Политическая наука №2/2011 г. Государственная состоятельность в политической науке и политической практике - Михаил Ильин

Существенной особенностью политической модернизации было то, что первоначально внутри западной христианской традиции, а затем поверх нее начала образовываться формальная и в этом смысле потенциально внецивилизационная координатная сетка государств-состояний для чисто технической рационализации взаимодействий различного масштаба, типа, характера, происхождения и т.п. Разумеется, подобная структура должна была быть предельно простой и формализованной, очищенной от всяческого наследия, которое предлагалось различными политическими традициями. Таков был ведущий организационно-морфологический принцип. Однако он немедленно столкнулся с «сопротивлением материала» – людскими привычками, предрассудками, устоявшимися системами ценностей, а главное – с различной плотностью европейской, а затем и глобальной хронополитической чересполосицы.

С одной стороны, создание координатной сетки государств-состояний диктовало исключительное использование формального природнения, освойствления, т.е. чисто механической аффилиации государств-состояний в международные системы, а тем самым – в современную политику или, как любят выражаться люди с пространственно организованным сознанием, «в Европу». Этот тренд подкреплялся формированием у государств-состояний статусности (statehood). С другой стороны, формальные территориальные ячейки необходимо действовали и осуществляли свое функциональное предназначение в действительном мире, который жив политическими и иными традициями. В этих условиях государствам-состояниям пришлось формировать необходимый потенциал в виде состоятельности (stateness). А он, в свою очередь, не мог не черпаться, в основном, из политических традиций, из живой практики функционирования политических систем разного хронополитического возраста и зрелости.

Данные эффекты были заметны далеко не сразу. На них обратили внимание лишь отдельные проницательные умы. Уже Николо Макиавелли мимоходом во вводной фразе «Государя» выделяет среди современных ему наследников Итальянской лиги две линии – собственно государств-состояний (li stati) и господарств-владычеств (e’domini), относя к первой республики, а ко второй – принципаты (principati); на русский точнее было бы перевести первенства. Джованни Ботеро еще более детально дифференцировал современные ему государства на различные типы, связывая их, правда, скорее с масштабом, чем с традициями. Впрочем, масштаб зачастую и был традицией, а традиция требовала соответствующего масштаба. Однако для большинства эти различия были несущественны. Это и понятно. Первоначально все ячейки международных систем были одного корня – западнохристианского, европейского. Между Веной (1815) и Версалем (1919) европейский характер системы государств был размыт, а сама она глобализовалась. Вступление в семью государств политических систем различных цивилизационных традиций существенно изменяло как общую конфигурацию международных систем, так и набор институциональных обличий новых, а порой и старых ячеек.

Государства вынуждены утверждать свою состоятельность в сообществе себе подобных. Однако в условиях эволюционной чересполосицы они могут это делать и фактически делают с опорой на эволюционно накопленный многослойный потенциал. Ядром старожилов являются комплексы господств-владычеств, политий, цивилизационных и автоцивилизационных дубликатов-осколков. Это, прежде всего, западноевропейские государства-состояния, их отпочкования и гораздо менее плотные эволюционно-политические системы ближайшего окружения Европы – Балто-Черноморья и Средиземноморья. Некоторые ячейки остаются комплексами господств-владычеств и политий, а то и просто господств-владычеств. Это особенно типично для Африки. Немногие ячейки – Россия, Китай, Индия – могут рассматриваться как пережиточные цивилизации, а Япония – как пережиточная автоцивилизация. Есть некоторое число ячеек, где хронополитическая слоистость крайне противоречива. Достаточно указать на Бразилию, которая как отпочкование имеет все основания для принадлежности к ядру, однако внутренняя неоднородность месторазвития затрудняет целостное восприятие цивилизационного и автоцивилизационного наследия и, напротив, повышает значимость господств-владычеств и локальных политий.

