Баллада об индюке и фазане - Далия Трускиновская

– Но, простите, я что-то не понимаю… Вы что же, устроили круглосуточное дежурство возле этой рукописи? И когда же вас должны сменить?

– Да никто меня не должен сменить! Просто в воскресенье выставка закрывается. До сих пор ничего подозрительного не случилось. Это мне показалось странным. И я договорился с директоршей музея, что последние два дня поживу здесь, на острове. Тем более, погода хорошая, искупаюсь, позагораю. Есть у меня одно предположение – что рукопись должна пропасть в те несколько часов, когда экспозицию будут разбирать, упаковывать и художники на собственном транспорте начнут развозить ее по домам. Это может случиться в воскресенье вечером. А люди, которые придут за рукописью, появятся гораздо раньше, чтобы ознакомиться с обстановкой.

– И вы явились сюда добровольно? – изумилась я.

– Совершенно добровольно. Я уже имел дело с этой рукописью, видите ли. Пытаясь ее похитить, тяжело ранили человека. И это дело шло по нашему ведомству.

Я на ходу переваривала информацию. Оказывается, я впуталась в увлекательнейшее дело, дай Бог здоровья Кузине. Рядом с ним совершенно побледнел ее план мести Борису. И замечательно. Тем более, что мне до сих пор было неловко перед Званцевым из-за своего вранья. Помочь ему – это было бы только справедливо. В конце концов, он не виноват, что убийство в подворотне совпало с изгнанием Бориса. Тем утром даже добрейшая бабка Межабеле могла бы нечаянно вогнать меня в истерику.

И тут я вспомнила бабкино бормотанье над глиняной кружкой. Черт знает что – но ведь с этого непонятного колдовства вся карусель и закрутилась. Я выпила отвар и не успела кружку поставить на стол, как явилась Кузина со своим безумным купальником. И я согласилась на авантюру. Не могла не согласиться – за четверть часа до того я жаловалась бабке на смертную тоску и просила из ряда вон выходящих событий. Вот они и начались…

Пока эти события разворачивались крайне интересно. Даже Званцев, вразвалку топающий рядом со мной, уже не вызывал ассоциаций с индюком. Мне даже понравилось, что он по собственной инициативе стережет рукопись алхимика. Но уж больно увесисто рассуждал этот товарищ Званцев. Не было в нем той стремительности мысли, той изящной способности схватывать на лету, которую я так ценила в мужчинах. Я невольно сравнила его со старым охотничьим псом, который потерял скорость и быстроту реакции, но уж если догонит и вцепится – то мертвой хваткой.

Званцев, похоже, именно такой хваткой и вцепился в рукопись. Да, на элегантную гончую он меньше всего походил – походка развалистая, ногами песок загребает, голова набычена… Сколько же ему лет?

Мы шли вдоль опушки, и Званцев рассказывал что-то интересное про книжных коллекционеров, когда я расслышала в темноте мужские голоса.

– Стоп! – сказала я, – Слышите? А вдруг это они?

– Кто? Моряки?

– Ага. Дядя их всю ночь кормить яичницей не станет.

Званцев прислушался.

– Они говорят по-латышски, – сообщил он.

– Ну и что? Вот если бы они говорили по-турецки, я бы удивилась. Здесь же все-таки Латвия.

– И вы с ними тоже по-латышски говорили?

– Не по-японски же!

– Вы настолько хорошо знаете язык?

– Я билингв, – употребила я научное словечко, которого Званцев заведомо не знал. К чести своей, он не притворился эрудитом.

– Простите, кто?

– Би-лингв. Человек, одинаково хорошо владеющий двумя языками.

– Значит, вы можете перевести, о чем они говорят?

– Могу, – удивилась я. – Только надо подпустить их поближе.

Стараясь не шуметь, мы забрались в молодой ельник. Со всех сторон торчали упругие и колючие лапы. Мы нашли пятачок, где можно было стоять рядом, не чувствуя колючек, но настолько близко, что это мне совсем не понравилось. Я могла, не ощущая своего поролонового пуза, прижаться нечаянно им к Званцеву, пузо бы сплющилось, а такую медицинскую аномалию заметит даже Званцев.

Голоса приближались. Первым я узнала и смогла разобрать баритон маленького брюнета.

– Его жена знает, что он должен мне эту тысячу, – говорил брюнет по-латышски, – и сама сказала, что деньги я получу, когда он вернется из рейса. Если, конечно, они возьмут план. В прошлый раз взяли полтора. В общем, я за свою тысячу не беспокоюсь. Так она целее будет. Я получу ее в ноябре. Велта уже дала телеграмму в Лиепаю, так что у нас тут полный порядок.

Я торопливо переводила Званцеву всю эту бесполезную информацию.

