Освободители - Роберт Харви

Конституционный акт, который он даровал Португалии, расценивался континентальной Европой как ультралиберальный. Испания не желала иметь такой режим у своих дверей; министр иностранных дел России Нессельроде заявил, что Бразилия подложила бомбу замедленного действия Европе; Меттерних громогласно заявил, что «крайне неправильно то, что Новый Свет считает себя вправе устанавливать конституции в Старом Свете и изменять абсолютную монархию на ограниченную». Приветствовал его нововведения только Каннинг.

В самой Португалии новую конституцию приняли в штыки и духовенство, и судебные власти, и аристократия, и мелкопоместное дворянство. Говорили, что монарх не имел права так долго жить в отрыве от своей родины, более того — раздавались голоса, что он не португалец с того момента, как Португалия признала независимость Бразилии. Это стало сигналом озлобленной матери Педру королеве Карлоте вновь выступить на авансцену. Еще в 1824 году она подстрекала абсолютистов, возглавляемых ее любимым сыном Мигелем, свергнуть конституционалистов, поддерживавших короля Жуана. Тому едва удалось бежать за границу на британском корабле. Он собрал силы и выслал Мигела в Вену. Теперь она утверждала, что, поскольку Педру не имеет прав на престол, трон должен перейти не к Марии да Глории, а к Мигелу. Она передала свое огромное состояние поддерживавшим его абсолютистам. Следует отметить, что, отрекаясь в пользу Марии от престола, Педру поставил условие: Мигел должен поклясться, что женится на ней, а до ее совершеннолетия выступать в качестве регента. Это не входило в планы Карлоты, но в начале октября 1827 года Мигел дал слово Меттерниху выполнить это условие, и в конце месяца было официально объявлено о его помолвке с Марией. Он вернулся в Португалию в феврале 1828 года, где был встречен шумными приветственными демонстрациями. В июне «при всеобщем одобрении» ему была предложена корона, а в июле он уже принял королевскую присягу перед кортесами. Теперь, уверенные в своей силе, абсолютисты провозгласили конец эпохи либерализма и масонства. Начались аресты и казни. «Рубите головы! Рубите головы! — требовала злобная королева Карлота. — Французская революция срубила сорок тысяч голов, и от этого население не уменьшилось!»

Следующий кризис разразился в несчастливом 1826 году: началась война на южных границах Бразилии. В 1817 году король Жуан оккупировал Уругвай — таким образом начиная наводить порядок. Волнения последовали вслед за провозглашением Артигасом независимости и его войной с Аргентиной. Четыре года спустя эти земли были официально присоединены к Бразилии. В апреле 1825 года группа уругвайских националистов — «тридцать три бессмертных», как они себя называли, — пересекла реку Парану, чтобы начать партизанскую войну против Бразилии. Пользуясь помощью Буэнос-Айреса, они получили и широкую поддержку местного населения, провозгласив борьбу за обратное присоединение Восточного Берега к Аргентине. Император направил туда армию под командованием генерала Лекора и небольшой флот под командованием адмирала Родригу Лобу, но они не добились успеха: оба были некомпетентны, их солдаты плохо вооружены и голодны. И в тот момент, когда Педру так нуждался в друзьях, он поссорился с послом Великобритании сэром Чарльзом Стюартом. Тот всегда выступал против экспансионистских устремлений Бразилии и сейчас предупредил Педру о недовольстве Симона Боливара. Когда Стюарт имел неосторожность пожаловаться, что император уехал из Рио, не предупредив его, Педру жестко ответил: «Когда я уезжал, то приказал специально для вас выстрелить из пушки, чтобы сообщить о своем отъезде. И не появляйтесь вновь с откровениями о том, что Боливар с двенадцатитысячным войском марширует у наших границ. Я не боюсь короля Франции, я не боюсь короля Англии, ни кого-либо еще. Я человек, который умеет держать саблю в руках. Что касается вас, сэр, то, если у вас есть ко мне дела, отправляйтесь в Рио и ждите там».

Каннинг также отказался поддержать Бразилию в этом вопросе. Его вполне устраивало возникновение под британской эгидой нового независимого государства на восточном берегу Ла-Платы, которое вполне могло бы стать военно-морской базой Англии в Южной Атлантике. Педру направил на юг нового командующего, маркиза де Барбасену, надеясь прервать волну неудач. Когда аргентинские и уругвайские войска были уже готовы вторгнуться в бразильский штат Риу-Гранди-ду-Сул, он решил взять командование на себя. В ноябре на десяти кораблях он отправился из Рио.

