Прекрасная второгодница - Валерий Алексеев

— Так что с тобой, Игорек? — допытывалась Ирочка.

— А, голова что-то болит, — пробормотал он, краснея.

— Да, да, конечно, столько впечатлений, — поддакнула Ирочка и, чем-то озабоченная, стала ходить за ним из комнаты в комнату по пятам. — Вы что, кого-нибудь ждете?

— Нет, никого, — ответил Игорь и снова покраснел.

Ирочка испытующе на него посмотрела, катнула ногой, обутой в черную туфельку, желтый кокос.

— О боже мой, — сморщив нос, сказала она, — повсюду эти жуткие печати. Зачем это, а?

— Вывоз семян запрещен, — коротко объяснил Игорь.

— Ну, так что же?

— А Косте разрешили. Это печать департамента ирригации.

Он поднял кокос и перенес его на другое место, подальше от ее нарядных туфель. Ирочка пошла за ним. Божок, стоявший на маленьком столике в углу, ее заинтересовал.

— Ой, что это? — воскликнула она. — Какой этруск прелестный!

Игорь едва успел перехватить ее пухлую руку, протянувшуюся к божку. При этом он с удивлением отметил слово «этруск», поразительно точное, насколько ему судить дозволялось: такого же, с оплывшим животом, толстяка он видел на фотографии этрусского надгробия, — и не мог не позавидовать Ирочкиной зоркости. Вообще… вообще они были в чем-то близки, он и Ирочка, это витало в воздухе, хотя никем никогда не формулировалось. В лучшие времена Ирочка с ним, беседовала, ей сразу удалось найти верный тон старшей сестры, у Нины-маленькой это получалось намного хуже.

Как бы то ни было, он поспешно и не совсем вежливо схватил свое сокровище и сунул в нагрудный карман рубашки: божка он берег для Сони, как Костя берег для него самого.

Ирочка с удивлением на него посмотрела, но ничего не сказала.

— Не понимаю этих дурацких предрассудков, — с неожиданной злостью заговорила она после паузы. — Отчего, когда люди собираются вместе, они тут же начинают готовить еду?

Это был риторический вопрос, и Игорь промолчал.

— Ну, добро бы в старые времена, — говорила Ирочка, расхаживая по комнате, как чайка. Да, она была похожа на чайку, в своем цыганском платье и дорогих гранатовых бусах: и профиль у нее был чаячий, и озабоченные движения головы, и походка, и выражение круглых глаз. Должно быть, она любила и умела злиться, а веселенькой становилась только напоказ. — Добро бы в старые времена, когда обильная еда сама по себе была праздником, когда даже вид накрытого стола вызывал оживление. Теперь же каждый у себя дома может покушать ничем не хуже, притом по собственному вкусу, ничью стряпню не расхваливая. Не понимаю, не понимаю! Вместо того чтобы смотреть друг на друга, кто-то нас заставляет с неестественным азартом поедать чужие винегреты, пачкаться в жиру, любоваться коллективным ковырянием в зубах. Да еще пить вино — и тоже в принудительном порядке. Я неправа, Игорек? Или ты любитель застолий?

Ирочка любила поговорить и делала это по-мужски, энергично. В другое время Игорь с удовольствием подхватил бы тему, но сейчас было не то настроение.

— В гости надо приходить натощак, — сказал он, — а не наедаться заранее в одиночку.

— Ого! — Ирочка тонко улыбнулась. — А ты стал злой, Игорек. Взрослеешь, мудреешь.

По-видимому, она все же обиделась, потому что, постояв в дверях минуту-другую, повернулась и вышла. Должно быть, в ванную, подумал Игорь, дорисовывать глазки. Тушка «этруска» мягко пульсировала возле самого его сердца. Любопытно, к кому перейдет божок от Сони… Но эта мысль, едва мелькнув в голове, тут же заглохла: ни к кому, пока ни к кому.

— За стол, за стол! — нараспев позвала мама. Отец, Ирочка, Нина-маленькая, Костя — все столпились в дверях гостиной, началась неловкая процедура усаживания. После долгих пререканий, отнекиваний и реверансов отец занял правый конец стола, спиною к боковой стенке, мама зарезервировала за собой другой торец, ближе к двери, чтобы удобнее было бегать на кухню. Ирочку как почетную гостью (именно так выразился Костя) попросили сесть на диван, в самом центре, откуда, впрочем, экран было видно хуже всего, потому что диван был довольно низок, и Ирочка, принужденно смеясь, призналась, что она совсем здесь утонула. Игорь, нахохлясь, забился на диван в самый угол, ближе к отцу. Нина-маленькая села возле матери. Костя стоял около слайд-проектора и выжидательно смотрел на Игоря. Ирочка похлопала рукой по дивану рядом с собой — он ее, казалось, не видел.

— Ну, в чем дело, Гошка? — с досадой спросил Костя. — Ты сделал, как тебе было сказано?

