Вперед в прошлое! - Денис Ратманов

Я почесал голову. Где их взять, когда на родителей рассчитывать нельзя? Мамины родственники? Деда по отцу я не знал, они ненавидели друг друга. Только в зрелом возрасте я заинтересовался, откуда у деда Шевкета фамилия Мартынов, и выяснил, что он ушел из семьи, мой отец взял фамилию матери и отрекся от родителя. Вот тут-то собака и зарыта. Прямо тень отца Гамлета, которая не дает отцу нормально жить.

— Пашка, Натка, гляньте, как получается! — воскликнул Борис, повернулся, показывая набросок, сделанный карандашом.

— Джонни! — просияла Наташка. — Как живой!

— Только гитару я не смогу. Будет просто сидеть, без гитары.

— Ты крутой, — оценил я. — Постараюсь тебе клиентов подогнать, возьму «киссов» в школу. Ты ж не против за малую денежку рисовать?

— Главное, чтобы тебя не прибили. А так конечно. За полтос — карандаш или тушь. Цветное дороже.

— В художку тебе надо. Только нарисуй мне рекламную картинку, такую же, но поменьше, только чтобы под обложку тетради засунуть. Морду можно одну, вот этого, с языком.

— Отец не даст — в художку, — вздохнул Борька, прикладывая тетрадь к альбомному листу, чтобы определить размер. — Я сколько ему говорил… Эх.

— Ничего. На следующий год еще как даст.

Борька не поверил, отвернулся и продолжил рисовать.

— Уроки выучили? — крикнула мать из кухни.

— Да, — ответили мы в три голоса.

Помня об обещании сдать экзамены на пять, я засел читать геометрию. То, что в детстве казалось непонятным и адски трудным, сейчас шло просто как сказка.

Еще предстоял диктант по русскому, но писал я без ошибок. Мне самому стало интересно, как отреагируют родители, если я начну приносить полный дневник пятерок.

— Ма, а где дедовы ремни? — спросил я, — Хочу себе такой.

— В сарае, — ответила она.

Сарай был на даче. Там хранились ржавые инструменты, лопаты, цапки и хлам. Наверняка и карабин найдется. Невооруженным в школу ходить опасно. Значит, просыпаюсь чуть свет, бегу на дачу — туда километра полтора — снаряжаюсь, и назад.

В семь началась «Санта-Барбара», и семейство засело за телек. В десять я предупредил всех, что начинаю бегать по утрам, потому встану рано, и завалился спать.

Глава 7

Стоять-бояться!

Будильник задребезжал возле самого уха, затанцевал на железных ножках, пополз от вибрации. Я стукнул его по кнопке, и он смолк. Заворочался Борька, застонал, но глаз не разлепил.

Наташка, спавшая на кухне, ничего не услышала. Я на цыпочках прокрался в ванную, умылся. Натянул спортивки, свои видавшие виды кеды и сбежал по лестнице в утреннюю туманную прохладу. Не удержался, остановился у порога, жадно втянул воздух, насыщенный ароматами цветов и свежей зелени и улыбнулся новому дню. Мир. Никакой войны. Птицы в лесу заливаются, жабы на речке орут. Красота. Понаклонявшись и повращав руками, я побежал и вскоре ощутил, что кеды — это тебе не кроссовки с амортизирующей подошвой. Шлепают, словно дорогу перебегает какое-то ластоногое. Но ничего, зато коленки не болят и спина, как у молодого. Ха! Я и есть — живой и молодой!

Наш поселок длиной был километра три-четыре, он делился на две части руслом речки, даже скорее ручейка. На нашей стороне, западной, у подножия горы, был только один многоквартирный дом, наш, и частный сектор с обеих сторон дороги.

Преодолев метров семьсот, я свернул на асфальтовую дорогу, ведущую к дачам, над которой деревья смыкали кроны, словно в дружеском рукопожатии.

Одышка появилась, когда я уже добежал до дачного кооператива, лепившегося к склону холма. Через мост я перешел уже пешком — потому что тут водились полчища условно бездомных псов, миновал три кривенькие хижины и поднялся к нашему участку. Он находился на склоне холма и состоял из трех террас. Соседи посмеивались над родителями, что почва у нас каменистая, не то что у них в низине — но ровно до первого сильного ливня, когда внизу все смыло вместе с хижинами, и дохлых кур собирали по всей деревне.

Калитка не закрывалась на ключ. Все знали, что наш участок принадлежит менту, потому местная шпана не потрошила сарай и не обносила сад, в то время как соседи от садовых воров регулярно претерпевали и летом по очереди жили в хибарах, охраняли свои участки и соседские.

