Том 2. Лорд Тилбури и другие - Пэлем Вудхауз

— Эй, погодите!

— Некогда.

— Я должен вам кое-что сообщить!

— Потом, потом. Сейчас — никак. Обед.

Сэр Бакстон исчез, Булпит снова остался наедине со своими мыслями.

Для человека хитроумного оставаться наедине с мыслями, не строя планов и интриг, невозможно. Острым как бритва умом он вмиг сообразил, что если собственную его одежду умыкнули, надо раздобыть другую, но лишь сейчас додумался, как. В этом доме он, может, и не всеобщий любимец, однако один друг у него есть, пусть даже они ни разу не встречались. Это — мисс Пруденс Виттекер. Собственно, ради ее блага он и оказался в нынешнем тупике. Первый ход, решил он, связаться с нею.

Придя к такому выводу, он стал прикидывать, как бы получше войти в желанный контакт. Дверь распахнулась, и в спальню проникли, в нижепоименованном порядке, восхитительный аромат, большущий поднос и крошечная горничная, прицепленная к нему сзади. Процессия остановилась у изголовья.

— Ваш обед, сэр, — сообщила малышка без всякой на то надобности; его проницательная мысль уже пришла к такому заключению.

— Спасибо, детка, спасибо! — поблагодарил Булпит и, на пределе обаяния, пуская в ход подходы, сделавшие его любимцем американских забегаловок, да и племянницы Аттуотера в «Гусаке и Гусыне», спросил: — А вот, интересно, как тебя зовут?

— Миллисент, сэр. Мистер Поллен говорит, он думает, вам захочется пива.

— Передай Поллену, Миллисент, что он — умный человек. Именно пива мне и хочется. Побольше пива и мисс Виттекер.

— Простите, сэр?

— Как бы мне увидеться с мисс Виттекер?

— Она вышла, сэр, — сообщила малютка, плененная его сердечностью.

— Что? В обед?

— По средам она ходит в гости к священнику. Там — ли-те-ра-тур-ный салон, — с трудом выговорила горничная. — Мисс Виттекер ходит туда по средам.

— А вернется когда?

— Не раньше девяти. Вы хотели навестить ее, сэр?

— В том-то и дело, что не могу. Будь добра, сунь ей записочку…

— Конечно, сэр.

— Умничка. Приготовлю, когда вернешься за подносом. Писать он стал не сразу; он никогда не допускал, чтобы что-то вставало между ним и пищей. Однако, покончив с курицей и хлебнув пива, времени решил не терять, и, выпрыгнув из кровати, уселся за письменный стол. Когда вернулась Миллисент, записка ждала ее.

Стоила она нелегких трудов. Автор, в стремлении к изяществу стиля, совершил ошибку, начав писать от третьего лица. Но уже во втором предложении затесалось «я» и «меня». Переключившись на форму более прямую, он получил недурные результаты, и послание, находившееся сейчас у горничной, по его мнению, должно было принести удачу.

По стилю записка скакала от формального к фамильярному, начинаясь обращением «Дорогая мадам!», а заканчиваясь «Видишь, киса, как я влип!». Но факты были изложены точно. У смышленой девушки, прочитавшей ее, не останется сомнений: Булпит лишился одежды из-за махинаций сэра Бакстона и его приспешников и надеется, что она придет обсудить с ним вопрос через дверь спальни.

Взгляд на часы на каминной полке показал ему, что уже без четверти девять, когда раздался стук в дверь и за ней приглушенно произнесли его имя.

— Мистер Булпот?

Сэм мигом скакнул с кровати и приник к двери губами. Потекла беседа Приама и Тисбы.[95]

— Кто там?

— Это вы, мистер Булпот?

— …пит, — поправил Приам. — Мисс Виттекер?

— Пра-а-льно. Получила вашу записку.

— Вещи мне достать сможете? — осведомился практичный Булпит.

— Принесу неме-эдленно. Ваш размер?

На минутку это сбило Булпита. При данных обстоятельствах пригласить ее он вряд ли мог. Потом на него снизошло озарение.

— Значит, смотрите… то есть, я хотел сказать — слушайте. Сложения я приблизительно как лорд Эббот.

— Сэр Бакстон Эббот.

— Вам виднее. Главное, пойдите, стащите его брюки.

— Сэра Бакстона Эббота?

— Именно. Его. Тащите поскорее, оставьте там на коврике и стукните. Доехало?

— Впа-алне.

— Отлично. — И Булпит снова залез в кровать.

Хотя голос был хорошо слышен через деревянную дверь, гамма выражений лица оставалась для Булпита невидимой. Если б он мог наблюдать, то, пожалуй, заметил бы, что просьба похитить брюки сэра Бакстона воспринята неодобрительно — брови вскинулись, губки поджались. Профессиональная секретарша не обшаривает шкафы своего хозяина, не грабит его. Предложение откровенно ее шокировало.