При этом все государства так или иначе вместе с формальными рамками и функциями территориальных ячеек вынуждены примерять на себя морфологические одежды, а с ними и функции, которые международные системы с большими или меньшими подробностями передают от их старожилов новичкам.

Вполне естественно, что свой хронополитический потенциал государства-ячейки подкрепляют всем, чем только могут. В ход идет не только наследие собственно политической морфологии, но и всяческие ресурсы – не только политические, внешние и внутренние. В результате режим или правительства различных государств-состояний начинают использовать совершенно разный и по происхождению, и по природе потенциал. Этот потенциал только при общем панорамном взгляде на него предстает в виде государственной состоятельности. При фокусировании взгляда на отдельной ячейке перед нами появляются глубоко своеобразные и по сути уникальные фактические возможности реализовывать свой статус государства-состояния.

Сколь бы масштабным ни был совокупный потенциал страны и политической системы для подкрепления и усиления государственной состоятельности, определяющим остается то, ради чего (и кого) этот потенциал используется. Ответ двоякий. Это другие государства-состояния, а также собственные граждане или подданные.

Отношения с прочими государствами-состояниями строятся в диапазоне от формального равенства до конфигуративного неравенства. Эти неравенства по меньшей мере двух видов – пространственные и временны´е, темпоральные. Первые в основном определяются близостью или удаленностью от средоточий взаимодействий между государствами и стоящими за ними политическими системами и странами. Вторые связаны со сроками и обстоятельствами включения в международные системы и всей историей участия в меняющейся системе международных отношений. Каждой ячейке необходимо подкрепить государственным могуществом и другими своими возможностями свое положение в диапазоне от формального равенства до конфигуративного неравенства. Можно предложить, что долгожителям, оказавшимся в центрах взаимодействия, необходимо очень много могущества, тогда как новичкам, и к тому же на периферии, – куда меньше, чем остальным.

Отношения с собственными гражданами или подданными также должны реализовываться: обязательства граждан по отношению к государству и государства по отношению к гражданам должны инфраструктурно и ресурсно обеспечиваться. Здесь также можно теоретически выдвинуть и обосновать требование формальной симметрии, хотя на практике приходится учитывать фактическое конфигуративное неравенство в отношениях между государством и гражданами.

Конечно, можно сколь угодно энергично настаивать на том, что в теоретической, политико-философской, а то и идеологической перспективе симметрия в отношениях между государством и гражданами есть безусловно должное. Однако от повторения этих истин во рту слаще не станет. Куда важнее в практическом плане выяснить, какова ситуация на деле. В этой установке эмпириков самой по себе нет ни грана апологетики. Если что-то нужно изменить, требуется знать, что предстоит менять. Приходится признать, что асимметрия коренится вовсе не в формальных законах и установлениях, а тем более не в злой воле правителей. Проблема вовсе не решается отсечением головы королю Карлу или изгнанием из страны президента Мубарака. Не решается она и принятием новых законов и даже конституций. Неравенство унаследовано. Все те политические системы, которые первоначально создали сетку территориальных ячеек-состояний, а затем расширяли и развивали ее, были асимметричны. Вся власть мыслилась и тем самым фактически осуществлялась сверху вниз. Ее источник был сакральный, а суверен – земным агентом, распределяющим ее вниз по уровням господства. Справедливости ради нужно заметить, что тысячелетняя практика западноевропейской хризалиды способствовала формированию многочисленных противотоков в циркуляции власти, однако общую картину это не меняло. Только появление народного суверенитета и представительного правления создало возможности для постепенного выравнивания исходной асимметрии.

В нынешних условиях каждая ячейка, каждое государство-состояние имеет свою унаследованную конфигурацию асимметрии, в рамках которой на данный момент взаимодействие между государствами и гражданами может осуществляться фактически. Соответствующие инфраструктурные и ресурсные возможности становятся весьма специфическими и зачастую уникальными проявлениями государственной состоятельности.