Собор Святой Марии - Ильденфонсо Фальконес

— Я сожалею, — с грустью произнес он, — сожалею, что отдал тебя…

— Молчи, — перебила она. — Прошлого не существует. Не за что просить прощения. Начнем жить с сегодняшнего дня. Смотри, — сказала Мар, беря его за руку, — море. Оно ничего не знает о нашем прошлом.

Оно здесь и никогда не потребует от нас объяснений. Звезды, луна, они тоже здесь и продолжают светить, радуя нас. Какое для них имеет значение то, что произошло давным-давно? Они с нами и поэтому счастливы.

Ты видишь, как они сверкают на небе? Стали бы они это делать, если бы наше прошлое волновало их? Разве не началась бы буря, если бы Бог захотел наказать нас? Мы одни, ты и я, без прошлого, без воспоминаний, без вины, без чего бы то ни было, что могло встать на пути нашей… любви.

Арнау посмотрел на небо, потом на Мар, на маленькие волны, которые потихоньку накатывались на берег бухты, даже не разбиваясь. Он посмотрел на скалу, которая защищала их и, казалось, качалась в тишине.

Он повернулся к морю. Ему нужно было поведать ей нечто такое, что вызывало боль, то, о чем он поклялся перед Святой Девой после смерти его первой жены и от чего не мог отказаться. И он стал рассказывать, глядя любимой в глаза, шепотом.

Когда он закончил, Мар вздохнула.

— Я знаю только одно: никогда в жизни я не оставлю тебя, Арнау. Я хочу быть с тобой, возле тебя. Всегда. На тех условиях, которые ты сам предложишь.

На рассвете пятого дня прибыла фелюга, с которой сошел только Гилльем. Все трое встретились на берегу.

Мар отошла от мужчин, чтобы дать им обняться.

— Боже! — вздохнул Арнау.

— Какой Бог? — спросил Гилльем, чувствуя комок в горле. Он отстранился от Арнау и улыбнулся, сверкая своими белоснежными зубами.

— Тот, который над всеми, — сказал Арнау, и на его губах тоже заиграла улыбка.

— Иди сюда, девочка моя, — позвал Гилльем, протягивая руку Мар.

Она подошла к ним и обняла обоих за талию.

— Я уже не твоя девочка.

— Ты всегда ею будешь, — поправился Гилльем.

— Конечно, — подтвердил Арнау.

Так, обнявшись, они пошли к хижине и присели у потухшего костра.

— Ты свободен, Арнау, — сообщил Гилльем и протянул ему приговор.

— Скажи мне, что в нем, — попросил Арнау, отказываясь брать документ. — Я никогда не читал бумаги, которыми занимался ты.

— В нем сказано, что у тебя отбирают имущество… — Гилльем внимательно посмотрел на Арнау, но не заметил никакой реакции, — и что тебя приговорили стоять в течение года по воскресеньям перед церковью Святой Марии в покаянной одежде. Что касается остального, то инквизиция дарует тебе свободу.

Арнау представил себя босым, одетым в покаянную тунику, с двумя крестами, нарисованными на ногах, перед входом в церковь.

— Я должен был предугадать, что ты добьешься этого, когда увидел тебя в зале заседания трибунала, но я был в таком состоянии…

— Арнау, — перебил его Гилльем, — ты слышал, что я сказал? Инквизиция отбирает все твое добро.

Арнау немного помолчал.

— Я был бы мертвым, Гилльем, — ответил он, — сам Эймерик пришел за мной. А с другой стороны, я бы отдал все, что у меня есть… было, — поправился он, беря Мар за руку, — за эти последние дни.

Гилльем перевел взгляд на Мар и увидел восторженную улыбку и блестящие глаза. Его девочка счастлива. Он улыбнулся ей в ответ.

— Я думал…

— Предатель! — шутливо упрекнула она и смешно надула губы.

Арнау взял ее за руку.

— Как я понимаю, решение короля не выступать против ополчения, должно быть, стоило много денег.

Гилльем кивнул.

— Спасибо, — сказал Арнау.

Оба мужчины посмотрели друг на друга и замолчали.

— Хорошо, — заговорил Арнау, нарушая молчание, — а как ты? Как ты жил все эти годы?

Когда солнце стояло в зените, все трое отправились на берег. Гилльем подал знак капитану, чтобы тот подошел к бухте. Арнау и мавр поднялись на фелюгу.

— Одну минутку, — попросила их Мар.

Женщина повернулась к бухте и посмотрела на хижину. Что теперь ее ждет? Наказание покаянием, Элионор.

Мар опустила глаза.

— О ней не беспокойся, — утешил ее Арнау, ласково поглаживая по голове. — Она не будет нам досаждать, узнав, что у меня нет денег. Особняк на улице Монткады является частью моего имущества, которое теперь принадлежит инквизиции. Баронессе остается только Монтбуй. Ей придется отправиться туда.

