На сопках маньчжурии - Павел Далецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В каждом доме постояльцы: знакомые, родные, а то просто гости.
Избы, по сибирскому обычаю всегда чистые, к празднику хозяйками были снова вымыты; все блестело, пахло увядающей зеленью веников и трав, повешенных для духу в углах.
Приезжие пожилые казаки сидели в купеческих палатках и в избах — пили пиво и ели пироги; молодые разъезжали верхом, высматривали девушек и заигрывали с ними. Ссыльные политические, жившие на свободе, выделялись городскими костюмами.
Грифцов получил записку от Насти: в условленный час она будет у большого камня, недалеко от ворот.
Кругликов и Вавич отказались бежать. По их мнению, массовый побег был бессмыслицей. Он вызовет не обычное преследование, а облаву, пустят казаков, тунгусов, бурят, и кончится тем, что всех перебьют и переловят.
Бежать нужно в одиночку; вот когда выведут на работу, броситься в реку или придумать что-нибудь иное. А то придумали целую военную экспедицию!
— Прорыв большой вооруженной группой, которая может прикрыть себя огнем, надежней побега одиночки, — убеждал Грифцов, — а в тайге увидим, двигаться нам вместе или разделиться…
В шесть вечера сменился караул. Новые часовые заступили на посты. Надзиратель Квасков прошел в дежурную. Предположения организаторов побега оказались правильны: Квасков был пьян.
Грифцов еще раз обошел всех, кто готовился бежать. Дубинский схватил его за руку и пожал.
— В пять утра?
— В пять.
Ночь тревожили пьяные голоса, доносившиеся из поселка, пьяные шаги Кваскова и других надзирателей по коридору и на крыльце. Потом, перед рассветом, все как-то стихло. Подошла намеченная минута.
Двенадцать человек вырвались в коридор. Пять человек во главе с Годуном бросились в дежурную.
— Что, что? — крикнул Квасков и упал навзничь от удара тяжелым кулаком.
Второму надзирателю в глотку вогнали кляп, руки и ноги связали. Взяли две шашки, два револьвера.
— Теперь… на двор, к караульным.
У двери часовой. Увидел, но ничего не понял. Годун вырвал из его рук винтовку. Оттащили, связали.
В караульной конвойные храпят на лавках и на полу. Офицера нет. Винтовки у стен.
Оружие мгновенно оказалось в руках каторжан.
Грифцов бежал к месту встречи с Настей. Вот камень. Огляделся, позвал:
— Настя!
И снова позвал:
— Настя!
Из деревни донесся удар колокола и поплыл к тайге.
— Настя!
Ждать? Оставить? Но ведь на смерть!
Побежал к землянке, хотя знал: времени на это нет.
В землянке темно, замок на двери. Ударом кулака вышиб стекло.
— Настя!
Пусто…
Что ж это такое?
Но некогда размышлять.
Во всю мочь побежал к воротам.
У ворот свалка. В сумерках рассвета Грифцов видел, как взметнулись приклады винтовок… Часовой в будке наверху выстрелил… С земли прозвучал ответный выстрел. Винтовка выпала из рук часового.
Последний каторжанин исчез за воротами; наперерез Грифцову, из караульного помещения, бежали конвойные.
Понял: не опередить!
Почти отчаяние охватило его, когда солдаты прорвались к воротам и захлопнули их… И сейчас же вдоль частокола зазвучали выстрелы.
Через четверть часа рота солдат выступила в погоню. Командира роты и офицеров не добудились. Роту повел фельдфебель Гвоздев, однако он не имел тех способностей, которые отличали фельдфебеля Годуна.
Годун с тремя стрелками залег в ущелье за скалами и, когда конвойные приблизились, открыл огонь. Наступавшие сразу потеряли трех человек… Гвоздев махал шашкой и звал в атаку, но конвойные жались к сопке.
А в это время девять каторжан во всю силу ног уходили к тайге. Вот она, тайга, ее темная, спасительная сень. Дубинский все осматривался — где Грифцов? Неужели убит? В последний раз видел его у крыльца казармы…
Годун действовал с величайшим хладнокровием. Лежа на животе за гранитным валуном, он стрелял спокойно, как на учении. Он был убежден в своем превосходстве над Гвоздевым и его подчиненными, и, когда в руках его оказалась боевая винтовка, он почувствовал себя так, точно опять был в своем родном полку.
Солдаты стреляли вяло. Если б Гвоздев был умен, он повел бы роту в обход засады Годуна, за теми девятью, которые приближались сейчас к тайге. Но он думал, что все беглецы засели в кустах, за камнями, и что тут же за камнями он всех их и перестреляет… вот только чертовы солдаты…
— А ну, слухать меня! — Гвоздев снова взмахнул шашкой. — За мной, вперед!
