Политическая наука №2/2011 г. Государственная состоятельность в политической науке и политической практике - Михаил Ильин

По мере формирования и развития страны образуются ее отдельные аспекты. Это, например, создаваемая людьми искусственная географическая среда – дороги, мосты, строения и т.п. Это также хозяйство. Это особый образ жизни. Это, наконец, обычаи, навыки и характерные способы взаимодействия друг с другом в своей привычной среде для решения практических задач, для реализации совместных целей и намерений. Этот последний аспект и есть политика, а выделенный как вполне целостное и самостоятельное образование – политическая система. Она является порождением страны, но не идентична ей. В то же время политическая система – это своего рода политическая ипостась страны. Она несет на себе отпечаток ее специфического характера, сформированного вживанием народа в свою среду (не только исходную географическую, но творимую им самим), а значит, и историей этого вживания.

Отражая характер страны, политическая система по мере развития становится все более самостоятельным явлением со своими логикой и возможностями. Эти логика и возможности институционально закрепляются и эволюционно накапливаются. Обобщенно этот комплекс можно назвать хронополитическим потенциалом, который в череде трансформаций позволяет политии осуществлять свое предназначение – обеспечивать страну порядком, чтобы поддерживать благополучие и реализовывать общие задачи. Хронополитический потенциал политии можно считать аналогом потенциала месторазвития для страны, а также состоятельности для государства-состояния.

Все страны глубоко своеобразны – каждое географическое пространство уникально, как и населившая его человеческая популяция. Разумеется, между отдельными месторазвитиями можно усмотреть сходства, их можно разделить на типы и разновидности. Однако общая идея, концептуальная рамка месторазвития остается крайне общей, абстрактной и в силу этого «ненасыщенной» (thin). Политическая система, будучи более конкретным аспектом страны, куда насыщеннее. Есть немало структурно-субъектных, а также институционально-организационных конфигураций, связанных с циркуляцией власти, принятием решений и т.п., которые присутствуют в любых политиях, пусть даже и в крайне своеобразных, не похожих на другие формах. Это позволяет рассуждать о политике и политических системах в чисто философском или теоретическом плане. Однако в данном случае важнее эмпирический характер политии, поскольку хронополитический потенциал вполне конкретен и зависит от условий месторазвития и накопленных им в ходе эволюции и истории возможностей обеспечения порядка, благополучия и реализации совместных устремлений.

Хронополитический потенциал существенно варьируется в зависимости от эволюционного типа политии.

Самые простейшие и ранние морфологически являются закрытыми системами, а их месторазвития не выходят, как правило, за локальные масштабы. Они нас не интересуют, поскольку в этом масштабе и на этом эволюционном уровне образуются только племенные образования, в лучшем случае, вождества. Их хронополитический потенциал можно охарактеризовать как государственность в исходном, «этимологическом» смысле – как способность осуществлять господство. Попытки историков первобытного общества и антропологов говорить о вождествах как о примерах ранних государств оправданы только в концептуальных рамках идеи господства-владычества (dominium, lordship, Herrschaft etc.).

Более обширные, сложные и многомерные политии возникают в результате морфологического «приоткрывания». Это, в первую очередь, полисы, включающие демы и концы, а также сельскую или иную округу – хору. Тем самым, прежние господства-владычества включались в полис, по Аристотелю, как его несовершенные формы. Сами полисы образуют амфиктионии и иные союзные сети. Хронополитический потенциал полиса и сходных полуоткрытых систем можно справедливо назвать политичностью. Собственно политика в исходном смысле концептуализировалась Платоном, Аристотелем и прочими классиками как раз на материале античного полиса. И на деле полисные практики от шумерских и древнерусских до мезоамериканских и индийских городов-государств в большей или меньшей мере вели к формированию условно открытых и условно публичных пространств (агора, форум, вече и т.п.) соревновательного принятия решения и общего контроля над их осуществлением. Соответствующие политические возможности – политичность – получили наибольшее развитие, пожалуй, в античных Элладе и Риме [Драгунский, Цымбурский, 1991].

