Императорская Россия - Евгений Анисимов

М. М. Сперанский.

Заглянем в источник

Модест Корф передал, со слов Сперанского, тот роковой для последнего разговор с царем. В целом нет оснований ему не верить – многое из поведения и манер императора известно и по другим источникам:

«…Александр вдруг переменил и вид, и осанку, и начал самым суровым голосом, с переменою всегдашнего “ты” на холодное “Вы”: “Нам надо объясниться, Михайло Михайлович, я уже давно замечаю, что вы идете против меня, а теперь вполне в том убедился”. Остолбеневший Сперанский хотел что-то вымолвить, но государь не допустил до того и вообще, продолжая речь с чрезвычайной живостью и свойственным ему многословием, не дал своему слушателю выговорить и после почти ни слова. В самых раздраженных выражениях, в тоне грозного судьи перед обличенным преступником, с такими подробностями, которые едва ли мог бы уловить и стенограф… Александр стал обвинять его главнейшее в том: 1) что, стоя у кормила правления, он при всех случаях худо о нем отзывается и даже в секретарской комнате не раз громко говорил о предстоящем будто бы падении империи; 2) что он стремился расстроить ее финансовыми своими мерами и посредством усиленных налогов возбудить ненависть против правительства; 3) что он жертвует благом государства из привязанности своей к французской системе; 4) что, не довольствуясь общим преобразованием всего государственного строя, в которое вовлекал государя своими софизмами, он замышлял уничтожить даже и последнее звено, соединявшее Россию Александровскую с Петровскою – через ломку Сената; 5) что, несмотря на вверенный уже ему обширный круг дел, он старался еще более его расширить и покушался проникнуть в дипломатические тайны, употребляя для того во зло влияние свое на некоторых чиновников министерства иностранных дел; 6) что он готов был, чтобы только не встречать никаких более препон своим замыслам и своему властолюбию, пожертвовать даже личными своими чувствами и соединиться с прежними известными своими врагами Армфельдом и Балашовым – Я знаю, – продолжал государь, – что вы предлагали им составить вместе с вами какой-то триумвират, через который проходили бы все государственные дела, а я, стало быть, представлял бы у вас уже только роль пешки!»

Александр I был очень сложным, противоречивым человеком. Он был склонен к позе, самолюбованию, многие считали его злопамятным, фальшивым и неискренним. В то же время он был добр и сентиментален. Порой император мог казаться «слабым и лукавым» (по словам Пушкина), но никому – ни либералам, ни консерваторам – не удавалось подчинить его себе, сломить его волю. Он почти всегда избегал явных конфликтов, но умел добиваться своего и, как многие его предшественники, был особенно подозрителен, мнителен, когда заходила речь о святая святых – самодержавной власти. Жертвой этой подозрительности и мнительности и пал Сперанский, когда со своими проектами незаметно приблизился к этой святая святых, к той знаменитой «игле Кощея Бессмертного», которая хранится в яйце, а яйцо – в утке, а утка… и т. д.

Начало Кавказской войны

При Александре I Российская империя сделала свои первые роковые шаги на Кавказе: к России была присоединена Грузия. В конце XVIII века Грузия не составляла единого государства. Восточная Грузия (Картли-Кахетинское царство) после неоднократных просьб царя Ираклия II к русскому монарху была включена в сферу интересов России согласно Георгиевскому трактату 1783 года. С кончиной Ираклия II в 1801 году его царство было ликвидировано, Восточная Грузия стала принадлежать России. В 1803—1810 годы Россия присоединила и Западную Грузию. «Под сенью дружеских штыков» грузины нашли спасение от своего врага – Персии; грузинская знать довольно быстро вошла в русскую элиту (вспомним генерала Багратиона), но с той поры русские чиновники и генералы диктовали Грузии законы империи. Кроме того, вхождение Грузии в состав Российской империи положило начало Кавказской войне, когда Россия пришла в столкновение с вольными горцами Северного Кавказа, через земли которых пролегал имперский путь к Тифлису.

«Надежда» и «Нева»

В 1803—1806 годы капитаны И. И. Крузенштерн (шлюп «Надежда») и Ю. Ф. Лисянский (шлюп «Нева») первыми в русском флоте совершили кругосветное плавание, побывали в Японии, в Новоархангельске – столице русских владений в Северной Америке, открыли немало новых островов, составили сотни карт мирового океана, собрали уникальные коллекции. Корабли шли вместе только часть пути. «Нева» вернулась в Кронштадт в июле, а «Надежда» в августе 1806 года. Экспедиция продолжалась около 3 лет, причем «Нева» впервые совершила безостановочное плавание от Кантона (Южный Китай) до Портсмута за 142 дня.