Прежде чем открыть калитку, я обернулся на дачный поселок. Вон в тот небольшой каменный домик на лето приезжала бабушка с толстым внуком, моим ровесником. Он был огромен, неповоротлив и услужлив, а мы всем семейством выманивали у него жвачки за право с нами дружить и почему-то называли Бирючим Островом — это Борька придумал, и нам понравилось. Вообще неблагодарное это дело — дружить с детьми из одной семьи, они чуть что объединяются против общей угрозы: всегда будешь в меньшинстве и виноватым, но мальчика это устраивало. Черт, даже имени его не помню. Ничего, летом восполню пробел.

Ключ от замка, висевшего на сарае, хранился в драных ботинках, стоявших у забора. Я отпер сарай, отодвинул в сторону сваленную в кучу пленку, которой накрывали грядки, загрохотал ведрами, добрался до погрызенных мышами веревок, откопал потрескавшийся кожаный офицерский ремень с бляхой со звездой. Взвесил ее в руке. Дед был боевым офицером, до Берлина дошел, получил три ранения. Умер от рака в восьмидесятом, в пятьдесят семь лет. Мне тогда был год. Может, и хорошо, что он не видит, в каком аду живет его дочь.

Порылся еще и не нашел карабин нужного размера. Не беда, поеду на рынок, куплю.

А вот ремень — что надо. Дед бил фашистскую нечисть, а ремень продолжит его дело, будет бить нечисть местную, но не менее гнусную.

С бабкой Эльзой дед Иван познакомился на фронте, она на два года младше него, служила в разведроте. Суровая, в общем, у меня бабушка. Истинный матриарх. Помнится, я был совсем мелким, когда она грозилась пристрелить отца. Уверен, у нее хватило бы мужества выполнить угрозу.

Бросить курить она так и не смогла, но с самокруток она перешла на трубку. Ей сейчас шестьдесят семь, в июле будет шестьдесят восемь. Умрет она от старости, досматриваемая старшей дочерью.

Я помахал ремнем, представляя, как луплю гопников. Можно использовать как маленький цеп, можно, как кнут. Противник не будет представлять, что делать с таким оружием, и это главное его преимущество. Главное — не дать схватить ремень. Движения резкие хлесткие. Вот так! И вот так! Засвистел рассекаемый воздух. Чем страшнее и эффектнее крутить ремень, тем больше вероятность, что гопота испугается такого Шаолиня.

Это ведь для них игра такая. А когда становится больно, игры заканчиваются. К тому же вся шушера жила в другом конце деревни, и мы пересекались только в школе.

Скрипнула калитка — я замер, обернувшись, и обалдел, увидев нацеленную на меня двустволку. Поднял руки, поздоровался. Ничего опасного: просто дачный сторож, за его спиной маячит алабай. Как же зовут этого деда? Не помню.

— Стою-боюсь, — сказал я.

— Шляетесь тут ни свет ни заря, — проворчал он, опуская двустволку.

Я с вожделением на нее посмотрел. Мне бы такую!

Огнестрела тут у народа дохренища. Кто может, браконьерит, бьет зайцев, фазанов и перелетную птицу. Ну а как еще выживать, когда из мяса на прилавках — свиные копытца, а нормальная свинина стоит нереальных денег?

— Извините. Мне срочно понадобился вот этот ремень.

Дед молча развернулся и потопал прочь. Следующим летом этого деда вместе с двумя алабаями забьют арматурами наркоманы, пришедшие потрошить дачный поселок. И брать-то тут особо нечего — лопаты да алюминиевые тазы. Самое ценное, что они вынесли — самогонный аппарат.

Дольше ковыряться было нельзя, и я побежал назад, застегнув ремень на своей нетонкой талии. Я все надеялся, что гопота от меня отстанет, как было в той реальности. Это война понарошку. Почувствовав силу, они обычно отступали, для них все эти черные метки — не более чем игра, тем более я — неудобная цель, живущая на другом конце поселка, мы только в школе пересекались. Я-то их помню, шакалов трусливых: только на слабых бросались, только исподтишка.

Но чтобы они отстали, нужно сломать несколько носов.

Дома уже все проснулись, и сонные ползали по квартире. Я проскользнул в ванную, принял ледяной душ и переоделся в школьное, сменив свой ремешок на конкретный дедов. Прям аж испытать в деле его захотелось. В умелых руках любой прут превращается в оружие, а в неумелых