Мятежный дом - Ольга Чигиринская

— А это я создаю ей проблемы? — вскинул голову Дик.

— Да. И вам это сейчас объяснят.

К ним подходили Нуарэ и Ройе.

— Извините, я чужой здесь, — сказал Дик. — Вырос на навеге, в приличное общество попал впервые. Если бы вы меня просветили, был бы очень благодарен.

— Ну-ка-ну-ка, что у нас тут? — Нуарэ, улыбаясь, взял со стола клубничку. — Ринальдо, ты не представишь молодого человека?

— Да неужели ты, с твоей-то квалификацией, еще не выяснил, как его зовут?

— Простая формальность.

— Огаи Ран, хакобия из дома «Горячее поле». Мишель Нуарэ, начальник службы безопасности клана Сога.

— Очень… интересно, — улыбнулся Нуарэ, окидывая Дика взглядом.

— Почему? Вы раньше не проявляли интереса к скульптуре.

— Но я проявлял интерес к прекрасной Баккарин, — улыбнулся Огате Нуарэ. — И продолжаю проявлять. Поэтому мне интересен ее очередной… избранник.

— Вы придаете этому слишком много значения, — как можно более будничным тоном сказал Ройе.

— Вовсе нет. Баккарин — незаурядная женщина, и мы с тобой убедились в этом на собственном опыте, Макс, — теперь улыбка Нуарэ была адресована прямо Дику. — Видите ли, молодой человек, мы, удостоенные в свое время близости с Баккарин, образуем нечто вроде клуба — неофициального, не очень маленького, но довольно избранного. Баккарин не спит с кем попало. Поэтому меня неизменно интересуют новые, скажем так, члены этого клуба. Мне было бы неприятно оказаться на одной доске с какой-нибудь смазливой посредственностью. Так что я горю желанием узнать, чем вы могли ее привлечь.

Дик почувствовал, как в лицо бросается кровь. Он не знал, что ответить.

— Господа, господа, — Баккарин подошла к ним, очаровательной улыбкой прикрывая беспокойство. — Что это вы так насели на моего хакобия?

— Исключительно мое неуемное любопытство, очаровательница. Я пытаюсь понять, чем тебя так приворожил этот юноша. Мальчик, который занимал его место в прошлом году, по меньшей мере, отлично танцевал. Этот… прости меня, Баккарин, но он ниже всякой критики. Он даже не красив.

— Неужели за то время, что мы не виделись, вы стали ценителем мужской красоты? — похлопала ресницами Баккарин.

— Что ты. Я всегда был поклонником женских прелестей. Особенно твоих. Да и твоего исполнительского искусства тоже. Не перестаю вспоминать тот день, когда ты играла мне на свирели.

По тому, как все переглянулись, Дик понял, что сказана какая-то гадость. А через секунду сообразил, какая.

Он уже вдохнул, чтобы сказать Нуарэ все, что сумел придумать, но Баккарин успела раньше.

— Старые змеи поднимают голову только если им поиграть, — улыбнулась она. — Видно, ваш змей нечасто танцует, коль скоро вы не можете забыть мою игру до сих пор.

— Не только я, но и половина здесь присутствующих, — оскалился Нуарэ. — Особенно Макс. Вы вдвоем устроили впечатляющее представление.

— Полно, Мишель, — покачала головой Баккарин. — Господину Огате вовсе не обязательно знать, что вы с возрастом все чаще предпочитаете роль созерцателя.

— Ты стареешь гораздо быстрее, простолюдинка, — Нуарэ потерял-таки самообладание на миг. — И чем старше ты делаешься — тем твои любовники по возрасту ближе к твоему сыну. Этот, кажется, даже младше. Стыд, Баккарин. Ты забыла стыд, вот что я хотел тебе сказать.

— Если вы его не забыли, — прорвало наконец Дика, — то лишь потому, что у вас его никогда и не было.

— Когда мне понадобится мнение шлюхи, — склонился к нему Нуарэ, — я так и скажу.

— Это касается и тех шлюх, которым вы служите? Или их мнение вы цените?

Нуарэ секунды полторы стоял как жена Лота — но мгновенно взял себя в руки и повернулся к Ройе.

— Макс, ты меня разочаровал. Прием старый как мир и дешевый — ты вызовешься секундантом, а поскольку вызов прозвучит от меня — твой бесталанный брат выводится из-под вендетты … Но неужели тебе не жаль этого сопляка? У него ведь нет и четверти шанса против меня.

— А ты собираешься его вызвать — или струсишь? — усмехнулся Ройе.

— Я хочу обойтись без посредников. Давай драться с тобой.

— Прекратите немедленно все! — крикнула Баккарин.

— А ну, разговаривайте со мной! — одновременно с ней крикнул Дик, и, поскольку он дернул Нуарэ за рукав, его обращение возымело больший эффект.

