Век бифуркации. Постижение изменяющегося мира - Эрвин Ласло

Чтобы заглянуть в будущее в период бифуркации, требуется наука об эволюции. Она еще только формируется. И хотя классические хрустальные шары по-прежнему остаются мутными, «неравновесный» хрустальный шар начинает проясняться. Им пользуется новая наука о сложных системах — системах, развивающихся в природе и обществе в сильно неравновесных условиях. И в этих неравновесных условиях системы динамичны: с помощью многочисленных процессов саморегуляции и самоорганизации они достигают баланса своих нестабильных структур. Будучи нестабильными, сложные динамические системы часто непредсказуемы. Поэтому неравновесный хрустальный шар не предсказывает готового будущего. Он говорит лишь о том, что доступно предсказанию, — о том, что важно, даже если это не все.

Неравновесный хрустальный шар стоит того, чтобы вглядеться в него пристальнее. Начнем наш сеанс.

Прежде всего зададим два простых вопроса: можем ли мы предсказать будущее человечества, и если да, то в каких пределах? Пределы предсказуемости в человеческой сфере могут не быть такими же, как в случае более простых систем. Возьмем для примера хорошо заведенные часы. Их стрелки движутся по циферблату строго регулярно. Если мы знаем, в каком положении находятся сейчас стрелки часов, то знаем и то, в каком положении они будут находиться через пять минут, через час или через сутки. Точно так же движение планет солнечной системы, с какой бы точки зрения мы его ни рассматривали, регулярно, надежно и, следовательно, предсказуемо. Но «движение» человечества в ходе истории не может быть предсказуемым в той же мере, в какой предсказуемо движение планет солнечной системы. Сомнительно даже, чтобы оно вообще было предсказуемым.

Будущее человечества предсказуемо, если предсказуемо его прошлое, т. е. если существуют законы или факторы, определяющие ход истории. Могут ли существовать такие законы, и если да, то какие они?

Возможно, что в игру вступают два рода законов. Одни законы относятся к природе человеческого организма, другие — к природе общества. В первую группу входят биологические законы или факторы, и если они определяют развитие событий, то возникает своего рода биологический (или, точнее, генетический) детерминизм. Законы и факторы, относящиеся ко второй группе, — социологические, и они в свою очередь обусловливают социальный (т. е. социокультурный) детерминизм. Рассмотрим их по порядку.

Биологическая эволюция

Если биологические факторы определяют ход истории, то они определяют и будущее. Наша история, или предуготованная нам судьба, зависит от биологической эволюции видов. Наше будущее не изменится, если не изменятся виды, и станет иным, если наши виды эволюционируют. Подобная точка зрения согласуется с пользующейся высокой репутацией школой мысли, которая считает информацию, закодированную в наших генах, фактором, детерминирующим наше поведение. Социобиология, развитая в 70-е годы гарвардским биологом Э. Уилсоном, предоставила впечатляющий набор данных, подкрепляющих подобную точку зрения. Основной принцип состоит в утверждении, что индивиды ведут себя так, чтобы максимизировать свою приспособленность как биологического вида. «Приспособленность» измеряется репродукцией, успехом индивидов в воспроизводстве копий самих себя (точнее, своих генов) в последующих поколениях. Гены, по мнению биолога Ричарда Доукинса, «эгоистичны»: их единственная цель состоит в воссоздании самих себя. Сложность человеческого тела, равно как и сложность человеческого поведения, — не более чем средства, способствующие успеху предприятия.

Если мы продолжим эти рассуждения до вытекающих из них логических выводов, то окажется, что даже социальные взаимодействия во многом определяются генами. Помимо украшения той или иной функции созданием той или иной социальной структуры, человеческое общество является выражением генетических возможностей его членов так же, как сообщество животных или насекомых. Мы можем думать, будто живем в свободно созданном нами обществе; в действительности же мы живем в гигантских муравейниках или пчелиных ульях, сложность структуры и функции которых определяются главным образом той информацией, которая записана в наших генах. Наши гены эгоистически используют нас: социальная структура есть результат сделки между эгоистическими целями индивидов и признанием того факта, что многие из этих целей легче достижимы совместными усилиями, чем в одиночку. Наши гены делают нас агрессивными: история человеческого общества есть история войн, и если военные действия прекращались, то лишь потому, что у враждующих сторон периодически возникала потребность восстановить и перегруппировать силы. Гены заставляют нас жаждать власти: структуры общества представляют собой не что иное, как продукт борьбы индивидов за власть, борьбы, в которой сильный подчиняет слабого. И так далее в отношении основных особенностей человеческого поведения: все они зеркально отражаются в соответствующих характеристиках общества.