— Замок, — пробормотала Мар. — Он тоже достанется инквизиции?

— Нет. Замок и земли мы получили в качестве приданого от короля. Инквизиция не может отобрать это как мое имущество.

— Жаль крестьян, — с грустью произнесла Мар, вспоминая день, когда Арнау отменил дурные обычаи.

Никто не говорил о Матаро, о доме Фелипа де Понтса.

— Будем жить дальше… — начал было Арнау.

— О чем ты говоришь? — перебил его Гилльем. — У тебя будет столько денег, сколько потребуется. Если вы захотите, мы можем снова купить особняк на улице Монткады.

— Это — твои деньги, — возразил Арнау.

— Это — наши деньги. Смотрите, — сказал мавр, обращаясь к обоим, — у меня, кроме вас, никого нет. Что мне делать с деньгами, которые я раздобыл благодаря твоей щедрости, Арнау? Они ваши.

— Нет, нет, — повторил Арнау.

— Вы — моя семья. Моя девочка… и человек, который дал мне свободу и богатство. Или вы не хотите, чтобы мы были одной семьей?

Мар протянула руку Гилльему. Арнау забормотал:

— Нет… Я не это хотел сказать. Однако…

— Значит, деньги остаются у нас, — снова перебил его Гилльем, — или ты хочешь, чтобы я отдал их инквизиции?

Эти слова вызвали у Арнау улыбку.

— У меня есть великие проекты, — заговорщически сообщил Гилльем.

Мар продолжала смотреть в сторону бухты. По ее щеке покатилась слезинка. Она не стала вытирать ее, и слезинка скрылась в уголке рта. Они возвращались в Барселону, чтобы понести несправедливое наказание, чтобы вновь встретиться с инквизицией, с Жоаном, предавшим брата, и с женой, которую Арнау презирал и от которой не мог освободиться.

59

Гилльем снял дом в квартале Рибера. Он не был таким шикарным, как особняк на улице Монткады, но достаточно вместительным для всех троих. Гилльем, давая соответствующие указания, побеспокоился даже о комнате для Жоана. Люди на берегу приветливо встретили Арнау, когда он сходил с фелюги в порту Барселоны. Некоторые купцы, следившие за перевозкой своих товаров и находившиеся вблизи биржи, приветствовали его кивком головы.

— Теперь я небогатый, — сказал он Гилльему и пошел не останавливаясь, здороваясь с каждым, кто встречался им на пути.

Как быстро распространяются новости, — заметил мавр.

Сойдя на берег, Арнау заявил, что в первую очередь хотел бы пойти в церковь Святой Марии и поблагодарить Святую Деву за свое освобождение. Он вспомнил, как мечтал об этом, когда в сутолоке, царившей на площади, смотрел на маленькую каменную фигурку, которая раскачивалась над головами людей. Проходя мимо угла улиц Старых и Новых Менял, они вынуждены были остановиться. Дверь и окна его меняльной лавки были раскрыты настежь. Перед домом стояла кучка зевак, которые отошли в сторону, как только увидели Арнау и Гилльема. Они не стали входить внутрь. Все трое узнали мебель и домашнее имущество, которое солдаты инквизиции грузили на телегу, стоявшую у дверей: длинный стол, с трудом поместившийся на телеге, и поэтому его привязали веревками, красная шелковая скатерть, ножницы для уничтожения фальшивых монет, счеты, сейфы…

Появление человека в черном, занятого описью имущества, отвлекло внимание Арнау. Монах-доминиканец бросил перо и молча уставился на него. Люди тоже примолкли, пока Арнау пытался узнать эти глаза. Он вспомнил пронизывающий взгляд монаха, сидевшего во время допросов рядом с епископом.

— Стервятники, — процедил Арнау сквозь зубы.

Это было его имущество, его прошлое, его радость и огорчения. У него и в мыслях не было, что когда-нибудь он увидит ограбление собственного дома. Арнау никогда не придавал особого значения вещам, окружавшим его, но теперь осознал, что рядом с ними прошла вся жизнь.

Мар почувствовала, как от волнения рука Арнау стала влажной.

Кто-то, стоящий за спиной монаха, шикнул на него; солдаты сразу же побросали вещи и достали из ножен шпаги. Еще трое солдат вышли из дома, тоже с оружием в руках.

— Они не допустят еще одного унижения от народа Барселоны, — тихо сказал Гилльем, уводя за собой Арнау и Мар.

Солдаты выстроились перед кучкой любопытных, и те мгновенно разбежались в разные стороны. Арнау позволил Гилльему увести себя, но еще долго оглядывался, не в силах оторвать взгляд от нагруженной телеги.

Все трое забыли о церкви Святой Марии, куда побежали некоторые солдаты, преследуя людей. Поспешно обогнув ее, они добрались до площади Борн, а оттуда в свой новый дом.