Свидетели - Ольга Гурьян

И вдруг мы видим плывущее по реке пламя.

Барка, наполненная деревом, хворостом, смолой, горит высоким костром. Она плывет по течению и останавливается под мостом, и огонь охватывает дос­ки настила, охватывает нас огненным кольцом.

Мы горим! Горим! И мост под нами рушится, и мы падаем в реку, и тяжелые латы тянут нас ко дну.

Мои латы были самые тяжелые.

Глава седьмая

ГОВОРИТ

ЖАК ЛЕ БАЛАФРЭ

Я — Жак, по прозвищу ле Балафрэ, что значит «человек со шрамом на лице». Заработал я этот шрам не в честном бою, а любимый мой друг полоснул меня поперек носа ножом, которым резал сыр. Было это по пьяному делу, нас растащили, и мы помирились.

Я солдат. А ушел я из деревни в солдаты, потому что мне деревенская жизнь не пришлась по вкусу. Что ж это такое? Трудишься, работаешь не разгибая спины, а придут проклятые англичане и все дочиста заберут. Нет, уж лучше быть волком, чем овцой.

Пятнадцать лет я служил под начальством мно­гих капитанов, а уж лучше капитана Боскью ни од­ного не знал. Вот уж это был капитан из всех капитанов. Лев рыкающий! Мы при нем жили не тужили, плащи поверх лат были у нас шелковые и бархатные. За одну ночь проигрывали в кости все, что в кошеле звенело. Ничего не жалели, знали, что достанем.

Было это летом, годов двенадцать тому назад, когда Боскью взял город Компьен. Налетели мы ненароком, захватили бургиньонов врасплох, и тут мы по­праздновали. Все пригороды пожгли, подожгли пол­города. Такое адово пламя поднялось к небу — надо думать, в Париже это зарево было видно.

Жители выскакивали из горящих домов, тащили свое добро, что поценнее, а тут мы их хватали и кого убивали, а с кого требовали выкуп и дочиста их обо­брали. Вот это была жизнь!

После англичане отбили Компьен обратно, но мы с ними вели переговоры. Если они выпустят гарни­зон, мы сдадим им город без боя. Они согласились. Мы открыли им ворота, ушли нетронутые. А что уж там с горожанами дальше было, это не наше дело.

Конечно, за пятнадцать лет всякие бывали капи­таны; при одних было лучше, при других хуже. Но так случилось, что нынешней весной мы с моим ка­питаном не поладили. Не нравился он мне. Я и сбе­жал из его полка и очутился как бы не при деле.

А тут я услышал, что дофин собирает в Блуа боль­шое войско идти бить англичан, которые осадили Орлеан. Я и подался в Блуа.

Я так рассчитал, что с англичан ли, с орлеанцев ли какая ни на есть добыча будет. А я в то время сильно издержался, даже обносился весь — надо было подзаработать. Конечно, могло случиться, что меня там покалечат или убьют. Так уж такая наша служ­ба. Но я об этом не очень задумывался.

У нас в Блуа ходили слухи, что командовать на­шими войсками в Орлеане будет девушка Жанна. И будто она строгих нравов и требует, чтобы все бы­ло в порядке и никакого пьянства, никаких игр, ни­чего такого. Рассказывали, что она какую-то женщину из тех, которые всегда тащатся в обозе за вой­ском — всякие там прачки, и кабатчицы, и плясу­ньи,— будто она такую женщину собственноручно по­била ножнами от меча и всех остальных женщин тоже прогнала. Мы этому только посмеялись. Спокон веков солдаты всегда пили и грабили. Не сможет ка­кая-то девушка с нами справиться!

Были и другие слухи. Будто она может предсказывать. И будто она предсказала, что в пять дней сни­мет осаду с Орлеана и ни одного англичанина не оста­нется перед городом. Это, конечно, пустой разговор. Не такие солдаты эти англичане, чтобы какая-то де­вушка могла их победить. Однако же этот слух нам понравился, и мы бодро пошли к Орлеану.

Вот прибыли мы в Орлеан, и Жанна выехала нам навстречу. И как взглянули мы на нее, так сразу разобрались, что она не какая-нибудь, а совсем особенная и подобной ей еще свет не видел. Лицо у ней было улыбчатое, но мы вдруг поняли, что с ней шут­ки плохи. Настоящий командир, не чета нашим раз­бойникам-капитанам.

Самому мне это странно, но как увидел я её, в её белых блестящих доспехах, так почувствовал я себя будто сходил в баню и цирюльник подстриг мне мои космы и будто на мне надето все чистое и новое — со­всем будто я другой человек стал. И я хотел выру­гаться, а язык не поворачивается. Ну будто околдо­вали меня.

Было это четвертого мая. А шестого она взяла кре­пость Огюстен, а седьмого взяла Турель и освободила Орлеан. Все выполнилось по ее предсказанию.

