Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

Энгельсу Маркс сказал, что уверен — вторую часть написать и напечатать будет легко, однако позднее, в течение месяца, признавался, что пишет очень понемногу и прогресс крайне невелик {46}. «В некотором смысле я завидую, что ты живешь в Манчестере, поскольку там ты свободен от этой войны мышей и лягушек. Здесь же я вынужден продираться сквозь все это болото и делать это в таких условиях, которые забирают у меня время, которое я мог бы использовать для работы» {47}.

К декабрю Маркс, можно сказать, тонул. Он рассказал Энгельсу, что его вызвали в уездный суд за неуплату мелких долгов; он заплатил 5 фунтов, чтобы урегулировать проблемы «Das Volk» с типографией, и три месяца подкармливал Бискампа, поскольку тот был болен и не имел возможности зарабатывать {48}. Маркс звал Энгельса в Лондон на Рождество. Помимо того, что это доставило бы радость им с женой, это было «абсолютно необходимо для девочек, чтобы в доме вновь появились люди. Бедные дети измучены домашними неурядицами» {49}.

Действительно, трудно представить, как Женнихен и Лаура (15 и 14 лет) справлялись со всеми тяготами жизни семьи. Они были свидетелями творческих мук своего отца, видели его гнев против заговора его противников, чувствовали унижение, когда кредиторы стучали в двери их дома. В письме к жене Фердинанда Женни нарисовала картину жизни своих дочерей исключительно розовыми красками: «Обе наши прелестные, высокие, выросшие девочки делают нас абсолютно счастливыми, благодаря своему очаровательному, дружелюбному и скромному характеру. Все свободное время, остающееся у них после школы и дополнительных уроков, они тратят на младшую сестренку, играя с ней и балуя ее. В ответ на их доброту эта малышка с каштановыми кудряшками каждый раз несется им навстречу с распростертыми объятиями, и когда девочки приходят домой, пройдя через очаровательную зеленую долину, неся свои ранцы и папки для рисования, у нас всегда происходит торжественная церемония воссоединения всей семьи, словно девочки только что вернулись из кругосветного путешествия» {50}. Это Женни пишет о том самом месте, которое недавно описывала как грязный и унылый район, где грязь прилипает к сапогам так, что невозможно оторвать от земли ногу… {51}

Истина лежит, по всей видимости, где-то посередине между двумя этими описаниями. Уверенно можно говорить о том, что обе старшие дочери Маркса выросли очень умными и развитыми девочками. В 1859 году Женнихен вновь стала первой ученицей школы, а Лаура взяла два вторых приза {52}. Они говорили и читали на английском, немецком, читали на итальянском, немного знали испанский (по крайней мере, в пределах «Дон Кихота») {53}. Они играли на фортепьяно, пели дуэтом, рисовали портреты. Они получили то воспитание, на которое только могли рассчитывать девочки среднего класса в Англии. Однако помимо этого благодаря своему отцу они хорошо разбирались и в политике.

В конце декабря Женни сообщила, что ее старшая дочь окончательно приняла на себя обязанности переписчика статей для «Трибьюн». В письме Энгельсу на Рождество (несмотря на приглашение Маркса, он так и не приехал в Лондон на праздники) она философствует на тему того, как поменялись роли в их семье (она шутливо замечает, что больше всего ей жаль одного: она не может требовать пенсии за то, что столько времени работала секретарем Маркса), а также размышляет о минувшем годе страданий и бед. Женни пишет: «Если бы было хоть чуть-чуть легче, я могла бы найти смешные стороны даже в наших неприятностях, однако любой юмор гаснет, когда один из нас вынужден постоянно сражаться с морем мелких неприятностей; никогда я не чувствовала себя столь подавленной, как сейчас, когда наши дорогие девочки, такие цветущие и милые, тоже вынуждены терпеть нашу нищету. И в довершение всего все наши затаенные надежды, связанные с книгой Карла, пошли прахом из-за этого заговора молчания в Германии» {54}.

