Здесь, под северной звездою... (книга 1) - Линна Вяйнё
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, да. Это уж ваше дело, Коскела, а не наше. Мы ничего не навязываем.
Итак, было решено, что торппа через год перейдет Аксели. Прикинув свои возможности, он предпочел сохранить отработку. Денежная арендная плата не сулила ему выгоды, поскольку он не мог рассчитывать на заработки. Главное — теперь их уже не будут донимать обязательными дополнительными работами. Конечно, его могут вызвать в пасторат, но он имеет право и отказаться, если занят.
Все складывалось как нельзя удачнее. Аксели чувствовал себя новым человеком.
Пасторша сказала мужу:
— Интересно будет посмотреть, как он станет себя вести теперь, когда даже закон поощряет его дерзость? Говорят, он ухаживает за дочерью Кививуори. Бедная девочка!
— Я слышал мимоходом, как он говорил другим работникам: «Вот теперь господа кусают себе пальцы!..» И потом еще добавил язвительно: «Когда нищие рады — господам нож острый».
— Да. Их типичное выражение. Внешне-то он научился соблюдать правила приличия... Пусть он хоть раз забудется, тогда в шестнадцатом году мы еще посмотрим!
Но именно теперь Аксели вел себя безупречно. Не то чтобы дерзить или глядеть угрюмо — напротив, он был даже очень любезен и вежлив. И о социализме он как будто позабыл. Это замечали даже в товариществе. Особенно сердился Анттоо, на которого действие закона не распространялось:
— Его идеалы теперь под рубахой девчонки Кививуори!
Халме возмутился:
— К-хм! Надо же дать время и любви! Я согласен предоставить ему идейный отпуск на то время, пока они пережинают высшие мгновения своей жизни. Мне думается, их любовь поднимется к вершинам духа и увенчается браком. Рассматривая данный вопрос, опять-таки с точки зрения пауки о душе, я бы сказал, что аура их любви очень светла. Я рад видеть, что молодые люди берут на себя общую ответственность за жизнь, и мне не хотелось бы в этой связи слишком подчеркивать значение того, что находится под упомянутой тобою частью одежды.
Затем он еще кашлянул раз-другой, и Анттоо опустил глаза, ибо с Халме он все-таки спорить не решался. Но зато по дороге домой он уж поворчал вволю:
— Ишь, черт!.. Если бы ты не жрал одну траву, то, может, и сам бы понял значение того, что под рубахой... Ах, трам-тарарам! Другие получают свои торппы обратно, а мне ни шиша... Да, да!.. Ай-яй!.. Пропади ты пропадом весь этот проклятый мир!
А у Теурю говорили:
— Значит, это перст божий, что мы своевременно разделались с Лаурила! Теперь бы окаянного не выкурить.
Что касается Отто Кививуори, то закон был словно нарочно придуман для него. Теперь барон не имел права согнать его. А денежная форма аренды означала, что он теперь мог заниматься хорошо оплачиваемыми строительствами и печными работами. Барон в бессильном гневе заявил, что ни под каким видом не примет у Отто отработки.
— Я не желайт мой глаза видаль тебя в полях!
— Господин барон сердится напрасно. Я буду платить аренду деньгами. И коль скоро с моей поденщиной покончено, то давайте договоримся: о прошлом не поминать.
— Я тебя, шорт, забывайт никогда! Нынче большой человек с законом. Выселение вступайт в сила тысяча девятьсот шестнадцатый год, когда закон прочь.
— К тому времени будет прочное социалистическое большинство и закон утвердят окончательно.
— Плати аренда — управляющий будет принимайт. И не смейт показывалься перед мои глаза. Поди прочь. Нет дорошо.
Наступило ослепительно светлое вербное воскресенье, солнце сверкало на поверхности медленно таявшего снега. Аксели вышел встречать Элину, которая собралась в Коскела с первым официальным визитом. Она, конечно, бывала здесь и раньше, но сейчас совсем иное дело. Прежде она приходила попросту, а теперь оробела.
Особенно боялась она Юсси. Дома столько говорили о том, как он может отнестись к невестке! И Элину охватила радость, когда Юсси, здороваясь, пробормотал что-то сердечное и сказал:
— Что, девушка, пришла поглядеть, куда прялку ставить?
Не так-то легко было Юсси отказаться от торппы. Но он сам переборол это в себе, не подав и виду, как ему тяжело. Он не мог содержать торппу без Аксели и ясно понимал, что, женившись, сын не останется у него на прежних условиях. Если не дать ему торппу — он уйдет.
Против Элины Юсси ничего не имел. Он знал, что она хоть и держалась барышней, но дома и за скотом ухаживала. Это уж Анна научила ее всяким господским манерам.
Алма приняла невестку со всей сердечностью. Но она и любую девушку встретила бы точно так же. Ради мужа она готова была оставить торппу хоть сейчас. Итак, все шло хорошо. Если и случались какие-то заминки, то их обходили молча, стараясь или совсем забыть о них, или по крайней мере не вспоминать до лучших времен.
Горницу за сенями только что натопили. В ней пахло свежим постельным бельем и гарью давно нетопленной печи. Но в шестистекольное окно ласково и празднично светило солнце вербного воскресенья, ложась теплыми пятнами на сплетенные из тряпочек половики, по которым, видно, еще не ступала ничья нога. Элина сидела и все улыбалась. Если у нее что-нибудь спрашивали о предстоящей свадьбе, она только смотрела на Аксели и продолжала улыбаться. Пусть он говорит.
На другие вопросы она отвечала с застенчивой покорностью, но сама разговора не начинала. Младшие братья сидели рядышком на кровати. Девушка в Коскела была явлением исключительным. Мальчики понимали, что жизнь должна как-то измениться, и радовались этому. Алекси, которому исполнилось семнадцать, покашливал в руку и перекидывал ногу за ногу. Ему хотелось выглядеть мужчиной. А тринадцатилетний Аку все старался спрятаться за спину брата и оттуда поглядывал на Элину, улыбаясь своей лукавой улыбкой. Иногда братья начинали между собой возню — Аку тихонько щипал Алекси.
Сам жених сидел на стуле; то и дело поправляя брюки ил коленях, и тоже сиял задумчивой улыбкой. Взгляд его, казалось, говорил: теперь каждый должен сказать все, что полагается говорить в таких случаях.
Затем Алма осторожно, словно извиняясь, объяснила, что им с отцом нужно построить отдельную избу.
— Я-то тебя не боюсь, но у нас не водится, чтобы было две хозяйки в доме. А врозь мы скорее поладим.
Элина даже вздрогнула при этих словах, но тут же поняла, что Алма не хочет ей зла. Солнце сияло все ярче.
Затем он провожал ее домой. Лесной дорогой они шли не спеша. То держались за руку, то под руку, то легонько толкали друг