Во время этих боев она еще больше поразила ме­ня, и я предался ей всей душой, потому что подобной храбрости я до того ни разу не встречал. Впереди всех бросалась она в самое пекло, не жалея себя. И, раненая, не удалялась с поля битвы, а вела нас за собой:

— Вперед! Вперед!

На другое утро, восьмого, в воскресенье, англича­не покинули остальные форты и бежали. А мы еще не остыли после наших побед и рвались их преследо­вать. Но Жанна нам запретила это.

— Смотрите,— крикнула она,— лицом они повер­нуты к вам или спиной? Пусть уходят, не убивайте их. Но если они захотят напасть на нас, защищайтесь смело и ничего не бойтесь, потому что вы победите!

После этого Жанна уехала к дофину, который был тогда в своем замке Лох, и целый месяц мы ее не ви­дели. Мы это не могли понять, потому что англичане еще сидели во многих сильных крепостях и городах по Луаре — и в Жарго, и в Мэнэ, и в Божанси,— ни­чего не стоило им опять осадить Орлеан, а Жанны ведь с нами не было, и они вполне могли победить нас.

Кто-то слышал, будто эта задержка случилась от­того, что придворные господа завидовали Жанне, что стала она чересчур могущественна и народ поклоняется ей будто святой. Они стали отговаривать дофина, чтобы он ее не слушался: уже она своё сдела­ла, освободила Орлеан, больше она уже не нужна. А она пришла прямо в их криводумный совет и смело сказала, что нет, мои милые, не все еще сделано, надо еще освободить всю реку Луару, вверх и вниз по течению, чтобы англичанами и не пахло. И надо повести дофина в Реймс и там короновать его. И дофин наконец согласился и не стал ее задерживать. Жанна вернулась в Орлеан, сказала:

— Сколько времени зря потеряно!—и не мешкая повела нас на Жарго.

А это была сильная крепость, и нашим капитанам не очень хотелось туда идти. Они уж раньше пытались ее брать, да их отбили, и теперь они боялись, что Жарго выстоит и его стены не падут. И они всячески оттягивали и говорили:

— Еще не время.

Но Жанна ответила:

— Теперь или никогда.

И она так ответила, потому что было известно, что Фальстаф, известный полководец, идет с подмо­гой и везет с собой много пушек. Не сегодня-завтра прибудет, и тогда уж англичане станут нас много сильней.

Мы, солдаты, шли за Жанной доверчиво. Мы-то знали: где Жанна — там победа.

Ведь вот удивительно! По тому, как она умела все наперед рассчитать — и когда выступить в поход, когда идти в атаку, и время, и место,— можно бы по­думать, что она всю жизнь только и делала, что воева­ла. И откуда у ней был этот опыт, невозможно по­нять,— у такой молоденькой, у простой деревенской девушки. Видно, такую ее мать родила — необыкно­венную!

Мы подступили к Жарго и тотчас атаковали его. Англичане было отбили нас, но Жанна крикнула нам:

— Смелей! — И к ночи мы взяли пригород.

Наутро, как рассвело и увидели мы высоко над на­шими головами неприступные стены крепости, стало нам страшно. И все Жаннины капитаны стали гово­рить, что это нам не под силу и надо бы погодить. Но Жанна не стала терять время уговаривать их, а схва­тила свое знамя и крикнула нам, солдатам:

— Не бойтесь их числа! Милые друзья, вперед! Время нам благоприятно. В этот час мы победим!

Мы привезли с собой из Орлеана большую пушку, и Жанна сама выбрала, где ее установить, и велела выпалить из нее.

Пушка грохнула, будто небесный гром. А за ней еще громче обрушилась огромная башня, и образова­лась брешь. Но такая узкая и так высоко заваленная камнями, что пройти в нее казалось немыслимо. И больше одного человека не протиснуться, и облом­ки под ногами неустойчивы, пока вскарабкаешься вверх, всех нас укокошат. Уперлись мы, будто овцы, не решаемся двинуться с места.

Тогда Жанна сама ринулась вперед, и уже нога ее была на ступеньке лестницы, когда брошенный сверху камень ударил ее по шлему и она упала. Но тотчас поднялась с криком:

— Вперед! Вперед!

Мы бросились за ней, и крепость была взята, и англичане бежали, а мы преследовали их до самого моста и всех прикончили.

Жарго пал, верховье реки было освобождено, и Жанна не мешкая направилась к Мэну, приступом взяла укрепленный мост, переправилась через реку и бомбардировала Божанси. В ту же ночь Божанси сдался. Жанна вернулась к Мэну, а когда вошла в него, ни одного англичанина там не оказалось — все сбежали.

Меня уже при этом не было. На мосту Божанси ранили меня в ногу. Во время блистательной нашей победы я лежал в гостинице, и костоправ хлопотал над моей ногой.