Женни часто отмечала, что, каким бы тяжелым ни было их положение, Маркс всегда оставался оптимистом — так сильна была его вера в успех его идей. Временами она, словно извиняясь, называла себя единственным реалистом в их семье, видя, что вся их жизнь была наполнена чередой предательств. Но никогда Женни не усомнилась в исключительности ума Карла — она сомневалась лишь в том, что его идеи будут приняты и поняты. У нее не было веры в способность общества к пониманию его идей. Как закаленная в боях революционерка, она считала, что единственным способом расшевелить общество была бы бомба — и такой бомбой полагала следующую работу Маркса. Она говорила Энгельсу: «Вторая часть прервет этот летаргический сон — и тогда эти лентяи набросятся на него с удвоенной яростью, намеренно храня молчание относительно научного характера его работы. Посмотрим» {55}.

Возможно, Женни вновь обрела надежду, потому что месяц назад в Англии вышла другая спорная книга, мгновенно сделавшая автора знаменитым. Чарльз Дарвин ворвался на сцену 22 ноября, представив свой труд «Происхождение видов путем естественного отбора» {56}. В кругу Маркса первым прочитал ее Энгельс и сказал, что это «абсолютно потрясающе… Никогда прежде не был сделано столь грандиозной попытки продемонстрировать эволюционное развитие в природе, и уж конечно — никогда не был достигнут такой великолепный эффект» {57}.

Маркс сказал, что это книга, «которая, основываясь на естественной истории, подводит базу под наши идеи» {58}. Маркс и его друзья месяцами обсуждали книгу Дарвина и революционную силу науки. Либкнехт пришел к заключению, что Дарвин, сидя в своем загородном английском доме, «готовил революцию, сходную с той, которой посвятил себя Маркс, живя в эпицентре социальных потрясений; только Дарвин выбрал иную точку приложения сил» {59}.

Книга Дарвина была раскуплена в один день, и Женни осталось утешать себя тем, что и книгу Маркса ждет такой же прорыв. Она вцепилась в эту надежду, как утопающий вцепляется в спасательный плот.

Однако вместо того чтобы работать над крайне важной второй частью, Маркс весь следующий год провел, ведя словесные баталии с бывшим членом распущенного во Франкфурте Национального собрания, который теперь был учителем географии, журналистом и провинциальным политиком в Швейцарии. Маркс полагал, что ведет бой за будущее партии, однако его друзья начинали с тревогой посматривать на то, как он тратит свое время и ошеломляющее количество денег на юридические и литературные споры, вспыхнувшие из-за оскорбления, которое ему стоило бы проигнорировать.

История началась со слухов, распущенных в мае 1859 года вокруг одного события. В то время Франция и Австрия находились в состоянии войны из-за территориальных претензий Австрии на Северную Италию. Старый друг Маркса Карл Блинд сообщил ему, что немецкий демократ Карл Фогт получил от Наполеона III деньги в обмен на согласие вести профранцузскую пропаганду — от своего имени и от имени тех, кого он сможет подкупить. Фогт и его друзья быстро организовали в Швейцарии выпуск газеты и начали активно продвигать идею, что Франции следует отдать предпочтение в борьбе с Австрией {60}. Маркс обожал сплетни и пересказал этот лакомый кусочек Энгельсу в письме от 18 мая, сказав, что Фогт продался Буонапарте {61}. Также он пересказал слух о Бискампе, который опубликовал в «Das Volk» непроверенные обвинения и послал экземпляр Фогту для ознакомления и ответа {62}. В ограниченном и небезопасном мирке немецких беженцев связи и неожиданные союзы были переплетены сложнее, чем любая паутина. Маркс был тесно связан с «Das Volk», и Фогт, во времена «Neue Rheinische Zeitung» бывший антагонистом Маркса, немедленно обозвал именно его источником того, что сам охарактеризовал как «возмутительную ложь» {63}.