Игорь покачал головой. Сердце у него гулко заколотилось. Он понял, что Костя настроен решительно, и, как от визита к зубному врачу, тут не отвертишься.

— Ну, хорошо, вставай, — безжалостно сказал Костя, — вместе пойдем.

Все заволновались, заговорили, кроме Игоря, который, сутулясь, стал вылезать из-за стола.

— Смотрите, мы все здесь без вас съедим! — резким чаячьим голосом кричала Ирочка, притворяясь веселой, хотя недоумевала не меньше, чем все. — Всю эту вкуснятину съедим, ничего не оставим!

Нина-маленькая хотела было тоже принять участие в общем хоре недовольства, но взглянула на Игоря, потом на Костю и, по-видимому, все поняла.

— Надо предупреждать заранее, — сказала она, фыркнув, наклонилась к маме и что-то шепнула ей на ухо.

Лицо у мамы вытянулось.

— Костенька… — жалобно проговорила она. — Неудобно как-то… Сережа, скажи!

Она обратилась за поддержкой к отцу. Отец нахмурился, соображая, посмотрел на Нину-маленькую, та сделала движение губами, и отец понял. Лицо его прояснилось.

— А что? — сказал он. — Хорошая идея. И очень вовремя. Сходите, сходите.

— Ну что, ну что такое? — засуетилась Ирочка, подпрыгивая на диване: ей, разумеется, больше всех было нужно. — Мне тоже интересно!

И мама сдалась.

— Розовую рубашечку надень… — сказала она Косте. Поднялась и пошла на кухню.

— Ну вот! — Костя весело хлопнул Игоря по плечу. — А ты сомневался. Пойдет мне розовая рубашечка?

Игорь молчал. Он чувствовал: не кончится это добром.

9

«Дядя Жора» долго пыхтел, возясь с замком, и приговаривал, будто на руках у него был младенец:

— А вот и наша мамочка пришла… Наша мамочка ключик забыла…

— Что, у них маленький родился? — вполголоса спросил Костя.

— Н-не знаю… — пробормотал Игорь, и Костя засмеялся.

Костя был очень красив сейчас — в костюме, при галстуке он не казался таким худым, и розовая рубашка, мама права, очень его молодила.

Наконец дверь открылась. «Дядя Жора», держа за руку Ивана, прищурился, вгляделся в лицо Кости.

— Простите… — вопросительно проговорил он. Улыбаясь, Костя хотел было назвать себя, но его перебил Иван.

— Желтый какой-то пришел, — сказал он басом. — Чего смотришь? Сейчас убью теба…

У него это убедительно получилось: «теба», а не «тебя». Чувствовалось, что такой человек шутить не станет.

— Вот это да, — удивился Костя. — Здорово же у нас соседей встречают!

Тут «дядя Жора» взглянул на выступившего вперед Игоря, и лицо его осветилось догадкой.

— Котька! — радостно вскрикнул он и кинулся через порог обниматься. А поскольку все, что он делал, он делал от души и чрезвычайно эмоционально, эти объятия заняли продолжительное время. — Котька, Костенька! — то отстраняясь и глядя на Костю слезящимися глазами, то вновь кидаясь ему на шею, приговаривал «дядя Жора». — А возмужал! А загорел! Не-у-зна-ваем! Честное слово, неузнаваем!

На площадке сквозило, а Иван был одет в легонькую рубашонку и колготки, поэтому Костя бережно, но настойчиво водворил «дядю Жору» в прихожую, впустил Игоря и захлопнул за своей спиною дверь.

— Радость-то какая! — суетился, пятясь, «дядя Жора». — Ну, проходите, гости дорогие. У нас, правда, не прибрано, родственница из Брянска приехала, с Натальюшкой по магазинам пустилась, а я вот сижу…

Он был, разумеется, дезабилье и, спохватившись, убежал в ванную комнату одеваться. Костя присел на корточки, взял за плечи Ивана.

— Так, значит, в Брянске таких выращивают? — спросил он. — Таких, лютых?

Ивану это слово понравилось.

— Ага, я лютый, — сказал он. — А вы за тетей Соней пришли?

— За тетей Соней, — ответил Костя, присаживаясь к столу. Игорь стоял, он и ему кивнул; садись, не стесняйся. — А ты откуда знаешь?

Она не пойдет, — сказал Иван. — Ей это сдалось на черта. — И, видимо, считая, что предмет разговора исчерпан, он сел у ног гостей на палас и стал, бибикая и фыркая, возиться с игрушечной машинкой. Время от времени он, впрочем, поднимал личико и смотрел на гостей смышлеными карими глазами.

Вбежал «дядя Жора». Он был уже в синем спортивном костюме и походил на немолодого боксера в весе пера.

— Ну, рассказывай! — придвинув стул поближе, возбужденно проговорил он. — Что, допекают инсургенты?