Еще более масштабные и многомерные месторазвития образуются с появлением в полной мере открытых структур – империй и цивилизаций. Их хронополитический потенциал создается объединением и приумножением потенциала интегрируемых полисов и господств-владычеств за счет их включения в морфологически отрытую структуру, настроенную на цивилизацию всей ойкумены. Этот потенциал можно было бы назвать цивилизованностью. Его логика заключается в извлечении простых, «необработанных» ресурсов из «варварской» среды, их переработки, «цивилизовывания» и экспорта обратно в среду, что, естественно, сопровождается экспансией открытой системы.

Потенциал цивилизованности значительно укрепляется при дальнейшем накоплении эволюционных форм, в том числе и за счет их «призакрытия» и перенаправления цивилизующей работы внутрь. Это достигается, например, в рамках так называемых хризалид – особых форм устойчивого постимперского существования цивилизаций, а именно западноевропейской, времен Средневековья, и японской, времен токугавского сёгуната. Можно, вероятно, охарактеризовать хронополитический потенциал подобных систем как автоцивилизованность. Он позволяет развиваться не только и не столько за счет взаимодействия с внешней условно «варварской» средой, сколько за счет проработки альтернатив внутри себя. Это позволяет систематизировать взаимодействия, в том числе и контрактные, между отдельными группами (организациями) и лицами (индивидуальными ролями).

Вскрытие куколки-хризалиды дает новое усложнение эволюционных форм, а с ним и возможностей организации власти. Именно тут на сцену выходит государство в собственном смысле слова. Это государство-состояние (status, lo stato, the state, l’etat, Staat etc.), а точенее – международные системы20, фактически интегрированные с конца XIX столетия в глобальную систему государств. Действительно, при рассмотрении смены, а фактически – наращивания эволюционных форм мы обращали внимание на самую масштабную, включающую и перерабатывающую предшествовавшие. Полис включил роды и племена, сделал их демами и концами. Империи включили города, царства и разного рода объединения (амфиктионии, симмахии и т.п.). Хризалиды пестовали внутри себя территориальные, корпоративные, религиозные и прочие образования. Соответственно, высшей и масштабной эволюционной формой Нового времени или Модерна стала международная система и ее основная ячейка – территориальное государство-состояние.

Это в некоторых отношениях совершенно новый морфологический тип организации. Для него свойственна открытость второго порядка [Ильин, Цымбурский, 1997], т.е. способность регулировать21 закрытость и открытость во времени, в пространстве, а также и функционально. Эта морфологическая особенность как раз и становится базой для большинства современных политических институтов, например (территориальных) границ и гражданства, антиномичной диады автономных, «самозамкнутых» государств и гражданских обществ, четко разделенных по времени выборами политических режимов и т.п. Государства с их четко определяемыми территориальными, временными и функциональными делениями – в международных системах и внутри себя – становятся наиболее удобными и четко формализуемыми отправными ячейками для современного институционального строительства.

Такова общая хронополитическая (эволюционно-морфологическая) схема. Она выглядит аккуратной исключительно в аналитическом плане и на достаточно высоком уровне абстрагирования. На практике, при уменьшении масштаба, ее отчетливость существенно уменьшается за счет большого количества привходящих обстоятельств, случайных в эволюционном и даже историческом смысле событий – своего рода «шума» и «помех». Однако главное даже не в этом. Планетная интеграция порождает глобальную эволюционно-морфологическую чересполосицу и крайнюю неоднородность политических традиций. В одних случаях, например в Западной Европе, оказались существенно проработаны все морфологические возможности, в других – Восточная Европа и Северная Евразия, Дальний Восток, Южная Азия и т.п. – только некоторые из них, а кое-где, например в Африке, эта проработка осталась довольно поверхностной и неглубокой. Естественно, воздействие соответствующих политических традиций на государственную состоятельность отдельных территориальных ячеек глобальной системы государств дает разные, порой неожиданные эффекты.