Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

Наконец-то книга, существовавшая лишь в голове Маркса, могла стать реальностью. Однако с того момента, как контракт был подписан, разум и тело Маркса взбунтовались: проблемы с печенью усилились до такой степени, что он был «не способен ни думать, ни читать, ни писать — даже статьи для «Трибьюн». Он говорил Энгельсу: «Мои недомогания приведут к катастрофическим последствиям, так как я не могу начать работать над книгой для Дюнкера, пока мне не станет лучше и мои пальцы не начнут меня слушаться» {45}.

В конце концов Маркс послал своему другу в Манчестер план первой части, но Энгельс счел его «очень, очень абстрактным». Он извинялся, что не в состоянии понять написанное, говорил, что работа на фабрике притупила работу его мозга {46}. Однако Маркс был настолько раним, что критика Энгельса выбила его из колеи, он даже не смог написать ответное письмо. Эта задача легла на плечи Женни.

«Всю последнюю неделю Карл был настолько плох, что совершенно не мог писать. Он надеялся, что ты поймешь по невнятному стилю его предыдущего письма — его печень и желудок опять взбунтовались… Ухудшение его состояния в первую очередь нужно отнести к отсутствию нормального отдыха и нервному возбуждению, которое теперь, после залючения контракта с издателем, только усилилось и усиливается с каждым днем по мере того, как он понимает, что не в состоянии завершить работу» {47}.

Женни и Энгельс знали, что любой контракт — это пытка для Маркса. За 15 предыдущих лет, начиная с приезда в Париж, Маркс ни разу не уложился в срок, каким бы щадящим он ни был, либо просто разрывал контракт (единственным исключением был «Манифест Коммунистической партии»). Проблема была не в безволии, а в излишне пытливом уме. Маркс просто не мог отложить исследования и начать писать. Он был в восторге от всего неизвестного и чувствовал, что не может излагать свою теорию на бумаге, пока не поймет всех сторон его постоянно меняющейся, злободневной темы.

Разумеется, это было невозможно; лабиринты знания были бесконечны и постоянно менялись, и хотя он был готов блуждать по ним вечно, до конца дней своих, контракт требовал, чтобы он остановился. Именно здесь и начиналась пытка, постепенно переходившая из его сознания на его тело. Маркс понимал необходимость срочной работы, говоря Вейдемейеру: «Я должен провести мой предмет через огонь и воду и не позволять буржуазному обществу превращать меня в машину для зарабатывания денег» {48}.

На самом деле риск этого был минимален; Марксу просто нужно было найти виноватого. 29 апреля, через 27 дней после того, как он послал план первой части Энгельсу, Маркс снова писал ему: «Мое долгое молчание можно объяснить одним словом: неспособность писать. Это было тогда (это в некоторой степени сохранилось и сейчас) — не только в литературном, но и в физическом смысле слова. Несколько обязательных статей для «Трибьюн» я продиктовал своей жене, но даже и для этого потребовались нешуточные усилия и применение сильных стимуляторов. Никогда прежде у меня не было таких сильных приступов боли, и я некоторое время боялся, что это склероз печени». Он сказал, что доктор рекомендовал прекратить работать, отправиться путешествовать и вообще «побольше шляться» {49}.

Энгельс велел Марксу немедленно приехать в Манчестер. Маркс должен купить билет первого класса, Энгельс его оплатит, а Женни пошлет денег, чтобы покрыть все расходы, связанные с отсутствием Маркса {50}. На следующий день Маркс написал, что приедет через пять дней, простодушно добавив: «Со вчерашнего дня я чувствую себя намного лучше» {51}.

Женни тоже, казалось, испытывала облегчение от вмешательства Энгельса. Семья не уставала удивляться переменам, произошедшим в Марксе после этого вмешательства. На самом деле им не стоило этого делать: Энгельс предложил Марксу форменное бегство от самого себя и всех обязанностей — от долгов, от срока сдачи книги. Он соблазнял его хорошей едой, хорошим вином и хорошими сигарами в надежде, что усиленная релаксация возродит его уставший гений. Энгельс писал Женни, что вытащил Маркса на двухчасовую прогулку верхом — и что Мавр теперь «с большим энтузиазмом относится к этому занятию» {52}.

Маркс оставался с Энгельсом до конца мая, как раз до того срока, когда нужно было отсылать издателю первую часть книги. Вместо этого он написал Лассалю письмо, наполовину состоящее из правды, наполовину — из смехотворных оправданий. Он описывал свою болезнь, лекарства, которыми его пичкали, и рекомендации доктора «отложить на некоторое время интеллектуальные труды, заняться верховой ездой и больше отдыхать… С большим внутренним сопротивлением я внял советам доктора и настоянию семьи, уехав к Энгельсу в Манчестер». Он просил Лассаля вежливо объяснить все Дюнкеру, однако ни словом не обмолвился, когда можно ожидать его рукопись {53}.

Вернувшись в Лондон, Маркс объявил себя здоровым и готовым к работе. «Самое проклятое обстоятельство — это то, что моя рукопись является настоящей кашей, и большая часть ее рассчитана на последующие разделы, — жаловался он Энгельсу. — Так что мне нужно сделать подробные комментарии и указатель, где и на какой странице следует искать материал, с которым я хочу работать в первую очередь».

Другими словами, в тот день, когда Маркс должен был сдать готовую работу, он на самом деле только начинал организовывать свои записи. Это было необходимо, без всяких сомнений: у него накопилось 800 страниц {54}.

К середине июля рукописи все еще не было, а финансовая ситуация, еще больше пострадавшая за то время, пока он был в Манчестере, требовала, чтобы он почти все свое время проводил, зарабатывая деньги. Лондон переживал рекордную жару, а Маркс каждый день ходил в город пешком или ездил на омнибусе, чтобы занять и перезанять денег у знакомых — только для того, чтобы отдать долги другим знакомым. Жара была настолько интенсивной, что Темза почти пересохла, от нее оставался лишь ручей из сточных вод, и зловоние не давало дышать {55}. Маркс сообщал Энгельсу, что ситуация совершенно невыносима и Женни страшно ею озабочена: «Все эти неприятности послужили причиной очередного нервного срыва моей жены, и доктор Аллен, который, конечно, подозревает, откуда ноги растут, но не знает реального положения дел, настойчиво повторяет мне, что он не может исключить опасность воспаления мозга или чего-то в этом роде, если она не отправится на морской курорт отдохнуть». Маркс считал, что у болезни Женни две причины: ежедневное напряжение и «призрак окончательной и неизбежной катастрофы» {56}.

От отчаяния Маркс обратился в кассу взаимопомощи, которая рекламировала займы без банковского поручительства на сумму от 5 до 200 фунтов исключительно на основе частных рекомендаций. За Маркса поручились Фрейлиграт и знакомый бакалейщик, Маркс потратил два фунта на необходимые для оформления займа операции… но в конце концов в кредите ему было отказано. Он снова обратился к Энгельсу. Он послал ему список на трех листах — свои расходы и долги — и спросил мнения друга, видит ли он выход из финансовой неразберихи, в которой он оказался. В соответствии с его списками самые большие долги у него были в ломбарде, далее туда входили налог, плата за обучение, медицинские услуги и подписка на газеты. Маркс подсчитал, что даже если он резко сократит расходы, забрав детей из школы, переехав в рабочее общежитие, отослав Ленхен и ее сестру в Германию и питаясь одним картофелем, — у него по-прежнему не будет денег, чтобы расплатиться с кредиторами.