Здесь, под северной звездою... (книга 1) - Линна Вяйнё
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Много дней в семье царила странная атмосфера. Об Аксели избегали говорить. Когда Оскару как-то намекнули о возможном сватовстве Аксели, он после первого разочарования отнесся к делу в общем одобрительно. Он не считал, что его сестра слишком хороша для Аксели. Но и ему нелегко было привыкнуть к мысли, что приятель, знакомый до кончиков ногтей, будет спать в одной постели с его сестрой. Наконец уже все внутренне приготовились и ждали. Дело было только за Аксели. А он медлил. Уже и Анна склонялась принять неизбежное. Отто же всячески старался устранить последние препятствия.
— Народные училища! О дьявольщина! Собираются в национальных костюмах на лоне природы и поют, взывая к небу: «Финляндия мне всех милей...» или: «Песня, звени над берегом Аура!»
Хотя все было уже ясно, развязка не наступала. Все знали, что должно было произойти. Но события имели свои собственный ритм. Что-то должно было созреть, прежде чем родится слово. Молодые люди знали чувства друг друга, но что-то в них еще не было готово. И вот на масленице это наконец произошло. Деревенская молодежь устроила в Кививуори катанье с горы. Сначала катались па салазках, но Аксели до того разошелся, что выволок сани, стоявшие под навесом у конюшни. На них поместилось много народу. Сидели в обнимку, и Элина оказалась в объятиях Аксели — разумеется, не случайно. Аксели чувствовал, как она вздрогнула, словно пугаясь его прикосновения, но когда сани помчались вовсю, она доверчиво прижалась к нему и он крепко сжал ее плечи. Это и было объяснением в любви.
Потом они остались вдвоем. Оскар с остальными пошел в деревню и, уходя, крикнул:
— Ты вытащил сани, так ты их и убери!
Аксели взялся за оглобли, а Элина сказала:
— Тебе тяжело. Дай-ка я подтолкну.
— Садись в сани!
— Так ты не сдвинешь.
— Такого воробышка я отвезу хоть...
Он усадил ее в сани и потащил их в гору, стараясь дышать беззвучно и делая вид, что ему вовсе не тяжело. Остановился у конюшни. Элина не встала с саней, и он сел рядом с нею. Теплый зимний вечер был тих. Лишь издали доносился неясный гомон молодых голосов, да в конюшне похрустывали сеном лошади, то и дело затихая, как будто они прислушивались в ожидании чего-то. А так как ничего не происходило, хрустенье начиналось снова. В сыром вечернем воздухе пахло конюшней и сеном. На фоне снега и неба темнел знакомый силуэт торппы. Бутылка в мягкий снежной шапке маячила на хмелевом шесте. Света и окнах не было.
Аксели взял прутик и ставил им точки на чистом берегу. Элина натянула юбку на ноги.
— У тебя чертовски красивые стеганцы.
— Ой, что ты.
— Но какая же у тебя маленькая ножка, если она поместилась в этот игрушечный лапоток?
Ноги совсем спрятались под подол, хоть ничего стыдного тут не было.
— Правда, ты и сама-то маленькая.
— А вот и нет!
Элина выпрямилась.
— Ты мне почти под мышку. Смотри-ка.
Он протянул руку над головой Элины. Затем рука уж невольно опустилась ей за плечи. Девушка не вырывалась, но прижала руки к груди, словно ей было стыдно самой обнять парня. У Аксели вырвался глубокий вздох, в котором можно было все-таки разобрать имя девушки.
Элина всхлипнула. Потом она вдруг испуганно вскочила. Аксели тоже встал.
— Придешь завтра в семь... ну хоть к развилке Теурю?
— Приду... А сейчас мне пора.
Элина побежала к крыльцу, потом вернулась, поцеловала его и, задыхаясь, прошептала:
— Я приду... конечно, приду... но сейчас мне пора, я должна идти.
Она побежала, оглянулась, быстро взбежала на крыльцо и открыла дверь, потом снова спрыгнула на нижнюю ступеньку и сказала:
— Доброй ночи!..
После этого она скрылась в дверях, словно спасаясь бегством.
Аксели стоял возле саней, позабыв, где он и что с ним. Когда Элина вернулась, чтобы сказать «доброй ночи», его руки потянулись к ней, но после ее исчезновения они бессильно опустились. Ответить что-либо он был не в состоянии. Лишь через некоторое время он очнулся, тихо простонал что-то и зашагал домой.
Элина вбежала в свою горницу, сняла шубку и бросила на пол. Она метила на стул, но не попала. Потом она села на кровать, всхлипывая и улыбаясь в темноте. Снова вскочила. прошлась по комнате взад и вперед, поправила волосы и взглянула в темное зеркало.
Раздеваясь, она никак не могла снять через голову нижнюю юбку, которая цеплялась за волосы. Наконец она забралась под одеяло и долго лежала на спине с открытыми глазами, сдерживая дыхание. Потом тихо рассмеялась и снова всхлипнула.
Она еще слышала, как отец, кашляя, пошел в конюшню. И только на рассвете усталость навеяла на нее беспокойный сон.
Пасмурные вечера. Прогулки в обнимку. Горячие объятия и поцелуи в темноте, при расставании у крыльца Кививуори. Иной раз и слова просились на язык. Однажды Аксели сказал:
— Я, видишь ли, такой простой парень, что это у меня совершенно всерьез.
Это и надо было сказать именно так. Элина, которая больше не стыдилась своих чувств, прошептала тихо:
— Я знаю...
Они пока не строили никаких планов. Аксели предполагал, правда, что отец, вероятно, уступит ему торппу. Но это не так уж важно... Не стоит и думать пока.
— Что у вас говорят?
— Ничего.
В Кививуори действительно ничего не говорили. Однажды ночью Анне не спалось. Она тихо вошла в комнату дочери. Луна светила в окно, и мать молча глядела на красивую головку спящей. Слезы навернулись ей на глаза, и, сложив молитвенно руки, она прошептала:
— Господи Иисусе!.. Если уж так нужно, то... благослови их, господи... Я же не... Я только добра хочу... Не ради греховной гордости я... Дай свое благословение, господи Иисусе... если уж... Я хотела как лучше... Но если ты решил по милости твоей... то благослови их, господи Иисусе Христе!..
И она тихо вышла из горенки. Распущенная