Из сказанного можно сделать вывод, что человеческое общество имеет мало шансов измениться в ближайшем будущем. Люди по-прежнему будут эгоистичными, агрессивными, будут стремиться к власти и обладать всеми прочими милыми чертами, которыми они обладают сегодня. В будущем нас также ожидают войны, силовые структуры и все остальное в том же роде. Человеческое общество, равно как и человеческое тело, полностью определяются характером генов. До тех пор, пока гены остаются неизменными, остается неизменным и человеческое общество. Надежды на иное будущее нет никакой, по крайней мере при жизни нескольких следующих поколений. Чтобы создать новое общество, необходим новый человек, а для этого нужна новая мутация в эволюции нашего вида.

Мысль о новой, высшей человеческой расе возникала неоднократно — от «Obermenscha» Фридриха Ницше и тевтонского сверхчеловека Гитлера до более современных спекуляций о контроле над наследственностью человека посредством евгеники. Нацистский режим пытался расширить жизненное пространство «чистых арийцев» и искоренить «низшие расы» — цыган, евреев и славян.

Лагеря смерти, перед которыми померкли самые страшные преступления средневековой инквизиции, были средствами осуществления «окончательного решения». Более здравомыслящие сторонники генной инженерии в наши дни поговаривают об искоренении «ущербных» черт путем перекраивания последовательностей аминокислот, образующих генетический код человека. Они надеются, что вскоре лаборатории смогут произвести вид, генетически превосходящий современного Homo sapiensа: у него будут более высокие интеллектуальные способности, меньшая склонность к агрессии, страху и ярости, меньшая подверженность болезням и более легкая приспосабливаемое к более широкому диапазону климатических условий и изменений окружающей среды.

Перспектива, что и говорить, многообещающая. С помощью тонких манипуляций с генами, контролируемого интербридинга и селективной диффузии нового вида мы могли бы вызвать мутацию Homo sapiensa в более высокую форму. Мы могли бы вывести разновидность Homo supersapiensa, чья эгоистичность была бы уравновешена заложенной на уровне генетического кода общительностью, агрессия сдерживалась бы инстинктом принадлежности к одной группе, а жажда власти умерялась бы генетически заложенным расположением к сотрудничеству. У нового Homo supersapiensa не обязательно должен быть более вместительный череп и больший объем мозга, чем у существующего Homo sapiensa: вполне достаточно, если новый человек будет использовать большую часть своего мозга, нежели его современный предшественник. Интеллигентный, общительный и расположенный к сотрудничеству supersapiens создал бы новое общество и ознаменовал бы начало нового века.

Новые гены, новый человек, новое общество — все выстроено в строгом порядке. Возможно, кому-то такая идея покажется привлекательной; тем более жаль, что она безнадежно нереалистична. Почему? Во-первых, потому, что мы имеем лишь самое смутное представление о тех специфических структурах ДНК, которые порождают те или иные отличительные черты конкретной личности. Наши знания недостаточны для того, чтобы удовлетворять требованиям массового производства новых черт по заказу, пункт за пунктом, подобно производству какой-нибудь марки посудомоечной машины. Во-вторых, потому, что создания черт отдельной личности оказалось бы в любом случае недостаточно: необходимо было бы также «легитимизировать» возникающие черты, удостовериться в том, что обладающие ими индивиды могут воспроизводить и распространять их. Без радикального вмешательства в нормальные процессы, протекающие в обществе, «новый человек» с его суперинтеллектом и неагрессивностью вскоре оказался бы в мусорной корзине, безнадежно проиграв соревнование с более эгоистичными и агрессивными образчиками человеческой расы. Последние же беспрепятственно множились бы, используя свою эгоистичность и агрессивность. В-третьих, потому, что личностные черты индивидов не однозначно определяют характер того порядка, который возникает при взаимодействии индивидов. Социальная система не только отражает черты своих членов: неэгоистичные индивиды не обязательно сделают общество неэгоистичным, равно как неагрессивные индивиды не обязательно придадут обществу миролюбивый характер. Общительные личности могут оказаться плохими организаторами и управленцами; мирные индивиды могут создавать напряженные ситуации, с которыми им было бы трудно справиться. Социальное целое никогда не бывает простой, линейной суммой своих частей — характеристики общества невозможно свести к сумме характеристик его членов. В-четвертых, потому, что для генетических изменений требуется время. Период в 50000 лет мал в биологической эволюции; это всего лишь один «перескок» стрелки на эволюционных часах. Между тем этот период охватывает половину всего времени, в течение которого на Земле существует Homo sapiens от его появления в Африке до наших дней. Даже если предположить, что нам путем сознательного вмешательства удастся ускорить процесс, необходимо все-таки иметь в виду, что пройдут по крайней мере 30 поколений, прежде чем генный мутант сможет распространиться и начнет определять доминирующие черты человеческой популяции. Это дало бы нам квазимгновенный эволюционный скачок продолжительностью около 6000 лет. Но хотя 6000 лет — не более чем быстротечный миг в биологической шкале времени, он все же слишком продолжителен для того, чтобы существенно сказаться на будущем человечества. И, столкнувшись со всеми этими реалиями, мечта о создании будущего путем создания нового человека вскоре бесследно испарится.