Восточные сюжеты - Чингиз Гасан оглы Гусейнов

В моих ушах сквозь гудящую улицу звучали вчерашние песни.

Молодой парень, повесив на шею транзистор, медленно шел по улице. Я уловил мелодию, пойманную транзистором, в которой были смешаны печаль и торжественность. Мелодия, поглощая грохот и шум, поплыла над гигантским городом.

1966

Перевод М. Гусейновой.

СЫН

Беккеры поженились за десять лет до войны. Жили они неплохо: Белла Иосифовна была хорошей портнихой, а Давид Абрамович работал в типографии, и дома у него был оставшийся от отца небольшой переплетный станок, на котором он выполнял индивидуальные заказы. Лишь одна беда омрачала их жизнь: в бороде уже проседь, а детей нет; жди, когда прибудет дервиш из дальних краев, подарит яблоко, разрежет пополам, одну половину съешь сам, другую — жена, и через девять месяцев, девять часов и девять минут родится краснощекий красавец. Но то — в азербайджанской сказке.

От этой древней, как мир, беды люди по-разному ищут спасения: одни расстаются и строят новые семьи, другие находят утешение в детях своих братьев или сестер, некоторые окружают заботой сибирских или сиамских кошек, породистых собак — английских боксеров, такс, фокстерьеров, королевских пуделей… А кто, как Беккеры, живет надеждой из года в год.

В тридцать шестом они хотели взять на воспитание маленького испанца, но испанец оставался бы чужим сыном, а им хотелось своего. Потом эта мысль не возникала — жизнь усложнилась, страну волновали Халхин-Гол, озеро Хасан, линия Маннергейма.

Все четыре года войны солдат Беккер был на передовой, отступал, утопая в грязи и болотах, участвовал в атаках, сидел в обороне и шел в наступление. Счастливая судьба берегла его: он вернулся домой живой и невредимый, один на тысячу, вернулся с медалями на груди. Белла Иосифовна оставалась в Москве. Всю войну она проработала на швейной фабрике, где шили обмундирование для бойцов. Беккеры остро чувствовали радость оттого, что они вместе. Война разбросала родных и близких, почти в каждой семье — зияющие пустоты, и они ценили, что остались жить. Давид из типографии заходил за женой на фабрику, и они вместе возвращались домой.

Как-то в один из таких дней в метро они оказались рядом с мужчиной, на руках у которого сидел годовалый малыш. Он вертел головой, потом уставился своими круглыми черными глазами на Давида и затих. Странная мысль пришла в голову Давида: через сорок лет мальчику будет столько, сколько Давиду сейчас. А их уже не будет, и некому будет вспомнить, что жили на земле Давид и Белла. Они чуть не проехали свою остановку. Настроение было испорчено, и они знали почему. Жизнь казалась бессмысленной. Надо что-то предпринять.

И они начали действовать.

Оказалось, что в Москве очень много детских домов. Но Беккеров интересовал детдом для самых маленьких. Давид записался на прием к инспектору дошкольного сектора.

Худая, моложавая на вид седовласая женщина внимательно выслушала Беккеров, расспросила, где работают, как живут, понимают ли всю серьезность своего шага; посоветовала, где получить нужные документы, а потом добавила, что, если ребенка они все-таки выберут, им, наверное, придется поменять квартиру: возьмут они, видимо, сироту, и хорошо бы, чтоб их будущий ребенок никогда об этом не узнал. И только в конце разговора написала адрес детского дома, где можно будет посмотреть ребенка. Давид прочел: «Московская область, станция Турист».

Ранним воскресным утром Беккеры приехали на Савеловский вокзал. Электрички тогда еще не ходили по этой дороге. Долгих два часа паровик вез их до Туриста. На станции они спросили, как пройти к детскому дому.

— А вам какой нужен? Здесь их два — школьный и дошкольный.

— Нам туда, где малыши, — сказала Белла.

Дорога шла лесом. Прямо к тропинке подступали молодые березки и елочки в рост человека, а дальше, в глубине, над зарослями орешника, как огромные багряные цветы, поднимались клены. Хотя лес был по-прежнему зеленым, но уже слегка поблекла листва осин и чуть пожелтели березы. Давид и Белла сошли с тропинки на траву. Давид пригнул ветку орешника. Из леса пахнуло грибами. Под деревьями было сумрачно и сыро.

На пригорке сразу за лесом стоял детский дом. Их провели к заведующей. Давиду показалось, что высокая, полная женщина, поднявшаяся им навстречу, раздосадована их приходом. Но когда они сказали о цели своего визита, заведующая несколько смягчилась, — не так часто в тот голодный, трудный послевоенный год к ней обращались с такой просьбой, — но это вовсе не означало, что она удовлетворит их желание.

— Воспитать чужого ребенка чрезвычайно трудно, — говорила она, — и следует хорошо обдумать, стоит ли отрывать его от коллектива. Ваше намерение может оказаться минутной прихотью, а у ребенка будет покалечена душа.

— Это у нас выношено годами, — тихо проговорила Белла.

— А сможете ли вы хорошо его воспитать?

— Этого мы вам сказать не можем, — ответил Давид.

— Вот видите!

— Видеть еще рано.

— Да, конечно, тем более что вам необходимо еще получить официальное разрешение.

Давид расстегнул китель и достал из бокового кармана паспорт и вчетверо сложенный листок:

— Пожалуйста.

Заведующая прочитала бумагу, заглянула в паспорт и вслух произнесла:

— Беккер.

Давид, когда кто-нибудь вслух произносит его фамилию, настораживается. Беспокойство это, возможно, порождено его чрезвычайной чуткостью, а может быть, передано ему по наследству далекими предками. Во всяком случае, Давиду не очень приятно, когда, не обращаясь к нему, называют его фамилию.

— Я бы вам не советовала.

— Мы уже прошли этап советов, — твердо сказал Давид, но, считая пререкания излишними, миролюбиво добавил: — Мы понимаем, что предупредить нас ваш долг.

— Ну что ж, — согласилась заведующая, — давайте подумаем.

— Мы бы хотели взять мальчика.

— А мне кажется, что на воспитание лучше брать девочку, они мягче, послушнее, легче привыкают.

Боясь, что настойчивость мужа