не бояться, что я отобью у них женщин. А всё-таки они списывали у меня стихи, прямо-таки источающие страсть к противоположному полу. Девушка с хутора Бакки была уже в возрасте и, по слухам, интересовалась небесными светилами. Звучало хорошо. Да, я не угомонился, пока не увидел эту удивительную девушку собственными глазами. Была весна одна тысяча пятьсот девяносто восьмой год, седьмое марта. Как я запомнил? Это было в ту весну, когда у людей и животных из-за солнечного затмения помутился разум. Когда я прибыл в Бакки, то притворился, что еду в Хоулар отдать книгу епископу, давно оставившему кафедру, с экслибрисом обезглавленного мученика истинно христианской веры, господина Йоуна нашего Арасона[21]. Она содержала несколько греческих басен о животных мудрого сказителя Эзопа. Эти басни были переведены на латынь и украшены весёлыми картинками, изображающими бессловесных тварей за человеческими занятиями. Суетная книжонка из азиатского язычества, – но она послужила для меня пропуском, когда я поехал смотреть Бакки. Разумеется, книжка была при мне, на случай, если спросят, и я мог показать её надёжным людям. Приняли меня со всем гостеприимством и щедростью, хотя на хуторе царил траур: отец домовладельца недавно преставился, и его тело ещё не предали земле. Я вёл себя как всякий другой гость: как будто просто заехал в этот фьорд по причине вышеназванного поручения, а не приехал специально посмотреть на помрачённую умом девушку, прикипевшую душой к луне. Меня щедро кормили и поили. Этим добрым людям я казался интересным собеседником, и они с молчаливым удовольствием слушали мои стихи и объяснения природных явлений. Ведь я преподносил их темы так, чтоб это приличествовало дому, где в гостиной ждал мертвец. И никому не показалось странным, что я пошёл говорить с женщинами в кухне, как и накануне. Там всё было без изменений, – да, властители приходят и уходят, а очаги всё стоят неколебимо, и там огонь, пища и сплетни. Я рассудил, что лунолюбивая девушка рано или поздно заглянет туда, и пока ждал, слегка осмотрел одну-двух баб и ещё трёх пощупал, так как мне это снова стало дозволено, ведь ни одной из них не пришло в голову, что я что-то извлеку из этого прикосновения, – хотя в отношении их самих было совсем наоборот. А ещё я выдернул гнилой зуб у самой старшей из них, которая, к моему удивлению, оказалась той самой, что целых десять лет назад дразнила меня скабрёзными речами. Ах, почему Всемогущий допускает, чтоб свеча никчёмной бабёнки теплилась за годом год и девятью девять лет, но внезапно и без явного милосердия задувает едва зажжённые огоньки своих собственных детей! Такая гадкая мысль приходила в голову всем, кого хоть раз постигала утрата и кто в отчаянии вопрошал: Почему он? Почему она? Почему не тот, не этот, не вон тот? И я не могу от неё отделаться! И я уверен, что эта баба до сих пор живёт себе как ни в чём не бывало, достигнув ста сорока лет, даром, что всем бесполезна и даже саму себя вряд ли радует. Но я не успел толком вытащить зуб из десны, как на хуторе поднялась суета, крики и гам, и люди толпами принялись выбегать из домов. Мы с бабами едва успели вскочить на ноги, как в кухню ввалился работник, кинулся на четвереньки, постоянно выкрикивая, пока прокладывал себе путь среди юбок старух:
– Оно гаснет, о да, вот-вот погаснет!
* * *
ОЛЕАНДР – ядовитая трава, растёт у реки Лагарфьлоут между Зеленомошьем и Йорвикской гривой. Если её пощиплет скот, то тотчас умрёт, и туша раздуется. Олеандр имеет цвет жёлто-зелёный, а на ощупь слегка влажноватый, если потереть.
* * *
В неверном свете солнечного затмения я увидел мою будущую супругу. Именно в тот миг, когда от солнца осталась лишь половина, Сигрид завоевала моё доверие своим взглядом. И эти глаза были подобны заслону от ветров среди бури помешательства, разыгравшейся на хуторе. Ибо я был так же беззащитен, как собаки, что выли, кошки, что шипели, во́роны, что прижимались к земле, коровы, что наобум метались по лугам. Я был так же бессчастен, как и другие люди, так же поражён мыслью о том, какие несчастья сулит это затмение, какие страшные новости предвещает, какой ущерб, какие мучения теперь прибьёт к нашим берегам, какие заблуждения, какие безумства, – и был так же охвачен ужасом, как и те, кто с плачем метался по двору, прислонялся лицом к грязным камням дорожки, рвал на себе одежду и волосы на теле, попавшиеся под руку, и многие блевали во время произнесения слова божия, – да, я был так напуган, что даже мозг в самых мельчайших моих костях трепетал, подобно крыльям мухи-цветочницы, – человек был слаб среди всего этого зрелища, которое евангелист Марк изобразил своими словами, а потом пасторы в проповедях на Страстную пятницу выжгли словно бы калёным железом у нас в мозгу: последние мгновения Спасителя, девятый час, когда земля затмилась средь бела дня, когда он в страдании своём усомнился в близости милосердного отца своего. А уж если сам премногоблагословенный любимый сын Его испугался такого – то что же удивляться, что мы, грешные люди, от страха и вовсе рассудка лишились? А ведь лишились. Все, кроме Сигрид. Из дома раздался крик:
– Чудо! Чудо! Он воскрес!
И вскоре три человека, вышибив дверь, вышли из дома, неся меж собой тело старика. Они трясли при ходьбе его рябые конечности, так что казалось – мертвец воздевает иссохшие руки к небу, а его голова запрокинулась, а челюсть отвисла, выставив на всеобщее обозрение язык, распухший и посиневший. Не надо было быть великим медиком, чтоб увидеть, что он так же мертвёхонек, как и минуту назад. Все столпились вокруг троицы и их жуткой марионетки. Один держал за затылок и левую руку, другой за середину туловища и правую руку, третий, самый сильный, стоял позади покойника и ударял обеими руками по раздутому брюху и поднимал его, так что он как будто сам шёл, подпрыгивая, куда они собирались отнести его: на крышу бадстовы[22]. Помешательство может проявляться и так: люди объединяются для действий, о которых не мыслили и не могли помыслить, пока на них не снизошло безумие. А после они и в толк взять не могут, как совершать те поступки, которые играючи содеяло сумасшествие. Пока домочадцы теснились на крышу с телом главы рода, Сигрид отошла со мной в сторонку. Она уже тогда предприняла те шаги, которые удержали