ГЛАВА 47 ЛЕОПОЛЬДИНА, ДОМИТИЛА И АМЕЛИЯ

Вес эти годы жизнь Педру осложнял длительный роман с Домитилой ди Каштру. С их первой встречи в предместье Сан-Паулу в 1821 году он безраздельно принадлежал только ей. Даже забыл о своих многочисленных любовницах. Он осыпал милостями Домитилу и ее родных. Однажды он поскакал в грозовую ночь, чтобы избить ее бывшего мужа, который позволил себе нелестные высказывания о ней. Когда Домитилу как-то не пустили в театр Рио, Педру немедленно закрыл его. Придворные дамы относились к ней с пренебрежением, однако ничего не подозревающая императрица назначила ее первой фрейлиной.

В мае 1824 года Домитила родила Педру дочь. В октябре 1825 года он сделал свою любовницу виконтессой, а в декабре у нее был уже второй ребенок от него — мальчик, который родился всего на несколько дней позже его законного наследника, рожденного Леопольдиной. И император, и его любовница тщательно скрывали свою связь от Леопольдины. Она принадлежала совсем другому миру, была слишком поглощена своими научными изысканиями, чтобы что-то подозревать, а никто из придворных не осмеливался открыть ей глаза. Австрийский посол Марешаль, который был ее советником и приглядывал за ее увлечениями, как-то осторожно заметил: «Несмотря на то что у него была любимая подружка, он никогда не упускал возможности проявить себя хорошим мужем и всегда превозносил достоинства своей супруги». Педру писал Домитиле:

«Императрица едва не застала меня, но твои молитвы уберегли меня… Будет лучше, если я буду заходить, чтобы перекинуться словечком с тобой, не поздно, а в дневное время. Так ей будет труднее подозревать нашу святую любовь, и поэтому мне не следует дома говорить о тебе, лучше говорить о других женщинах. Пусть они будут под подозрением, а мы тем временем сможем, как и прежде, в мире и спокойствии наслаждаться нашей прекрасной любовью».

Это случилось во время морского путешествия в провинцию Байя. Педру как-то улизнул, чтобы повстречаться со своей возлюбленной где-нибудь в укромном уголке корабля. Тогда-то императрице и стало известно об их связи. Когда они вернулись в Рио, Педру поселил свою любовницу в роскошном доме около королевского дворца. Через окна он мог обмениваться с ней знаками: «Дай мне знать, кто это у тебя — я вижу два экипажа у твоего дома… Ты сидела у окна, но не отвечала на мои сигналы, а я смотрел в подзорную трубу… Я уже собирался ужинать, было около двадцати минут десятого, когда увидел тебя со свечкой…» Со временем он потерял всякое чувство стыда и осторожность. В мае 1826 года Педру официально признал незаконнорожденную дочь Домитилы своей, а в июле сделал ее герцогиней. Теперь к ней следовало обращаться «ваше высочество». Он открыто присматривал за ребенком и с заботливостью няньки писал ее матери:

«Сегодня я сам сделал прививку Марии Изабел… С ней ничего плохого не случилось, она хорошо спала, но, похоже, у нее несварение желудка. Я дам ей немного „венской воды“. Она должна помочь… Марикита приняла унцию „воды“, но та пока никакого действия не оказала. Я дал ей еще, но ее стошнило. Если в течение ближайших трех часов ничего не будет, дам ей еще… У герцогини румянец и сухие болячки на коже…»

В октябре 1826 года Педру в полной униформе присутствовал на роскошном банкете в доме Домитилы. Он повысил ее титул до маркизы, сделал ее отца виконтом и раздал ее родственникам важные посты при дворе. Всегда куда-то спешащий, непредсказуемый, готовый помериться силами со своими телохранителями или вступить в иное единоборство, он полностью зависел от настроения Домитилы и истово ревновал ее. Иногда он сердито писал ей: «Я не собираюсь занимать второе место по отношению к кому бы то ни было, хоть к самому Господу Богу, если бы это было возможно… Должен сказать тебе, что твоя манера устремлять взор в потолок, когда я ловлю тебя на разглядывании других, не слишком умна… Как ты можешь уговаривать меня не сомневаться, если эти сомнения порождены любовью?» В других случаях он рабски молил о прощении: «Моя девочка, если я иногда и бываю груб с тобой, то это от отчаяния, что не могу наслаждаться твоим обществом столько, сколько хочу. Потому и поступаю так. Это не идет от сердца, ибо всем сердцем я обожаю тебя, и чувства мои трудно выразить словами… Моя девочка, не обижайся на меня, я люблю тебя всем сердцем…»