СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

Тонькино «эй, марсиане» звучало с теплотой, поэтому я на нее не обижался. На Тоньку я не обижался никогда.

Вообще-то, она не с нашего двора. Просто в ЦАМе за нами приглядывала Ольга Павловна, а за нею хвостиком увивалась Тонька. Тоньке повезло: для нее Ольга Павловна – мама. А раз девчонок среди нас было не густо, на марсианско-мальчишеской сходке Тоньку без вопросов засчитали за свою.

Мне с мамой тоже повезло. «Союз-Венера» провалил испытания, и мамка на нем не полетела. Вместо этого родила меня. Правда, сестры или брата у меня не было, потому что у мамы график – так пояснил отец.

А в остальном, подрастая, мы оставались обычными детьми. Шли в школу, вступали в пионеры, учились, взрослели, дрались иногда. Бывало, горланили песни у костра. Вот эту: «Зеленым ста-а-анет советский Марс» или не стареющую «Траву у дома». И на ветру неизменно развевался красно-зеленый флаг нашего марсианского отряда. Однажды у костра всплыло в памяти раннее детство, и я спросил:

— Ольга Пална. А помните, Катюху из нашей младшей группы?

— Нет, Ромочка, не помню. Стас тут же встрял в разговор:

— А я помню. Чернявая такая.

— И я.

— Ольга Павловна, а куда она подевалась?

— Так. Всё! Рома, респиратор поправь. Кто у нас сегодня дежурный? А ну марш посуду собирать.

А один раз я подслушал разговор в кабинете у Уточкина. Случайно. Голос Ольги Павловны жаловался устало:

— Геннадий Николаевич, мне с ними тяжело. Особенно, Рома этот, Соловецкий. Нет, вы не подумайте, он хороший мальчик. И с Тонечкой он, как бы вам это сказать… — раздались всхлипывания. — А как потом?

— Я понимаю, Оленька. — Уточкин прошелся по кабинету. — Они первые. Дальше адаптацию поставят на поток – проще будет.

Дворовые пацаны сразу после школы шли кто на каратэ, кто на шахматный кружок, кто просто гонял в футбол с друзьями. А нас со Стасом отвозили на продленку в Центр Адаптации к Марсу. Иногда за нами заезжал сам Геннадий Николаич Уточкин, худощавый, серьезный, предельно собранный, вызывающий невольный трепет и уважение всех марсиан. Еще бы – он у нас в ЦАМе самый главный.

Помню, мы с Тонькой как-то сидели в ЦАМе во дворе, ждали остальных. Тонька грызла яблоко, а я просто болтал ногами.

— Полетели с нами? — вдруг попросил я и зарделся как помидор.

— Неа. — Тонька откусила огромный кусок. — Там яблок нет. И холодно.

— А когда я на Марсе яблони посажу, прилетишь? Тонька, дожевывая, угукнула.

— Обещаешь?

Тоня странно, очень странно посмотрела на меня и, едва сдерживаясь, чтоб не расхохотаться, торжественно вручила мне огрызок.

В ЦАМе нам читали потрясные вещи: геологию, выживание, иняз. В геологию я влюбился без оглядки. Даже Тоньку на время позабыл. И к нашей общей со Стасом мечте – встретить марсиан, взаправдашних, настоящих – добавилась другая – отыскать самый-самый нужный минерал.

Аборигены-марсиане по нашему убеждению засели глубоко под поверхностью Марса и не высовывались. Терпеливо ждали, пока мы со Стасом прилетим. И я об этом Тоньке все уши прожужжал.

А в один из дней нас порадовали, что занятий не будет, и вместо уроков долго-долго катали на карусели.

— Ну как, понравилось, космонавт? — спросил после этого Уточкин. Я радостно вытаращил глаза:

— Супер, — еще подумалось, как здорово, что и без карусели я зеленый.

Уходя домой, я оглянулся. Зеленокожий веснушчатый Андрюха выглядел смешнее остальных и громче всех орал космонавтские песни. Я запомнил его понуро сидящим в отдалении в то время, пока Геннадий Николаевич беседовал с его отцом. Наверно, именно с того самого дня я вошел во взрослую жизнь и всё чаще стал задаваться вопросом: «Почему я?» Почему именно мне выпала честь жить на Марсе? Честь? Наказание? Нет, всё-таки мне больше, чем Андрюхе повезло. Всё бы ничего, если б не Тонька.

— Ну чего ты за мной ходишь? — полувшутку, полувсерьез допытывалась она.

— Ты красивая, — признался я однажды, — а я долговязый зеленокожий урод. Тонька ничего не сказала. Она на меня просто посмотрела.

На следующий день я отказался ехать в Марсианский Центр. Если б за нами заехал Уточкин, я бы не рискнул, а Ёла-Пална только погрустнела и сказала:

— Ладно.

Вечером я молча ковырял ложкой папину стряпню. Он часто вздыхал, то подсаживался ближе, то просил передать соль.

— Ром. А помнишь, как мы вместе мечтали, что построим на Марсе магнитную трассу?

