожаление по поводу того, что ему не было дозволено вынести помилование, Наполеон написал ему пространное письмо, выдержку из которого мы приводим ниже:

«Поскольку вы сравнили неаполитанцев с корсиканцами, помните, что когда войдете в Ниоло, следует повесить на деревьях сорок повстанцев, и террор должен быть таким, чтобы ни один больше не шелохнулся. После моего возвращения в Великую армию восстал Плезанс, я послал туда Жюно, который преподнес все так, будто никакого восстания не было, сославшись на французский дух; я послал ему приказ предать огню две деревни и расстрелять предводителей восстания, среди которых оказалось и шестеро священников. Это было исполнимо, все успокоилось, и так будет всегда.

Вы видите террор, который исходит от королевы. Конечно, я не предлагаю вам следовать ее примеру. Но он не менее действен, чем просто сила. Если бы вы вели себя более сурово и энергично, ни калабрийцы, ни кто бы то ни было еще лет тридцать не посмели шевельнуться.

Я заканчиваю свое письмо тем же, чем начинал его. Вы будете королем Неаполя и Сицилии, у вас будет три или четыре года мирного времени; если вы будете вести себя мягко и праздно, если твердой и решительной рукой не возьметесь за бразды правления, если будете прислушиваться к гласу народа, который и сам не ведает, чего он хочет, и если вы не искорените повсеместные злоупотребления и укоренившийся грабеж теми способами, которых вы знаете предостаточно, и если вы не заставите вам служить и французов, и корсиканцев, и швейцарцев, и неаполитанцев, и не будете вооружать корабли, вы ничего не добьетесь. И через четыре года, вместо того, чтобы быть полезным мне, вы только будете приносить мне одни хлопоты, потому что лишите меня моих средств.

Запомните хорошенько то, что я вам говорю: судьба вашего королевства зависит от ваших же поступков по возвращении в Калабрию. Никого не прощать. Если нужно, прикончите по меньшей мере шестьсот повстанцев, они отняли у меня гораздо больше солдатских жизней. Предайте огню дома тридцати самых видных жителей в каждой деревне и раздайте все их имущество солдатам. Разоружайте всех жителей, разграбьте пять или шесть крупных селений из тех, которые ведут себя хуже всех.

Почему бы, когда восстала Калабрия, не реквизировать половину имущества и не раздать армии? Это было бы большим подспорьем для нее и одновременно уроком на будущее. Мягкое поведение никогда не укрепит ни одно государство. Нужны жесткость и чрезвычайные меры. Подобно калабрийцам, которые убивают наших солдат, я лично издам декрет, согласно которому буду конфисковывать в пользу армии половину доходов провинции; но если вы начнете с того, что сделаете своим принципом утверждение, что они не повстанцы и всегда были преданы вам и вашему великодушию, которое не что иное, как слабость, это окажется пагубным для Франции.