Это были трехмачтовые шлюпы, т. е. корабли с прямым парусным вооружением, с небольшими экипажами: на «Надежде» плавало 58, а на «Неве» – 47 человек. Оба судна были куплены в 1803 году в Англии, приведены весной в Петербург и уже летом вышли из Кронштадта в плавание. «Надежда» доставила в Японию русское посольство во главе с Н. П. Резановым (его предельно идеализированный облик представлен в спектакле Ленкома «Юнона и Авось». На этом корабле служил волонтером граф Ф. И. Толстой-«американец», знаменитый скандалист, бретер и дуэлянт, прославившийся своими проказами. В наказание за дерзость и хулиганство Крузенштерн высадил Толстого на острове Ситху возле канадского берега, откуда тот, весь покрытый татуировками, с приключениями добрался до России. По возвращении в Кронштадт в 1808 году «Надежда» была зафрахтована американским купцом для перевозки товаров в Нью-Йорк, но в декабре этого же года шлюп затерло во льдах возле Дании, и он погиб. «Нева» прожила дольше: в октябре 1808 года под командой капитана Л. А. Гагемейстера она совершила новое плавание в Америку, в Новоархангельск, а потом на Камчатку. «Нева» погибла зимой 1813 года у острова Круза в Тихом океане.

Две войны с Наполеоном

Как и отец, как и все Романовы, Александр I любил разводы, парады, фрунт, великолепную выучку печатающих шаг по плацу полков, был строг и придирчив к малейшему нарушению уставов… Но при этом он не любил войны, его не тянуло, как Фридриха Великого или Наполеона, в гущу сражения, под огонь и пули… А между тем в начале XIX века война стояла у порога… Да она, собственно, никогда и не прекращалась с того момента, как во Франции началась революция. Никто не прислушался к предупреждениям Екатерины II, писавшей, что эта революция непременно выродится и на смену республиканцам придет новый Тамерлан. И когда он пришел, и имя ему было Буонапарте, многие не почувствовали этой угрозы новых тамерлановых завоеваний. Как вспоминал посланник первого консула генерал Дюрок, встретившийся с Александром I, ему было крайне неловко, ибо царь в разговоре употреблял слово «гражданин», которое уже вышло из употребления во Франции. Прощаясь с Дюроком Александр сказал: «Передайте Бонапарту – не нужно, чтобы его подозревали в стремлении к новым завоеваниям»… Но логика политического развития вела Александра к столкновению с Бонапартом.

«Восток» и «Мирный»

Два других русских корабля – «Восток» и «Мирный» – в 1819—1821 годы навсегда прославили Россию как родину великих первооткрывателей. Под командованием Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева они совершили плавание в Южное полушарие и 28 января 1820 года открыли неведомую прежде миру Антарктиду. «Восток» – трехмачтовый 16-пушечный шлюп – был построен на Охтинской верфи в 1818 году, «Мирный» в том же году спустили на воду в Лодейном Поле. После возвращения из героического плавания к берегам Антарктиды «Мирный» использовался как плавучий склад, а в 1830 году был разобран на дрова, «Восток» разобрали еще раньше – в 1828 году.

И тут немалую роль сыграли личные чувства Александра I. В мае 1802 года в Мемеле он познакомился с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом и его супругой королевой Луизой. Она произвела неизгладимое впечатление на Александра, он в нее влюбился. Да и император очень понравился Луизе, заметно отличаясь от мешковатого, угрюмого супруга-короля. Казалось они, Александр и Луиза, были созданы друг для друга.

Император, – писала обер-гофместерина королевы Луизы графиня Фосс, – чрезвычайно красивый мужчина, какого только можно себе представить. Он белокур, его лицо необычайно привлекательно, но держится он скованно. У него превосходное, чувствительное и нежное сердце… Император самый любезный мужчина, какого можно себе представить. Он чувствует и думает как порядочный человек. Бедняжка, он совершенно покорен и очарован королевой.

Это был упоительный и, скорее всего, платонический роман – Александру часто было важно само ухаживание, облекавшееся в трепетную романтическую форму, которая, по его убеждению, исчезала от плотской близости. Но политические последствия этого романа оказались вполне реальные. Так случилось, что в своем неуемном стремлении к мировому господству Наполеон растоптал Пруссию, унизил ее, загнал короля и прелестную Луизу на единственный свободный кусочек прусской территории – в Восточную Пруссию. Конечно, дело было не только в возмутительном поведении Наполеона по отношению к прекрасной даме. Дело в том, что он, набравшись сил, грубо нарушил принятые в монархическом обществе Европы обычаи, повел себя как парвеню и нахал. Во-первых, он объявил себя пожизненным консулом, а потом провозгласил себя императором. Для монархического салона Европы это было равносильно тому, что в аристократическую гостиную вошел бы переодетый конюх! Когда в марте 1804 года Наполеон арестовал и расстрелял во рву Венсенского замка герцога Энгинского, отпрыска Бурбонов, мир с ним стал уже невозможен. Как записал сардинский посланник в Петербурге Жозеф де Местр, «возмущение достигло предела. Добрые императрицы плачут. Великий князь Константин в бешенстве, Александр I глубоко огорчен. Французских посланников не принимают». Начался обмен резкими нотами. И тут Наполеон оскорбил Александра I, намекнув, что когда убили Павла I, то было бы странно, если бы кто-то из-за границы вмешался в это дело… Осенью 1805 года Александр I поспешил в Берлин, и там произошла новая, трогательная встреча с Луизой. Прусский король, королева, император устроили сцену в стиле средневековых романов: ночью они идут в подземелье, где во тьме и сырости стоит гроб Фридриха Великого, и клянутся в вечной дружбе, благоговейно целуют холодный камень. Но жизнь не роман, не пройдет и пары лет, как Александр будет обниматься не с прусским другом, а с Наполеоном.