– Благодетель! – сказал брюнету вылитый Боярский. – Что до ноября собираешься делать?

– Банки грабить!

По мне мурашки пробежали. По Званцеву, кажется, тоже. Юмор, однако, у этих морячков…

– А мы точно к музею выйдем? – спросил лысый.

– Точно. Я по этой дороге с закрытыми глазами пройду, – пообещал Виестур. Я синхронно переводила.

– Между прочим, нам может не хватить бензина, – заметил лысый.

– О чем же ты раньше думал? – возмутился вылитый Боярский. – Что же нам теперь – галоши ждать?

– Недолго, кстати, и осталось, – вставил брюнет.

– Ну вот ты и жди, – отрубил вылитый Боярский.

А что ему на это ответили, я уже не расслышала.

Четверка удалилась.

Я высунулась из ельника и увидела, как они идут по дороге, топча край ржаного поля: в середине вылитый Боярский и лысый, а Виестур и маленький брюнет – по краям.

Дойдя до развилки, они остановились и стали совещаться, но подкрасться к ним было невозможно.

– Хотел бы я знать, что они затеяли, – мрачно сказал Званцев. – Прямо хоть ползи к ним по-пластунски.

– Мне тоже прикажете ползти? – осведомилась я, – Вот к чему ведет незнание языка. Не полагается ли вам по штату личный переводчик? Если оклад приличный, я согласна. У вас молоко за вредность не дают? А дополнительные дни к отпуску?

Званцев опустил голову и молчал.

– Вы сколько лет-то в Риге живете?

– Да лет пять будет.

– И не освоили языка? Это что же – бог талантом обделил или просто лень было?

Ответа я не дождалась.

– Значит, лень. Между прочим, это элементарная вежливость – приехав в республику, постараться освоить язык. Грамматические ошибки вам, как гостю, на первых порах уж как-нибудь простили бы.

– По-вашему, я здесь в гостях? – вдруг возмутился Званцев, – Старая песня, еще сороковых годов! Можно подумать, что ваша Латвия – отдельное государство. Историю вы вспомнили!

– Стало быть, вы здесь дома?

– Да.

– И в собственном доме вам нужен переводчик? Мило. Вы, наверное, пять лет на чемоданах просидели – ждали, что еще куда-нибудь отправитесь, и решили не тратить времени на язык. Вот только попробуйте сказать, что вы ехали сюда с намерением навеки поселиться!

– И что тогда будет?

– А ничего. Ни слова больше не переведу. Не обязана.

Четверка все еще судачила на развилке.

– Хотел бы я знать, зачем им среди ночи понадобился бензин, – тихо сказал Званцев.

– Для моторки, наверно.

– Или для автомашины.

– Это же остров! Как отсюда выбраться на автомашине?

Званцев оторопело на меня уставился.

– Элементарно! По плотине!

– По какой еще плотине?

– Вам не показалось странным, что на острове так много автомашин?

– Показалось. Но я думала…

Мне пришла в голову мысль насчет парома, и сразу же стало стыдно за свое невежество. На Даугаве, кажется, никогда паромов и не было.

– Сюда можно попасть по плотине Рижской ГЭС, там целая дорога, только очень неудобная. Если с острова по ней идти, как раз возле Саласпилса и выйдешь на твердую землю. В этом отношении трамвайчик удобнее. Пять минут – и ты в Кенгарагсе.

– А удобнее всего – моторка… – мечтательно сказала я. – Пятнадцать минут – и ты в Риге. Полчаса – и в Болдерае. Час – и где-нибудь в Юрмале…

– Это точно. Особенно ночью, когда ничего не мешает. Двадцать минут – и ты в районе порта…

Я поняла его мысль. Если похититель зажигалки собирался сегодня утащить из музея рукопись алхимика – действительно, ему удобнее всего увезти ее на моторке.

Четверка, окончив совещание, разделилась. Виестур с лысым пошли к музею, а вылитый Боярский и маленький брюнет молча зашагали обратно и скрылись за поворотом.

– Что же теперь делать? – растерялась я.

– Да, спать они сегодня что-то не собираются.

– Надо пойти за ними следом!

– За которыми?

– Я за одними, вы за другими.

– Отменяется! – отрубил Званцев. – Вы что, забыли, в каком вы положении? Я не могу вас отпустить одну – ночью, да еще в погоню за уголовником.

Но я уже раскочегарилась.

– А еще не доказано, что один из них – преступник. Вы сами говорили, что зажигалка – не доказательство. Мало ли зачем им нужно рано утром в Ригу.

– Даже если среди них нет преступника, то один из них знаком с преступником, иначе откуда у него взялась зажигалка? А в таком случае цепочка «мартовское преступление – Долесский музей» все равно существует. Ваша зажигалка в ней – промежуточное звено. Я все больше убеждаюсь в этом.