По телевизору крутили передачу про освоение Марса, про общественный подвиг и социальные блага для детей-марсиан.

— Это ты мечтал, как мамка летать в космос. Марс – твоя мечта. Твоя, а не моя! Твоя и Ёлы-Палны. — Вообще-то, мальчишки не плачут, особенно марсиане. — Я землянин, понял! Я хочу быть, как все. А ты, ты… Очкарик ущербный! Ты за меня марсианскую надбавку получал! — И, давясь слезами, я вскочил из-за стола и долбанул об косяк дверью.

На Ёлу-Палну сердиться не получалось, и я, как мог, дулся на отца. В ЦАМе нам, конечно, многого не говорили, но мы или сами из телевизора цепляли краем уха, или из ребят кто важно сообщал, когда «перетирали взрослые вопросы». Короче, мы знали, что долгосрочную программу адаптации к Марсу утвердили на высшем уровне, тщательно контролировали и грозились прикрыть ее, если что. Так что, когда в ЦАМ заглядывали незнакомцы с военной выправкой в накинутых белых халатах, мы понимали, как себя вести.

Отец был простым инженером с зарплатой в двести пятьдесят рублей. Копался каждый день на работе со своей магнитотрассой и даже дома что-то чертил и вычислял. Вдобавок изредка ругался по громкой связи со своим начальником, дядей Славой. Весь взъерошенный, надрывным голосом пытался в чем-то убедить, тыча чертежи в видеофон:

— Ну вот же, вот! Здорово было б, если б он всегда был таким…

Конечно, поначалу смотреть отцу в глаза было стыдно. Потом забылось, прошло.

А следующей зимой всех нас отправили в Мурманск. Для нас тут построили специальный марсианский городок и сказали:

— Обустраивайтесь, ребята. Теперь каждый год будем учиться здесь жить.

И понеслось. Уколов делали столько, что невозможно было сидеть. А еще сюда привезли марсиан из Питера и Магнитогорска. Вот где было настоящее счастье – куча снега и сплошь зеленые лица, взрослые не в счет.

А Тонька? Конечно, она упросилась ехать с нами. Только вот… в марсианском городке она смотрелась бледной и чужой и вечно мёрзла. Даже стало ее жаль. И как-то между делом я спросил у ее мамы:

— Ёла-Пална! Ой, простите, Ольга Павловна… — Она лишь улыбнулась уголком рта. — А почему Тоня не марсианка? Наша любимая наставница окинула меня усталым взглядом.

— Респиратор, Рома. Поправь сейчас же. Ну сколько можно тебе напоминать?

К давнишней ссоре с отцом больше не возвращались. Разве что тот случай, когда во время ужина он вдруг отложил вилку, снял очки, посмотрел серьезно в затянутое изморозью окно и произнес, будто в оправданье:

— Это было непростое решение, сынок. Хотя, может, это он так, о своем, о магнитной трассе?

А хорошо всё-таки, что папу отпустили в Мурманск со мной. Потому что мама и в Москве гостила у нас редко – чаще летала в космос или проходила подготовку в звездном городке. А в Мурманск совсем не прилетела – у нее работа. Только однажды вырвалась на денек. Я тогда еще пошел выносить на улицу мусор и не надел поверх майки куртку. Мама на меня накричала и не пустила играться в снежки. А Ольга Павловна, наоборот, потом хвалила: «Молодчина, Рома. Процесс адаптации проходит хорошо».

И помчались годы. Спецкурсы. Рейсы. Москва-Мурманск, Мурманск-Москва. Напоследок нас закидывали даже на Эверест.

А к окончанию школы на территории ЦАМа выделили блок под общежитие. Мы всей гурьбой переехали туда и с головой погрузились в учебу. Натаскивали нас по ускоренной программе. Правильно, нечего просиживать штаны – на Марсе мы нужны. Но как бы складно нас не опекали, из зеркала изо дня в день глядела всё та же зеленая физиономия, будто не меня оно отражало, а зияющую пропасть между Тонькой и мной. Решение вызревало годами, и я, в конце концов, рискнул открыться Стасу:

— Я остаюсь.

Стас насупился, стянул с себя респиратор, хоть теперь это строжайше запрещалось, и сплюнул прямо на пол.

— Это из-за Тоньки, да?! Было такое чувство, будто предаю друзей.

— Не из-за Тоньки, — ответил я, стараясь говорить спокойно. — Просто за меня всё решили. Я так не хочу.

— А как же первый контакт с марсианами? Как геологическая разведка и поиск самого нужного минерала? Как же…? — тут Стас запнулся и стал ритмично, с усердием пинать ножку стола. В его движениях читалось: «А как же я?» Вместо этого он выдавил:

— И куда ты?

— Пойду в полярники.

— Ёле-Палне скажешь?

— Пока не могу.

Ёла-Пална ушла из жизни тихо и даже как-то буднично. После очередного Мурманска она долго болела, а в один из дней в аудиторию к нам зашла практикантка Леночка и сказала: