Волшебный корабль - Робин Хобб

— Погоди-ка, — проговорил Брэшен без особой охоты. Дело было в том, что он приберег кусочек циндина. Не очень большой кусочек, но все-таки способный скрасить ему какой-нибудь особо мерзопакостный день. Он вынул его из кармана куртки и смахнул приставшие крошки. Он показал кусочек Альтии и разломил его надвое, пояснив: — Циндин. Поможет проснуться… и подбодрит. Смотри, как это делается.

И он сунул катышек за губу, придавив языком. Во рту разлилась знакомая горечь. «Да… Если бы не вкус циндина, я бы, может, ту пакость в пиве и распознал…» Гадать было все равно без толку. Он отодвинул циндин подальше от уже полученного и саднившего ожога.

— Сначала будет очень горько, — предупредил он Альтию. — Это из-за полыни, которую туда добавляют. Чтоб соки в тебе быстрее бежали…

Она с большим сомнением взяла предложенный кусочек и положила в рот. Сморщилась… потом стала ждать глядя ему в глаза. И спросила:

— Жжет… так и положено?

Он кивнул:

— Крепкое зелье попалось. Двигай его во рту, не держи на одном месте подолгу. — Выражение ее лица начало постепенно меняться, и он почувствовал, как по его собственной физиономии расползается ответная улыбка: — Ну как? Ничего?

Она негромко рассмеялась:

— И быстро подействовало…

— Так же быстро и кончится. Честно говоря, я не сталкивался, чтобы он кому-нибудь навредил… Если только прямо на вахте не начинали жевать.

Было видно, как неуклюже с непривычки она двигает горький катышек за губой.

— Мой отец всегда говорил, что люди балуются циндином в ущерб сну. И потом заступают на вахту, а у самих глаза слипаются. Если же действие циндина еще продолжается, моряки делаются слишком самоуверенными и только и делают, что понапрасну рискуют… «Рисковые ребята весь корабль губят». Он любил это повторять…

— Я помню, — кивнул Брэшен. — Пока плавал на «Проказнице», Альтия, ни разу не прикасался к циндину. Я слишком уважал твоего отца и не пробовал его обмануть.

Они помолчали. Потом она вздохнула:

— Ладно… Шей, что ли.

— Сейчас. — И он снова взял в руки нитку с иголкой. Альтия следила за ней глазами. Уж не слишком ли пробудил ее циндин?… — Тесно тут у меня, — пожаловался Брэшен. — Вот что, ложись-ка на койку и поверни голову. Вот так… очень хорошо… — И он присел на корточки рядом с койкой. Так действительно было лучше: он мог видеть, что делает… ну, почти. Он снова промокнул слабо сочившуюся кровь и вынул из раны несколько прилипших волосков. — Теперь держи кожу… Нет, не так, а то я тебе пальцы к затылку пришью… Давай покажу. — Он расположил ее руки так, чтобы было удобнее шить, а его собственное запястье вовсе не случайно мешало ей подглядывать за его работой. — Ну, терпи. Постараюсь побыстрее управиться…

— Лучше шей тщательно, — попросила она. — И туго не затягивай. Просто чтобы края сошлись. А то потом они знаешь как вспучатся?

— Попробую… Я, знаешь, никогда прежде не пробовал… Зато много раз видел, как это делается!

Она снова передвинула во рту циндин, и он последовал ее благому примеру. Вот она стиснула челюсти… И он начал шить. Он старался не думать о боли, которую поневоле ей причиняет. Лишь о том, чтобы сделать все по возможности тщательней. Вот ему удалось наконец проколоть кожу… ее пришлось плотно прижимать пальцем к черепу, продергивая иглу. Самым сложным оказалось протащить нить. Звук при этом раздавался такой, словно она должна была вот-вот рассечь кожу. Очень неприятно. Альтия крепко сжимала зубы. Каждый очередной стежок заставлял ее содрогаться, но она так и не вскрикнула.

Когда все было готово, он завязал последний узелок и обрезал излишек нити.

— Ну вот, — сказал он Альтии и бросил иглу в сторону. — Можешь отпускать. Посмотрю хоть, что получилось.

Ее руки сползли на койку. У нее все лицо было в поту. Брэшен критически осмотрел шов… Не шедевр, конечно, а впрочем, кожа держалась. Он удовлетворенно кивнул.

— Спасибо, — тихо поблагодарила она.

— Это тебе спасибо. — Наконец-то он выговорил то, что давно следовало сказать. — Я у тебя в долгу… Если б не ты, сидел бы я сейчас как миленький в трюме «Резвушки»…

Наклонился и поцеловал Альтию в щеку. Он никак не ждал, что ее рука обовьет его шею, а вместо щеки его рот натолкнется на ее губы. Брэшен потерял равновесие и вынужден был ухватиться за край койки… но поцелуя не оборвал. Ее губы отдавали циндином. Ее рука лежала на его шее, и это прикосновение пьянило не менее самого поцелуя.

Как же долго к нему никто не прикасался вот так…

Наконец они оторвались один от другого.

— Так… — проговорил он, чувствуя себя дураком. — Давай, что ли, голову тебе перевяжем…

Она медленно кивнула.

Он приготовил полоску материи и вновь склонился над ней.

— Это все циндин… — пробормотал он виновато.

Она передвинула катышек за губой.

— Может, и так. Мне лично все равно…

Койка была очень узкая, но все же она исхитрилась подвинуться — она приглашала его лечь рядом. Вот она вновь коснулась его, и от ее руки шел такой жар!.. Брэшен вздрогнул и покрылся гусиной кожей. Она звала его…

Он кашлянул, поперхнулся и в последний раз попытался соблюсти осторожность:

— Нам не стоило бы… Это небезопасно…

Она вздохнула:

— А что на этом свете безопасно?

Он стал неуклюже расшнуровывать на ней рубашку. Под рубашкой обнаружилась повязка, скрывавшая груди. Брэшен размотал ее и начал целовать мягкие, острые холмики. Какая все-таки она была худенькая… И пахло от нее морской водой, паклей и всем, из чего состоял груз «Жнеца». Но при всем том Альтия оставалась такой теплой и женственной, исполненной желания — и желанной… И он втиснулся к ней на узкое, неудобное и слишком короткое ложе. Ее темные глаза показались ему бездонными. От циндина — или просто по природе своей?… Еще его удивило, что у такой резкой на язык девушки оказались такие ласковые и податливые губы. И даже когда взаимное наслаждение достигло предела и она сомкнула зубы на его обнаженном плече, удерживая рвущийся крик, — даже эта боль показалась ему сладостной.

— Альтия… — тихо выдохнул он ей на ушко между их вторым и третьим соитием. — Альтия Вестрит…

Он не просто назвал ее имя. Он дал имя целому миру немыслимых ощущений, который она открыла ему.

Брэш… Брэшен Трелл. Некая часть сознания все еще упорно отказывалась верить, что она вправду совершала это с Брэшеном Треллом. «Да не может быть, и все тут!» А другая часть, привыкшая язвить и дерзить, столь же потрясенно наблюдала за тем, как она млеет и тает, как наслаждается каждым движением его тела. «Почему именно с ним? Ничего худшего нарочно придумать было нельзя…» — «А плевать. Уже все случилось, так о чем теперь волноваться…» И она притянула Брэшена еще ближе к себе… еще глубже…

Да, у нее уже был некоторый опыт. И всегда — если не считать того самого первого раза — у нее хватало здравого смысла не давать воли чувствам. Но сегодня!.. Она полностью отдавалась и ему, и своей собственной страсти. И самое потрясающее, что произошло это между нею и человеком, которого она знала многие годы.

Только-только они познали друг друга и он перевел дух, как она поманила его к себе снова. Словно изголодавшаяся странница, угодившая на обильное пиршество… Ее желание только крепло, и она спрашивала себя, не от циндина ли это? Нет, наверное. Ибо ей хотелось не только любовного угара. Гораздо важнее была именно человеческая близость, объятия, прикосновения… все то, чего она так долго была начисто лишена. В какой-то миг ей обожгли глаза слезы, она всхлипнула и уткнулась в его плечо, чтобы не разрыдаться в голос. Она только сейчас как следует поняла, какую бездну страха и одиночества должно было заполнить это соитие… До сих пор она очень долго и старательно изображала из себя сильную. Она и теперь нипочем не желала признаваться в слабости и чувствительности. И подавно — тому, кто все доподлинно про нее знал. Пусть думает, что ее слезы — лишь проявление страсти… Она не хотела ни о чем думать. Только не сейчас, нет. Сейчас она хотела лишь получить все то, до чего дорвалась. Ее ладони скользили по твердым мышцам его рук и груди. Посредине груди пальцы натыкались на густую поросль волос. Всюду вокруг осязалось нечто вроде щетины: грубая ткань одежды стерла волосы почти под корень. Он целовал ее, целовал без конца. Его губы пахли циндином. А когда он ласкал ими ее грудь, она чувствовала, как острое зелье обжигало соски. Их тела отдалялись одно от другого и снова сближались… А еще через мгновение Альтия ладонью зажала собственный рот: их обоюдная страсть в который раз воспарила над бездной…

И был нескончаемый миг пустоты. А потом она очнулась, и возникла из ниоткуда залитая потом койка, и тяжесть его тела, и ощущение волос, придавленных его ладонью. Она почувствовала, что у нее ноги замерзли. А поясницу свело судорогой.