Но никто на него не смотрел, команды его не слушали… Гвоздев отер рукавом с лица пот…
— Вот черти, каторжного боятся…
— Так там же Годун, — сказал Шаповалов.
— Какой Годун? — растерянно спросил Гвоздев.
— А тот самый, фельдфебель, самолично его видал.
— Живого или мертвого возьму, сукина сына!
Но, узнав, что за камнем Годун, Гвоздев сам укрылся за сопкой и сел думать, что делать. Он потерял пятерых. С ротой нет ни поручика, ни штабс-капитана. Не будет он дальше действовать самостоятельно. Послал Шаповалова в деревню с донесением к штабс-капитану, что пятеро убито.
Стрельба прекратилась. Шаповалов не успел добежать до деревни: навстречу ему попался командир роты, скакавший на коне. Он еще не протрезвился и никак не мог понять, почему вся его рота оказалась в деле. Обычно, если каторжане бегут, за ними посылают вдогонку десяток солдат, стреляют по ним, как по зайцам: кого убьют, а кто успеет скрыться…
— Какой фельдфебель? — переспрашивал он Шаповалова в сотый раз. — Гвоздев?
— Никак нет, Годун…
— Годун, Годун! В штрафной батальон вас всех!
Когда рота под его командованием приблизилась к камням, из-за которых стрелял Годун, там не оказалось никого. Валялись стреляные гильзы… только и всего.
6
Ночь накануне побега Настя не спала. Казалось невозможным, что побег удастся, и казалось невозможным, что он не удастся. Ведь убегали же люди, и они убегут.
В землянке пахло песком, дымом, на табурете слабо мерцал ночник; полевая мышь жила в углу, и сейчас Настя слышала ее легкий ход.
Надзирательница повесила с вечера на дверь замок, но у Насти выпилена в двери доска…
Конечно, они вырвутся на свободу! Будет она теперь беречь свою жизнь? Счастья будет искать? Да, будет искать своего, Настиного, счастья; а оно в том, что она снова отдаст свою жизнь на борьбу с ненавистной властью.
Еще только занимался рассвет, она еще лежала в постели, когда у землянки раздались шаги, забренчал ключ в замке, под тяжелыми шагами заскрипели ступеньки лестницы, ворвался свет фонаря. Настя увидела Кваскова и четверых надзирателей.
Привстала на постели, натянув одеяло до подбородка.
— Выходи! — приказал Квасков.
Он смотрел в недоумевающие, но не испуганные черные глаза женщины, на руку, державшую у подбородка одеяло, и, рванув за одеяло, сорвал его на пол.
— Нечего тебе одеваться, все равно разденем! — кричал он, хватая Настю вместе с четырьмя другими, выкручивая сопротивляющиеся руки, ударяя сапогами по ногам, чтобы подогнуть их.
Впятером они выволокли Настю на двор, бросили в телегу, прикрыли одеялом, навалились на нее, — телега покатила.
Настю привезли в помещение бывшей канцелярии в полуверсте от острога.
Крыльцо покосилось, крыша одряхлела, пол прогнил, но еще сохранились лавки вдоль стен и несколько столов.
За одним из столов сидел Горяин. Доктор Быков, насупившись, заложив руки за спину, стоял у окна.
Настю втащили и посадили на лавку. Она была так избита и измята, что уже не обращала внимания на то, что единственная ее одежда, рубаха, разорвана в клочья.
— Сопротивлялась? — спросил Горяин.
— Еще как, ваше высокоблагородие, мне четыре раза нанесла оскорбление действием!
— И тебе, Иванов, тоже? У тебя вся щека разворочена!
— Так точно! Невиданная стерва! Вешать таких, а не в каторжные ссылать.
Доктор осмотрел и выслушал Настю.
— Экзекуции не выдержит!
— То есть как это — не выдержит? Это она-то не выдержит? — С каждым словом Горяин повышал голос: — Да вы посмотрите на нее, какого она сложения, пятерым надзирателям морды разворотила, а вы говорите: не выдержит!
Быков сказал дрожащим голосом:
— Повторяю, не выдержит! Споры со мной излишни, вы не врач. Я не могу взять на себя ответственность.
Повернулся и пошел из канцелярии. По закону не могли без его разрешения и в его отсутствие применять к арестанту телесное наказание.
Горяин крикнул в захлопывающуюся дверь:
— Обойдемся и без тебя!
Несколько минут шестеро мужчин смотрели на сидевшую перед ними женщину, на ее избитое тело, на глаза, сиявшие неукротимым светом.
— Начинайте! — кивнул головой Горяин.