— О чем с тобой разговаривать, щенок? — Нуарэ оттолкнул его. — Ты — фоска, да еще и битая к тому же. Ученики моего ученика меня не интересуют.

— Поэтому вы меня дразнили и оскорбляли Баккарин? Вы думали, что я ничего вам не сделаю, да? Что вы можете спокойно трепать тут языком? Пойдите поболтайте им в кошелке госпожи Джеммы, если не хотите отвечать за свои слова. А среди мужчин вам придется за ним последить, или ответить. — Дик схватил со стола бокал и плеснул Нуарэ в лицо. — Помойте свой грязный рот. А уж вызовете ли вы меня после этого — сами решайте.

— Хорошо, — Нуарэ вытер лицо салфеткой. — В ночь Сэцубуна драться нельзя, но этим утром я к твоим услугам. Чтобы ты никуда не делся до утра, я думаю устроить тебя в нашей гостинице.

Нуарэ щелкнул пальцами — и как из под земли появились два боевых морлока.

— Отведите этого попугая вниз. Ройе, ты будешь его секундантом?

— С удовольствием.

— Моим будет Дормье, — Нуарэ вздохнул. — Чем ломать такую идиотскую комедию, лучше бы ты научил своего брата драться.

— Я не хочу, чтобы он испортил руки.

Итак, базарный скандал состоялся — и по его итогам Дик оказался именно там, где нужно — во внутренних помещениях Дома Белой Ветви, в подвальной тюрьме, через две секции от цели.

Свет опять погас. Дик прянул к решетке, держа в руках еще одно мишурное ожерелье. Вцепился в прутья, прижал бусины серебристыми зажимами для волос. Морлоки, конечно, заметили его движение — но остались на месте. Что он мог сделать?

— Простите меня, — сказал он. — Простите, ребята. Я все объясню. Потом. Скоро.

Он закрыл глаза, задержал дыхание — и тут снова включили свет. Дик едва не обжег руки, еле успел их отнять. Серебряные зажимы раскалились мгновенно, пирошнур вспыхнул, юноша прилепил к лицу мембрану и ждал секунды три, пока ослепительно-белый мир по ту сторону век снова станет красновато-желтым.

Раскрыл глаза.

Оба морлока лежали на полу. «Бусины», нанизанные на пирошнур, содержали токсин, который высвобождался при горении. То, что он раскрошил и спустил в канализацию, было штукой гораздо более безобидной — строительный реагент. При контакте с аммиаком он превращал всю наличную жидкость в коллоид, который в течение нескольких минут застывал монолитом. Подобно льду, он расширялся при застывании — и результаты обещали сказаться в самое ближайшее время. Впрочем, Дик не должен был дожидаться этих результатов. Его задача — покинуть тюремную секцию.

Удар ногой по решетке — перекаленный металл прутьев осыпался в месте крепления пирошнура. Дик выбрался наружу.

У морлоков, что стерегли временно заключенных, оружия не было — к чему, они сами оружие ходячее. Но смотритель тюремного блока был вооружен легким плазменником и флордом, которые быстро перешли в собственность юноши. Смотритель не возражал, поскольку тоже успел вдохнуть токсина.

Дик забрал у него и карточку, открывающую двери. Подтащив труп к терминалу управления, просканировал руку и глаз, отменил блокировку, а газовую тревогу не стал отменять. Чем дольше переборки между тюремным и хозяйственным блоками останутся наглухо задраенными, тем больше свободы для маневра.

Токсин — не газ, а пыль, и вскорости уляжется на пол, тюремный блок легко будет обеззаразить. Часть этой отравы осела на одежде Дика, но юноша не спешил избавляться от карнавального костюма. Это нужно будет сделать непременно — но потом, когда позади окажется коридор, соединяющий тюремную секцию и секцию управления энергией.

В этом коридоре находились два коса, которые слушались только членов семьи, начальника службы безопасности, его сына и своих проводников.

Дика провел мимо них Нуарэ-младший, заносчивый парень примерно тех же лет, что и Габо. Он понравился Дику значительно меньше, чем благородные животные.

Они был очень велики, каждый — вдвое больше Динго. Два центнера смерти, упакованной в золотистый мех с коричневыми подпалинами. Пока Дик не увидел, что тюремный блок стерегут морлоки, он думал, что косов будет жальче всего.

Дик прошел по коридору, ведущему к системам жизнеобеспечения, свернул за угол и, перекрестившись, снял с шеи последнее ожерелье — тоже на пирошнуре. Раскусил и разжевал четыре бусины, прилепил образовавшейся массой пирошнур к стене, поставил огонь на широкое рассеивание, зажмурился и выстрелил.

Отдача от направленного взрыва бросила его к противоположной стене. По шнуру побежали два видных даже сквозь веки белых огня. Дик подождал, когда прогремит четвертый взрыв, открыл глаза и пнул ногой выжженную секцию.