Периферийная империя: циклы русской истории - Борис Юльевич Кагарлицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Недостроенная нация
Крушение Советского Союза сопровождалось острым «кризисом идентичности» и деморализацией общества. Все «проклятые вопросы» прежней русской истории вдруг вышли на передний план, но в гораздо более болезненной форме, ибо независимо от подхода видимых средств к их разрешению не было.
С точки зрения культурного самоопределения Россия XIX века явно была «недостроенной нацией». С одной стороны, она являлась одной из великих европейских держав, но с другой стороны, оставалась частью периферии. В результате национальное самосознание жителей империи оказывалось исключительно противоречивым. В течение всего петербургского периода оставалось постоянной загадкой, где кончается «империя» (будь то в старом, византийском, или в новом, колониальном, смысле) и где начинается «нация» (в западном понимании слова). России приходилось быть всем сразу.
Периферийное положение русского государства вызвало потребность в национальном самоутверждении, такую же, как и в других странах периферии — от Мексики до Индии. Но существование империи накладывало свой отпечаток на русской национализм, придавая ему откровенно реакционные черты. Подавление собственных меньшинств воспринималось как необходимое условия для борьбы против «козней Запада».
Революция 1917 года, казалось, стихийно разрешила эти противоречия. С одной стороны, проблема внешней зависимости была решена не борьбой против «иноземцев», а социальным преобразованием внутри страны. С другой стороны, имперско-национальный вопрос был снят за счёт создания нового государства, в котором предположительно должна была возникнуть и «новая общность людей» — советский народ.
«Сталинский термидор» скорректировал результаты революции, но не отменил их. Социальное освобождение оказалось ограничено и сведено к «равноправному» участию всех граждан в индустриальном обществе. Без политической свободы это равноправие становилось неполным и условным, а формирование новой бюрократической элиты шло полным ходом. Тем временем в советской «семье народов» все более явственно проглядывали черты старой империи.
Однако крах СССР отбросил страну назад не только по отношению к реальным достижениям советского периода, но и по отношению к временам царской России. Ибо петербургская империя, при всей её периферийности, всё же была способна играть самостоятельную роль в мировой политике. Новая Россия, возникшая на руинах советского эксперимента, была к этому неспособна. В известном смысле она сумела синтезировать все худшие традиции как петербургского, так и советского периода. Она унаследовала имперское сознание без империи и комплекс национальной неполноценности без пафоса социальных преобразований. В ней сложилась элита, презирающая собственную страну до такой степени, что это уже приобретало анекдотические черты. Эта элита, по крайней мере, на первых порах, была последовательно «пораженческой», в том смысле, что именно неудача Советского Союза в «холодной войне» обеспечила ей доступ к новым привилегиям и позволила интегрироваться в мировой правящий класс. Это была типичная элита эпохи реставрации — самодовольная, склонная к поиску сиюминутных наслаждений, безответственная. Однако противостояла ей оппозиция, черпавшая вдохновение в самых мрачных периодах отечественной истории и самых ретроградных идеологиях (как доморощенных, так и импортированных). Сочетание клерикализма, ностальгии по тоталитарным сторонам советского прошлого, этнического национализма, антисемитизма и исламофобии оказалось своеобразной формой идеологического компромисса, объединившего лидеров официальной оппозиции. Таким образом, политическая дискуссия свелась к спорам между элитой, неспособной модернизировать страну, и официально признанной «контрэлитой», вообще не желающей модернизации.
Такая ситуация была предельно выгодна для олигархического капитализма, восторжествовавшего в России 1990-х годов. Однако воспроизводилась она не только оттого, что была выгодна властям, но и в силу тяжелейшей психологической депрессии, в которой оказалось общество после произошедшей с ним катастрофы.
Жизнь не по средствам
В начале 1990-х годов научная интеллигенция воспринимала себя как потенциальную контрэлиту, которая сможет прийти на смену выдохшейся партийной бюрократии. Отдельные представители «образованного общества» действительно достигли впечатляющих высот во власти и бизнесе, но большая часть интеллигенции катастрофически деградировала.
«Либеральный лозунг приватизации во имя прогресса, свободы и преодоления застоя, — пишет Алла Глинчикова, — одни восприняли как путь к ослаблению и ликвидации информационно-управленческого неравенства и привилегий, другие, напротив, как средство их усиления и упрочения. Обе элиты сделали ставку на экономические и технологические преобразования, ожидая позитивных для себя плодов»[798]. Кто победил в 1990-х годах, было более чем очевидно. Однако оставалось неясно, насколько полной и окончательной была эта победа. Периферийная интеграция России в мировую экономику и соответствующая ей олигархическая модель социально-политической организации привели страну к столь острому кризису, к столь очевидным и неразрешимым противоречиям, что новый раунд общественной борьбы оказался неизбежен.
Для той экономики, которая возникла в России по итогам неолиберальных реформ 1990-х годов, общество оказалось слишком образованным. Несмотря на резкое снижение жизненного уровня, страна «жила не по средствам», поскольку сложившаяся общественная система не могла обеспечить населению даже минимальных условий цивилизованного существования. С другой стороны, ни государственная бюрократия, ни олигархия не могли позволить себе «довести реформы до логического предела». Вначале 1990-х страна пережила социальную катастрофу, выразившуюся в резком снижении уровня жизни для большинства жителей при одновременном столь же резком росте имущественного расслоения. Спад потребления на внутреннем рынке был наиболее чётким показателем произошедших перемен. В 2003 году либеральная «Новая газета» сообщала: в 1980-х годах «на одного гражданина приходилось потребительских расходов $500 в месяц. Сегодня $60». По данным той же газеты, «$1.5 трлн. рабочего капитала России сожжены «реформами». Эти ресурсы выкачаны за рубеж»[799].
В таких условиях даже вполне безответственная элита, которая находилась у власти в России к началу 2000-х годов, не могла позволить себе риска повторной катастрофы. Было ясно, что призыв «жить по средствам» означал требование окончательной ликвидации всех социальных и культурных завоеваний XX века, причём относящихся не только к советскому периоду, но и к временам Витте и Столыпина.
В результате постсоветская Россия оказалась страной с нищенским уровнем жизни большинства, который всё равно мог поддерживаться только за счёт государственных субсидий и дотаций. То же относилось и к имевшемуся уровню квалификации и образования работников. Борьба вокруг сохранившейся системы образования и науки приобрела затяжной и позиционный характер. Попытки преодолеть их кризис