Именно по этой причине, отойдя от двери Синей комнаты, она не отправилась в комнату баронета, а поспешила к скромным апартаментам, отведенным Табби Ванрингэму.

Конечно, она бы предпочла зайти к кому-то еще. Хотя она и полагала, что Табби за обеденным столом и вряд ли прервет ее поиски, ей не хотелось иметь с ним никаких отношений, даже таких окольных, как кража одежды. Но выбора не оставалось. Булпит особо оговорил: сложением он напоминает сэра Бакстона. Табби же был единственным жильцом примерно таких же габаритов. Полковник Тэннер — долговязый и жилистый, как и Bo-Боннер, и Проффит. Даже мистер Биллинг, и тот похож на них. Только набег на Табби мог принести одеяние нужного размера.

Пруденс прокралась в его спальню, зажгла свет и подошла к шкафу. Сердце у нее частило, когда она снимала брюки, словно спелый плод с дерева, но с тем, как оно припустилось вскачь секунду спустя, это нельзя и сравнить. Она обернулась на внезапное восклицание и увидела в дверях их владельца.

Одет Табби был более чем легко — полотенце да узенький британский флаг. Но он и настолько бы не приблизился к стандарту элегантности, не обладай он волей, превосходящей волю Пика: когда дошло до дележки немногочисленных тряпок, оставшихся на «Миньонетте» после визита леди Эббот, он победил. Адриану пришлось довольствоваться куском мешковины.

Долгую минуту Пруденс таращилась на него; ужас боролся со скромностью. Затем, тоненько вскрикнув, как изысканный зверь, попавший в ловушку, она попятилась к стенке.

Распространяться детально о чувствах Табби и Адриана, когда, вернувшись после плавания, они обнаружили, что произошло на «Миньонетте», летописцу ни к чему — он уже рассказывал, как реагирует человек на подобные открытия. Достаточно заметить, что расстроились оба не на шутку. Чувство утраты у них было даже острее, чем у Булпита, — у того имелась хотя бы удобная кровать, где он мог скрыться, вынашивая планы. Только после того как поиски в салоне принесли неоткупоренную бутылку, Табби сумел, наконец, взвесить ситуацию с хладнокровием и рассудительностью.

Виски было паршивеиькое, так как Дж. Б. Аттуотер, снабдивший им Булпита, специализировался на пиве в розлив, остальной погреб его мало заботил, но все-таки оно стимулировало мыслительные процессы. Очень скоро Табби вспомнил, что в его спальне имеется большой и разнообразный гардероб, и понял, что надо терпеливо выждать психологически подходящего момента, а там — отважиться на пешую прогулку через деревню. Идти придется босяком, но иначе не добраться до сокровищ.

Момент наступит, решил он, между восемью и девятью часами, когда обитатели Холла соберутся за обеденным столом, никто не будет слоняться на лестницах и не заметит двух молодых людей, одного — в мешковине, другого — в полотенце и флаге. С этой минуты сквозь тучи проглянуло солнышко.

Адриану не досталось справедливой доли из бутылки, и его коробило при мысли, что придется идти в Уолсингфорд Холл, хоть в таком костюме. Поэтому солнце для него воссияло тусклее. Лишь страх застрять здесь на неопределенный срок, спасаясь от холода мешковиной, придал ему смелости. Он все-таки отправился с Табби и теперь скрывался в стенном шкафу при кабинете сэра Бакстона, ожидая минуты, когда вернется лидер, нагруженный одеждой. В чернильных потемках, устроившись на подшивке «Иллюстрированной Газеты Деревенского Джентльмена», он уповал на лучшее.

После короткого восклицания Табби и резкого вскрика Пруденс пала тишина. Табби тревожило, крепко ли держится флаг, он нервно хватался за него, поэтому беседу пришлось начать его бывшей невесте. В борьбе между паникой и оскорбленной скромностью победила скромность. Опустив брюки, которые она щитом выставляла перед собой, прекрасная секретарша обрела хладнокровие.

— Как вы смеете, — вскричала она, — являться сюда в таком виде?

В ситуации, требовавшей тактичных, примирительных слов, она едва ли могла выбрать вопрос менее удачный. Несправедливость его резанула Табби ножом. Глаза у него выкатились, лицо густо покраснело, он вскинул руки к небесам, но тут же опомнился, вцепившись в свой флаг.

— Нет, чтоб я треснул! Как я смею? Это мне нравится! Да тут моя комната! Как ты смеешь являться сюда, вот что я хотел бы узнать? Что ты делаешь в моей спальне?

— Не ваше де-эло!

Реплика эта ранила Табби не меньше предыдущей. Рук он не воздел, наученный горьким опытом, но они невольно дернулись, зато глаза, ничем не занятые, выкатились свободно.